Груша забормотала что-то неразборчивое, покрутилась вокруг себя и снова указала на бусину. Марушка пожала плечами и собралась уходить, но Груша преградила ей путь.

— Дай лучик, — попросила она тягуче и выдавила одинокую слезу из здорового глаза.

Марушка замялась. Княгиня наказала ей не снимать бусину. Но, то ли так складывались обстоятельства, и девочка просто выдумывала, то ли она и впрямь приносила одни неприятности, и Марушка развязала ленту. «В самом деле, — подумала она, протягивая украшение девочке, — откуда Радмиле знать, что я ее сняла? Кто ей донесет?»

Груша сжала бусину в руке и согнулась, разглядывая в щелочку меж ладоней приобретенное сокровище.

— Давай повешу ее тебе, — предложила Марушка.

Груша позволила завязать ленту на шее. Покрутилась, прижав подбородок к груди, кося на украшение, а потом бросилась к Марушке с объятиями.

— Лучик! — вытянула она руку в сторону леса.

— Спасибо, Груша. Я так и думала, — вздохнула Марушка и отправилась в противоположную сторону, к избе.

Там ждал ее Роланд. Его конь Конь и ножи, которые вызывали больше страха, чем интереса. «Не притронусь больше к медовухе, даже нюхать не буду», — поклялась себе Марушка.

* * *

К ночи в сенник она пришла одна — Роланд погонял ее на поляне отменно, и предупредил, что задержится в доме дядьки Бажана: собирался договориться о снеди в путь. Обучение утром отменил, сославшись на груду дел, которые нужно решить до отъезда и необходимость всем троим выспатьсяя перед тяжелой дорогой. «Хочет подольше возле Аглаши побыть», — усмехнулась Марушка, но возражать не стала.

Она лежала на соломе и ворочалась, прислушиваясь к звукам на дворе. В сене шуршали мыши. Сон не шел. Наконец скрипнула дверь, но шагов девочка не услышала — Лис, когда хотел, умел ходить совсем бесшумно. Марушка не спешила подниматься ему навстречу, ждала, стараясь дышать ровно и походить на спящую: она так и поняла, на что тот обиделся и боялась, что вместо разговора с ней, уйдет опять.

— Марь, — позвал он тихо.

Она не ответила, только зажмурилась крепче.

— Я это… — Лис сел рядом. — В общем, ты ни в чем не виновата. Прости меня. Не думал, что так выйдет.

— Тебе не за что извиняться, — подала она голос и уточнила: — Наверное. Я все равно ничего не помню. И зачем к Роланду пошла. Теперь он меня заставляет ножи кидать в сосну, а я не знаю, как отказаться. Говорит, сама просила.

— Так и было, — вздохнул Лис.

Марушка подолзла поближе и доверительно положила голову ему на колени.

— Требовала, чтоб меч дал. Он сначала посмеялся, спросил, не справить ли тебе штаны и рубаху заместо платья, — Лис развел руками. — Ты грозилась отравить его, если откажет. Ну, он и дал. Ты один раз замахнулась, повалила пару мисок со стола…

— Хватит! Не хочу знать, — Марушка залилась румянцем и зажала ладонями уши. — Давай лучше спать.

Лис отодвинулся и лег на солому в двух локтях от нее.

— Ничего-ничего не помнишь? — переспросил он с надеждой.

— Совсем, — закивала Марушка.

Тогда он подвинулся ближе, сгреб ее, прижал к себе. Марушка привычно уткнулась носом Лису в плечо и провалилась в сон.

Когда она проснулась, Лис похрапывал рядом, накрывшись соломой. У Марушки зачесались руки стукнуть его, будто именно его тихий, привычный уже храп разбудил ее. На дворе светил толстым боком растущий месяц, пробиваясь холодным светом сквозь узкие щели меж бревен. Роланд заночевал с ними — спал сидя у порога. Марушка потянулась и встала — внизу живота ныло. Ныло еще с макового поля, но девочка тогда решила, что это последствия скачки без седла.

«И вовсе я не неумеха, — вдруг вспомнила она самое нежное из ругательств, которыми награждал ее воин, когда она в очередной раз отправила нож кривой дугой в заросли бузины. — Раны ему шила — спасибо даже не сказал. А ведь он жив только благодаря мне». Она прошлась по сеннику, и с каждым шагом раздражение ее росло. «Аглаша-то наверняка тоже ножики не швыряет, зато вокруг нее он въется, как глухарь токующий!» — Марушка опустилась на колени, разглядывая спящего Роланда. «Тащусь по его воле на край света, а доброго слова всё не дождусь» — скрипнула зубами она и потянулась к голенищу Роландового сапога.

