Та неуверенно кивнула. Самой Марушке казалось — будет победой, если она в седло взбираться за такое короткое время научится, но спорить не было сил.

— Так-то три дня празднуют же? — осклабился Лис, бесстыже запихивая в себя колбасу.

— За два напразднуетесь с лихвой, — гаркнул Роланд и передвинул бутылку с брагой на свой край стола.

Марушка вернулась, умостилась на лавке рядом с Лисом и вытянула ноги под столом. Рыжий выглядел повеселевшим, но от девочки, кода та попыталась опереться на его плечо, отодвинулся. Она не успела спросить, что стряслось и не досталось ли ему в потасовке перед мастерской, когда Роланд окликнул Аглашу.

— Южанка?

Та повернулась — только взметнулся над полом цветастой волной подол длинной юбки, — и кивнула, широко улыбаясь.

— Немая? — спросил он, и Аглаша звонко засмеялась в ответ:

— Нет.

— Тогда чего молчала?

— Не велено было гостям разговорами досаждать, велено потчевать, — порция горячих пирогов в мановение ока оказалась на блюде посреди стола. — Я рада, что вы остаетесь, — смущенно зарделась Аглаша.

Лис потянулся, хрустнув суставами, и облокотился на стену:

— А имя у тебя обычное для наших краев, — заявил он.

— Меня Аглинур зовут, а так дядько Бажан сократил, чтоб привычнее было, — кивнула смуглянка в сторону, куда ушел хозяин дома. — Он раньше головой местным был, и сейчас за порядком следит, за кострами вот будет… — вдруг грохнула она кулаком по полке, — а за собою не следит совсем! Слыхали, как кашлем заходится? Любава отвары приносит, а он их выливает втихую. Говорит: «сколько отмеряно, столько и жить мне». Старый упрямец!

Марушка удивленно разглядывала Аглашу — то у нее трясся подбородок, будто та готова была расплакаться, то смуглянка обнажала в улыбке белые зубы, выставляя перед Лисом бутыль крепчайшей хреновухи. От запаха настойки, взметнувшегося над столом, у Марушки засвербели глаза.

— Видала я, как ты брагу хлебал, словно воду, — подмигнула Аглаша Лису. — Ну-ка, эту попробуй!

Лис с готовностью принял вызов:

— А хозяин не выпорет, что своевольничаешь? — лениво он плеснул пойла в чарку.

— Он и не помнит уже, где у него что храниться, — отмахнулась смуглянка. — Да и я сама, кого хочешь выпорю, — озроно блеснула глазами она.

— И как тебя занесло сюда? — полюбопытствовал Роланд, угостившись хреновухой.

Лис пить не спешил, опасливо принюхиваясь.

— К дядьке Бажану в наймички пришла. Думала на пару зим, да осталась, — призналась Аглаша. — Сначала собиралась камень добывать, но испугалась завалов. Это Фёкла смелая, а я — нет. Мне пироги печь да избу мести больше нравится.

— Разве на юге не к кому наняться? — удивился Роланд, подливая себе мутной настойки.

— Как мамка прихворала, отец в очередь записался за лепестками лазаря, — Марушка навострила уши, но Аглаша не стала пояснять, — а я услышала про яхонты, мол, плата за них высока, и пешим ходом сюда отправилась. Мне снилось даже, что я камень с кулак размером нахожу… — грустно улыбнулась смуглянка. — Думала, денег скоплю и подкуплю перевозчика, чтоб лепестков нам привез в обход очереди. Но все зря, — Аглаша дернула плечом, отгоняя воспоминание. — Приняли меня хорошо, платят исправно, а дома сестры младшие. Всем приданое скопить надо.

Роланд кивнул, залпом опустошил чарку и неспешно вышел из-за стола. Лис проводил его взглядом, пригубил хреновуху и, под насмешливым взглядом Аглаши, опрокинул чарку. Сдерживая кашель и смахивая подступившие слезы, он ринулся к двери:

— Ядреная бурда!

— Колодец у ворот, — махнула рукой смуглянка. — Слабенький ты оказался — у нас даже бабы пьют и не морщатся!

Тот выскочил, одарив Аглашу гневным взглядом. Девица засмеялась и повернулась к напряженной Марушке:

— Хочешь в бане попариться, пока Любава не вернулась? Может, и боль твоя пройдет?

* * *

Сумерки спустились на хутор, но увлеченная травниками Любавы Марушка не сразу заметила, как стемнело за окнами. После бани ломота в теле только усилилась, зато девочка, собрав волю в кулак, постирала насквозь пропахший потом — лошадиным и ее, сарафан.

