Когда человек, определенно находящийся в здравом уме, сообщает, что недавно усопшая мать пыталась залезть в окно спальни, чтобы сожрать его, вариантов два. Можно принюхаться к дыханию, проверить пульс и зрачки, выясняя, не проглотил ли он какую-нибудь гадость, или поверить на слово. Впустую применив первый образ действий к Башке Наставнику, Рингил с деланным вздохом отложил пинту и пошел за своим широким мечом.

Говорили, пробираясь через кабак, он бормотал: «Снова-здорово…»

Рингилов меч, полтора ярда закаленной стали, висел над камином в ножнах, сплетенных из сплавов, неведомых людям, хотя любой кириатский ребенок старше пяти лет смог бы их назвать. У самого меча тоже было имя на кириатском языке, как у всего, изготовленного кириатами оружия, но этот витиеватый титул многое терял в переводе. «Гость желанный в Доме Воронов и иных Пожирателей Падали, вслед за Воинами грядущих» – приблизительно так Арчет сумела его перевести, поэтому Рингил решил называть свое оружие Другом Воронов. Имя не очень ему нравилось, но было звучным, как и полагается знаменитому мечу. К тому же хозяин постоялого двора, мужик прозорливый, не бедный и знающий, как приумножить богатство, соответствующим образом переименовал заведение. Так что было поздно что-то менять. Местный художник нарисовал сносное изображение Рингила, который орудовал Другом Воронов в Виселичном Проломе, и оно теперь болталось снаружи, у всего мира на виду. Взамен Рингил получал кров и стол, а еще – возможность рассказывать байки о своих подвигах заезжим гостям в кабаке, рассчитывая на их подачки.

«Ко всему этому, – иронично отметил Рингил в одном из писем, адресованных Арчет, – прилагается избирательная слепота по отношению к некоторым постельным утехам, кои гарантировали бы твоему покорному слуге медленную смерть на колу в Трелейне или Ихельтете. Статус героя в Виселичных Водах, похоже, предполагает особую привилегию, не доступную обычным гражданам в наши праведные времена». А еще, как он предполагал, никто не затевает охоту на извращенцев, когда намеченная жертва имеет репутацию человека, который превращает опытных фехтовальщиков в мертвечину быстрее, чем падает дуэльная перчатка. «Слава, – накарябал Рингил, – все-таки приносит некоторую пользу».

Меч над камином был заключительным штрихом. Закрепить его там придумал тот же хозяин постоялого двора. Теперь он пытался убедить местную знаменитость давать уроки дуэльного мастерства на конюшне. «Скрестите мечи с героем Виселичного Пролома, 3 элементаля имперской чеканки за полчаса». Рингил пока не понимал, докатился ли он до такого. И видел, что преподавание сделало с Башкой.

Так или иначе, он вытащил Друга Воронов из ножен со скрежещущим лязгом, небрежно закинул на плечо и вышел на улицу, не обращая внимания на взгляды публики, которую час назад потчевал байками о подвигах. Он предположил, что они последуют за ним хотя бы часть пути к дому наставника. От этого не будет вреда, если его догадки о том, что происходит, оправдаются. Хотя при первых признаках неприятностей зеваки, скорее всего, дадут деру. В общем, их нельзя винить. Они крестьяне и торговцы, ничем ему не обязаны. Примерно треть из них он до этого вечера даже не видел. Вступительный комментарий к трактату о тактике боев мелких подразделений, который Военная академия Трелейна вежливо отказалась опубликовать под его именем, гласил: «Если вы не знаете людей за вашей спиной по имени, не удивляйтесь, когда они не последуют за вами в бой. С другой стороны, если последуют, тоже не удивляйтесь, ибо существует бесчисленное множество других факторов, которые стоит принимать во внимание. Лидерство – товар ненадежный, его нелегко произвести или понять». Простая истина, почерпнутая на кровавой передовой одной из самых омерзительных военных кампаний, какие знавали нынешние поколения жителей свободных городов. И все же, как деликатно выразился лейтенант-редактор из Трелейна в ответном письме, это было «чересчур расплывчато, чтобы Академия сочла материал пригодным для обучающихся. Именно эта двойственность, как и любая другая, вынуждает нас отклонить вашу рукопись». Прочитав последнюю фразу на пергаменте, Рингил заподозрил в лейтенанте родственную душу.

На улице было холодно. Выше талии он носил только кожаный колет с просторными полудлинными рукавами из парусины, а вдоль хребта здешней местности спускалась не по сезону ранняя прохлада с Маджакских возвышенностей. Пики гор, в тени которых притулился городок, уже венчали снежные шапки, и это предвещало, что Виселичный Пролом к Падрову кануну сделается непроходимым. Люди снова начали болтать про олдрейнскую зиму. Уже несколько недель ходили слухи, будто скот на высоких выгонах воруют волки и прочие, менее прозаичные хищники; о леденящих душу встречах и наблюдениях на горных перевалах. Не все можно было отвергнуть как фантазии. В этом, как подозревал Рингил, и крылся источник проблемы. Домик Башки Наставника располагался в конце одной из поперечных улиц и задней стеной был обращен к местному кладбищу. Как несравнимо превосходящий ученостью прочих жителей Виселичных Вод – не считая обитающего в городке героя, – Башка по умолчанию стал храмовым служителем и вместе с одеждами священника получил это жилище. А в плохую погоду кладбища становились прекрасным источником мяса для падальщиков.

«Быть тебе великим героем, – однажды предсказала гадалка в Ихельтете по плевку Рингила. – Ждет тебя множество битв, и много врагов падут от твоего клинка».

И ни слова об истреблении вредителей в пограничном городишке, размером не больше одной из трелейнских приречных трущоб.

Вдоль главных улиц и набережной Виселичных Вод были закреплены фонари, остальной части городка приходилось довольствоваться светом Ленты, в такую облачную ночь довольно скудным. В точном соответствии с ожиданиями Рингила, толпа поредела, как только он ступил на неосвещенную улицу. Когда стало ясно, куда он направляется, больше половины сопровождающих испарились. Он дошел до угла улицы Башки, ведя за собой неплотную группу из шести или восьми человек, но к моменту, когда поравнялся с домом наставника – дверь все еще была распахнута, как владелец ее оставил, удирая в ночной сорочке, – позади не было ни души. Обернувшись, Рингил бросил взгляд туда, где в дальнем конце улицы топтались зеваки. Изогнул губы в ироничной улыбке и крикнул:

– А теперь держитесь подальше!

Среди могил нечто издало низкий, гулкий вопль. От этого звука Рингил покрылся гусиной кожей. Он снял Друга Воронов с плеча и, настороженно выставив его перед собой, шагнул за угол домика.

Ряды захоронений поднимались по склону холма, где на выступах горного гранита город уже не мог расширяться. Большинство надгробий представляли собой простые плиты, высеченные из того же камня, что и гора, отражая флегматичное отношение местных к смерти как таковой. Но тут и там попадались ихельтетские склепы с более замысловатой резьбой и пирамиды из камней, под которыми хоронили своих мертвецов северяне – эти курганы были украшены шаманскими железными талисманами и выкрашены в цвета клана покойника. Рингил старался не приходить сюда; он помнил слишком многие имена на камнях и мог вызвать в памяти лица очень многих мертвых чужаков. Отряд, полегший под его началом в Виселичном Проломе в знойный летний день девять лет назад, имел пестрый состав, и лишь у некоторых чужеземцев нашлись родственники с деньгами, которые смогли увезти сыновей домой для погребения. Кладбищенские земли, простирающиеся тут и там на склонах гор, были испещрены последними пристанищами этих одиночек.