Купец слушал его, приоткрыв от удивления рот, а затем неожиданно поднял руки к небу и склонил голову:

— Услыхала-таки! Услыхала Жива мои молитвы! Приняла подношение! — со слезами благодарности прошептал он.

Лис, на всякий случай, благоразумно отступил в сторону.

— А чего случилось-то?

Купец повернулся к нему и схватил за рукав куртки, чтоб тот никуда не сбежал.

— Есть работа для тебя. Непыльная работёнка, — затарахтел он, спешно уводя Лиса с площади. — Делов-то — ночью камору посторожить, чтоб добро в сохранности ярмарки дождалось, да двор покараулить.

— Ты богиню, что ли, просил, чтоб она тебе сторожа послала? — изумился Лис, осторожно освобождая рукав.

— Тебе работа нужна или нет? — нахмурился Ерёма.

— Нужна, — Лис кивнул, — а в чем подвох?

* * *

В «Хромом Коне» с совершенно несчастным видом похмелялся горькой сливовицей Кайдал. Под глазами у него залегли глубокие тени, а страдальческое выражение лица рисовало, как прошла его ночь. Похоже, Кайдал задержался до рассвета, а может и вовсе не покидал таверны.

Редкие посетители, будто сонные мухи, слонялись от прилавка к столам. Всколоченная девица, вчера положившая глаз на Лиса, прикрыла растрепанные после бурной ночи волосы платком и дремала, опершись на прилавок. Тихо потрескивали березовые поленья в очаге.

Лис плюхнулся на лавку рядом с Кайдалом. Лавка со скрипом покачнулась, за ней шатнулся и страдальчески поморщился Кайдал. Лис приложился к сливовице, не спрашивая разрешения. Боль в висках начала понемногу рассеиваться, но еще жгла раскаленным гвоздем в затылке. Уже за третьим глотком мир вокруг перестал расплываться.

— Сонное зелье для блоховозов отменилось, — прошипел Лис, подкрепляясь очередным глотком настойки.

Кайдал мрачно кивнул, но ничего не сказал.

Девица с крайне заспанным видом, нервно заталкивая свободной рукой под косынку выбившиеся пряди, звякнула о столешницу глубокой миской с юшкой из мелких карасиков. Следом шмякнула тарелку с затиркой и плохо вымытую ложку.

— Чего злая такая? — глянул на девицу Лис.

Та улыбнулась ему старательно, но криво:

— Беспокойная ночь, — поджала губы девица, — гроза. Не выспалась.

Лис понимающе кивнул, — как ни старалась она не дышать в его сторону, а выпила барышня не меньше Лисового. Похоже, действительно, провели ночь с Кайдалом за чаркой. Впрочем, Лиса совсем не это волновало, и он быстро переключился на мысли поважнее.

— Слышишь, друг… — небрежно бросил он, на всякий случай, оглянувшись по сторонам, — ты нашим передай, сегодня ночью закрома Ерёмы потрошим.

Кайдал поперхнулся сливовицей.

— Ч-чего? — зашелся он в кашле. — Ты никак рукой решил пожертвовать?

Лис фыркнул, не оценив шутки, и нарочито безразлично отвернулся:

— Руки у меня золотые, таким богатством не раскидываются, — буркнул он и, различив интерес в глазах собеседника, важно продолжил: — Никакого рукоприкладства к стражам, отравленных блоховозов и отпиленных ладоней. Я к Ерёме добро сторожить нанялся…

Кайдал вытер подбородок тыльной стороной ладони и отодвинул чарку. Усталость его будто рукой сняло.

— Все соберутся, расскажу, — махнул рукой Лис, выдерживая интригу. — Лошадь подгоните под окна, что на рощицу выходят — там самый короткий промежуток до забора, я «чистым» буду.

— А собаки? — изумился Кайдал.

Лиса передернуло, но он быстро взял себя в руки:

— Волкодавы обучены охрану не трогать, — брезгливо вспомнил он двух лохматых громадин, не уступавших в размерах медведю из Резных Петушков. Собаки Ерёмы играли на заднем дворе дома, попеременно падая на спину и катаясь по мертвой, объеденной опарышами почти до остова, вороне. Лиса, зашедшего бок-о-бок с хозяином, псы придирчиво обнюхали, отерев пенные нити, свисавшие из клыкастых пастей, о его штанину, прежде чем лениво вильнуть хвостами. — Слюнявые уродцы.