Сжимая в ладони ножи, Марушка шла к опушке, шарахаясь от каждого звука. Стоило вернуться назад. «Мало того, что неумеха, так еще и трусиха, — подгоняла, подстегивала она себя, оглядываясь, пока не подытожила обреченно: — Скоро ждать регулы».

Небо посветлело, но звезды еще мерцали на нем. Птицы молчали — вдалеке клекотал соколок.

Руки не слушались девочку, и ножи улетали куда угодно, только не в загаданную сосну. Марушка устала, сбила дыхание и собралась возвращаться, пока никто не заметил ее отсутствия. Последний раз метнула из чистого упорства, преисполненная злости на себя, медовуху, ножи и Роланда — и, неожиданно, попала. Острая сталь со скрипом вошла в дерево. Девочка задержалась. Попыталась вспомнить, как сжимала рукоять, как разжимала пальцы, держала руку и что чувствовала. Через несколько попыток нож снова попал в цель. Правда, только самым кончиком и быстро упал вниз, но Марушка зарделась — довольная собой и почему-то напуганная успехом. «Не такая уж я и криворукая», — подумала она, собирая по опушке ножи, чтоб продолжить.

Тихое уканье послышалось сверху. Марушка всполошилась, отскочила и подняла голову, ожидая увидеть Грушу, забравшуюся на сосну, но вместо юродивой на обломанной низкой ветке сидела красноглазая голубка. Она крутила головой, разглядывая девочку то одним то вторым глазом и протяжно укала, переступая розовыми лапками на высохшей жесткой коре.

Марушка замахнулась — нож пролетел мимо. Вскинула руку снова — лезвие царапнуло ствол. «Уру» — сказала голубка, наблюдая за ее потугами.

— Сама такая, — разозлилась Марушка, и еще два ножа улетели в бузину.

Последний — пятый, теперь неприятно упирался ребрами рукояти в ладонь. Марушка занесла нож, готовясь к броску. Голубка захлопала крыльями и принялась чиститься. Девочка повернулась к ней, не опуская руки:

— Ты же мешаешь! — взмолилась она, топнув ногой.

Голубка высунула голову из-под крыла и пристально посмотрела на Марушку, когда с неба камнем упала на нее пустельга.

Кровь брызнула девочке на лицо, окропила траву, а голубка, выпущенная из острых когтей, рухнула на землю. Пустельга почистила клюв о ветку, и поднялась в серое небо. Сделала круг, набирая высоту. В воздушных потоках развевались флажками ремешки на лапах.

Марушка обронила нож и бросилась к раненой голубке. Опустилась подле нее на колени. Та затрепыхалась, развела устрашающе крылья, загребла ними сухие иголки, схватила воздух короткими лапками. Марушка осторожно подняла птицу с земли и уложила на подол платья, но пока перебирала перья в поисках раны, рубиновые глаза заволокло мутной дымкой, шея выгнулась, а белое тельце окоченело.

Глава 18

Роланд шумно втянул воздух, дернулся, раскрыл глаза. На щеках горели следы от пощечин, которыми девочка пыталась его будить. Марушка, несмотря на то, что воин проснулся, продолжала исступленно трясти его за плечи и бормотать:

— Я думала, он ее съест, а он просто убил и бросил… Прямо на землю, Роланд! Я хотела помочь… И знала же, знала, что нельзя мне даже в руки ножики брать! Это все из-за меня… — всхлипнула она и покаянно повесила голову.

— Встань, ты ногу мне отсидела, — тот потер виски. — Что стряслось?

— Не сердись только, — попросила девочка, пряча взгляд.

Роланд зычно зевнул. Он ничего не понял, но хмуро сдвинул брови, едва заметив брошенные на полу ножи, а потом измазанные кровью руки Марушки. Она заметила его взгляд и съежилась под ним — все еще сонным, но уже сердитым.

— Я бросала ножики. На ветку села голубка, беленькая, как снег, — сбивчиво начала девочка. — А потом прилетел соколок и… мне кажется, он меня искал. Он нарочно…