Благодаря заботе местной знахарки — ополоснула выгоревшие на солнце волосы отваром из цвета ромашки и корня любистка, а кровавые мозоли, алеющие на внутренней стороне бедра после поездки без седла, обработала тягучей мазью. Пахла та чабрецом и лимонником, а холодила, будто щедро присыпанная порошком кошачьей травы. Любава клятвенно обещала, что через два дня, когда путники соберутся уезжать — воспаленная кожа станет как новая, но как ни просила Марушка, не открыла ей состава, сославшись на собственное изобретение, благодаря которому зарабатывает на продаже рецепта, едва ли не втрое больше, чем на лечении местных.

Знаниями знахарка делилась нехотя и, хотя девочку не гнала, вздохнула с облегчением, когда в окно поскребся Лис, подгоняя Марушку — праздник начался, и золотым с красным окрасили серые брюха облаков языки кострищ.

— Я не хочу туда, — поежилась Марушка, не мигая глядя на поднявшееся зарево.

— Ты просто не видела, что там творится. Народ собрался, костры, как дядька Бажан обещал — до самого неба, аж тучи задевают. Ну, шевелись же, Марь! Пропустим все веселье, — Лис тащил ее за рукав.

— Давай к огню не идти, — попросила девочка, вырывая руку.

— Естественно, — согласился он, — пойдем сразу к столам. Хотя, скоро хороводы начнутся. Посмотришь — сама захочешь, — заверил он, выталкивая ее к взвивающемуся снопом искр пламени между полем и лесом.

Марушке на мгновение показалось, что она ослепла. Запах пирогов, кровяной колбасы, медовухи и браги вдруг пропали, сменившись запахом горящих трав хаты на болоте. Она тряхнула головой, как мокрая собака, шарахнулась в сторону от трескота поленьев, наткнулась на кого-то спиной, едва не сбив с ног, и осела на траву. Песни доносились неразборчиво, голоса смешались в один.

Только когда Роланд поднял ее и отволок к поваленным бревнам, где сидели в нарядных сарафанах, с яркими лентами в волосах молоденькие девицы и почтенные матери семейств, похожие на стайку щеглов и свиристелей, девочка задышала.

— Сиди здесь, — раздраженно приказал Роланд.

Марушка заморгала — дым щипал глаза. Она не заплакала, только взмахнула рукой, отгоняя черные хлопья.

— Если что-то захочешь, позови меня.

— Ладно, — буркнула Марушка, съеживаясь. Начиненные ягодами, маком, грибами, капустой и горохом пироги не манили ее, как и выложенная пухлыми полукольцами колбаса или наливные яблоки. Ей хотелось бежать, бежать скорее из этого страшного места, от зарева костров, от кружащего над головой пепла и от собственных воспоминаний.

Не дождавшись благодарности, Роланд направился к столу. Фёкла в неизменном платке налегала на хреновуху, закусывая мелкой хрустящей рыбкой и квашеной капустой. Под столом, сбивая колени, в сарафане ничуть не хуже Марушкиного, ползала Груша, изредка высовываясь, чтобы схватить проходящих за ноги и зайтись гоготом. Сидел, оперев подбородок на клюку, на низкой лавочке дядько Бажан.

— Марь, — Лис плюхнулся рядом с ней, — чего смурная такая?

Она не ответила, но выхватила краем глаза, как странно топорщится у него рубаха.

— Хочешь, уйдем? — предложил он. — Я там место хорошее приглядел край поля.

Марушка склонила голову набок, задумавшись. Роланд запретил ей подходить к лесу. Но сейчас он танцевал у костра с Аглашей — и, насколько позволяли ей разглядеть слезящиеся глаза, от прежнего раздражения его не осталось и следа. Похоже, он даже улыбался.

Марушка собиралась выспросить у Лиса, что прячет он под рубахой и зачем решил уйти с праздника, если сам рвался сюда. Но не успела — только беспомощно хлопнула ртом, когда Груша выскочила из-под стола, едва не опрокинув миски у края, и подбежала к Роланду. Она остановилась в шаге, потерла больной глаз, а затем оттолкнула Аглашу. Роланд замер, вскинув брови.

Сердце у Марушки ухнуло — уж слишком хорошо она знала, на что способен ее спутник. Глупая, глупая Груша! Марушка сжала кулаки, готовясь подскочить, оказаться между ними и принять удар на себя.