— Как ты вообще умудрился втереться ему в доверие? Зелье какое-то подлил? — Кайдал наполнил Лисову чарку и придвинул ее рыжему.

Лис неопределенно повел плечами:

— Предыдущие сторожа посчитали, что у них есть лишние пальцы и попытались на спор вытащить кость из миски у псов. Ерёма и решил, что куда проще нанять других охранников, чем обучать новых собак…

* * *

Марушка порывисто меряла шагами комнату. «Чтоб я еще сказки слушала! — скрипела она зубами. — Интересное дело, куда нужду справляют все эти заточенные в башнях принцессы?»

Надвигалась вторая холодная ночь — за день так и не распогодилось. В надколотую кружку, выуженную из-под кровати, будто ее швырнули сначала в стену, а потом попросту забыли достать, Марушка собрала дождевой воды и растягивала ту по глотку на весь день. Ни другой посуды, ни снеди в комнате не нашлось, только поистрепавшиеся книги в кожаных переплетах.

Постоянно хотелось пить, а от голода кружилась голова и мельтешили перед глазами черные мушки. К тому же, девочка сорвала голос, пытаясь докричаться до проходивших по саду стражников. Те услышали её, остановились, но, посовещавшись, продолжили путь, не поднимая даже головы к окну башни.

Марушка достала одну из книг, наобум, и села на кровать. Перелистнула несколько страниц, но так и не смогла вникнуть в текст, перемежившийся непонятной рунической вязью, закрученной в круги и спирали.

Заняться было решительно нечем, и Марушка снимала книги и пыталась подобрать себе чтение, чтобы отвлечься. Большая часть оказалась непонятной и оттого скучной, а вот труды, где описывались травы Троеречья, их лекарские и магические свойства, девочка складировала в изголовье кровати. Села, поджав под себя ноги, и потянула к себе ближайшую книгу.

Читая медленно, едва ли не по слогам, чтобы запомнить все, чего еще не знала о мать-траве, Марушка задумалась и не заметила, что обрывает двумя пальцами кусочки страниц и отправляет в рот. Тончайший, отбеленный мукой, пергамент из телячьей кожи царапал нёбо, но, проглоченный комком, мало-мальски притупил чувство голода. Следом за мать-травой Марушка сжевала облепиху и кропотливо прорисованные на пергаменте соцветия шиповника. Остановилась испуганно, почти оторвав с широких полей книги мышиный горошек. Надорванная страница затрепетала у нее в руках под дуновением ветра. Марушка захлопнула книгу и, опасливо поглядывая на дверь, быстро спрятала ее обратно на полку.

Только девочка собралась убрать и остальные травники, с усилием стряхивая въевшуюся в них пыль, будто извиняясь за причиненный ущерб, как золотым тиснением блеснула толстая книга в кожаном переплете.

— Сильфий, — прочла Марушка незнакомое слово, обтерев руки о подол платья, и открыла первую страницу, упершись взглядом в искусно нарисованный толстый стебель, к которому тонкими былинками крепились собирающиеся в аккуратные круги мелкие звездочки цветов.

Девочка тихо зачитывала строчку за строчкой:

— Произрастает там, где солнце пропекает почву, а ночью на землю не опускается туман… заготавливают стебли, листья, цвет, коренья… собирают на растущую луну…

Марушка, увлекшись, жадно выхватывала и повторяла про себя каждое слово:

— …избавить от нежеланного плода, — с удивленным вздохом она уставилась на подробный рисунок описанного действа. Тряхнув головой, Марушка поежилась и быстро перелистнула страницу: — от болей в горле и чахотки… от парши, ломоты в костях… при укусах змей и пауков. От стрелы, пропитанной ядом…

Глава 13

Марушка так увлеклась историей невиданного цветка — лекарства от всех болезней, оставшегося только в былинах да на пыльных пергаментах, что до глубокой ночи, когда буквы начали расплываться перед глазами, не подходила к окну и не отвлекалась на мысли о голоде и надежды на скорое освобождение.

Роланд шагал по саду, воровато оглядываясь. В кармане у него позвякивала массивная связка ключей. Один из них подходил к замку от белой башни, запертой для уверенности еще и на тяжелый засов по указанию Радмилы — на случай, если Ключ проявит прыть и сноровку или недюжинную силу. Княгиня осторожничала, и Роланду едва удалось убедить ее не выставлять у двери еженощный караул. Во дворце мало кто видел девчонку, а рядовым стражникам не стали сообщать лишних подробностей о пленнице, кроме того, что заперта она ради благополучия всего княжества.