Я переглядываюсь с Илианом, а Улисс отдувается – шумно, как продырявленный воздушный шар, только живот ни на йоту не теряет в объеме. Он смотрит на кепку Илиана:

– Ладно уж, проходите, ребятки… Давай, парень, веди свою красотку и сидите в уголке тихо, как мышки. Запомните: я над вами сжалился только потому, что давно не видел таких пылких влюбленных. Так что не разочаруйте меня, занимайтесь любовью поусерднее, женитесь и заведите кучу детишек!

Я чмокаю Улисса в щеку и обещаю:

– Вы будете крестным отцом нашего первенца!

Входим в зал.

Концерт начнется через час, но персонал уже вовсю суетится на сцене. Через какое-то время приходит Улисс, чтобы выпить с нами пива. Оказывается, он и в самом деле импресарио, а никакой не охранник, и уже заработал кое-какую репутацию – открыл офис в Лос-Анджелесе и собирается открывать второй, в Брюсселе. Илиан, набравшись храбрости, признается, что ищет работу в музыкальном мире: он сам немного играет и согласен на все что угодно, в любом месте планеты, лишь бы ему позволили держать в руках гитару.

Потом свет в зале гаснет. На сцене, в нескольких метрах от меня, возникает белый призрак, силуэт, напоминающий Эдварда Руки-Ножницы. Потом рядом с ним появляются другие призраки, они выстраиваются в один ряд – три гитары и электроклавесин.

Внезапно всех охватывает вихрь безумия.

Зал вскакивает в едином порыве.

Публика беснуется.

In Between Days…[34]

Песни следуют одна за другой. Певец, бас-гитарист, ударник, клавишник, второй гитарист почти не двигаются, это танец на месте, однако чудится, будто безумный смерч подхватил и кружит весь зал.

Я никогда еще не испытывала такого экстаза!

Неужели все дело в концерте?!

В том, что все вывернулось наизнанку? Встало с ног на голову?!

Или так действует близкое соседство с музыкантами – я ведь могу дотронуться до их насквозь пропотевших рубашек!

Неужели это глаза Илиана зачарованно следят за пальцами, мечущимися по шести струнам бас-гитары?

И неужели я так взбудоражена от того, что всеми фибрами чувствую его близость?

Close to Me.

Как бороться с этой магией? Как подавить в себе желание вскочить, пуститься в пляс, запеть во весь голос прямо тут, между этими ящиками, среди равнодушных рабочих сцены? Иногда я ходила на концерты вместе с Оливье и там тоже и пела и танцевала.

Но никогда – с таким буйным восторгом.

Никогда – с таким жгучим желанием быть увиденной, быть понятой, быть покоренной.

Быть застигнутой врасплох и захваченной.

Just Like Heaven[35].

Илиан проживает каждую ноту, каждый аккорд, каждое слово и каждый звук, шепотом повторяя их, шевеля пальцами, словно они бегают по струнам. Илиан где-то далеко, не здесь, затерянный в аллеях своего заповедного сада.

Я знаю, что это мираж, что экстаз улетучится в тот миг, когда в зале вспыхнет свет, и все-таки мне не удается отогнать глупое наваждение. Глупое… но возвышенное.

Ил привел бы меня сюда, чтобы слушать его игру, ободрять его, будоражить и успокаивать.

Попроси я, Ил подарил бы мне эту привилегию, чего никогда не делал Оливье. Мужу от меня нужна похвала, ну и – может быть – толика восхищения. Он не против, чтобы я оценивала его работу – только что завершенную, еще не вышедшую из мастерской. И чтобы помогала ему – в качестве секретарши, бухгалтера, супруги. Но не в качестве музы.

The Hanging Garden[36].

Зал плавится в сумасшедшей жаре. Прожектора жгут, испепеляют певцов, которые мечутся по сцене, словно грешные души в аду. Илиан поет во весь голос, до хрипоты, и я вместе с ним.

Да-да, повторяю: никогда в жизни мне не доводилось впадать в такой экстаз!

И вдруг меня обжигает чувство вины, я понимаю, что больше всего на свете хотела бы пережить подобное вместе с Оливье. Но мне ясно, что это невозможно, что этому никогда не бывать. И еще я знаю, что хотя Илиан до меня не дотронулся, мы были так близки, как будто я изменила Оливье.

А потом по щекам Илиана покатились слезы.

Boys Don’t Cry.

Парни не плачут.

За исключением тех, кто достоин любви.

А потом прожектора погасли.

Певшие сели на свои места. И в зале вспыхнули огоньки зажигалок.

Роберт отложил гитару и запел:

Что это – сон?

Все зрители, кроме нас, с первого до последнего ряда, танцуют.

И я впервые беру Ила за руку.

Маленькая робкая принцесса.

Да и он, мой рыцарь, тоже робеет.

Музыка смолкла. Свет становится ослепительно-белым, и публика понимает, что пора вернуться к реальности. Зал пустеет – так вода уходит сквозь песок. Илиан, не дожидаясь, когда удалятся последние зрители, начинает сматывать провода усилителей и укладывать инструменты в футляры. Я ему помогаю как могу. Это занимает у нас несколько минут. Илиан отвечает только за струнные, для roadie это работка не бей лежачего, что я ему и говорю, добавив: «Представляешь, если бы тебе нужно было паковать ударные?!»

Ил смеется.

Улисс заходит попрощаться с нами и советует Илиану не ложиться слишком поздно, завтра их ждет тяжелый переезд: группа отправляется в Ванкувер. Илиан с ними не едет, но по контракту обязан участвовать в погрузке вещей.

– Вы там не слишком его мучайте, мадемуазель, завтра на рассвете мы начнем собираться, и он должен быть в норме!

Я усмехаюсь: мой самолет отбывает в Париж в шесть часов утра!

Илиан насвистывает в такт с другими roadies:

Let’s Go to Bed![38]

До полуночи еще далеко. Внезапно хватаю за руку своего носильщика гитар и тащу его к выходу. Мной владеет какая-то непривычная решимость, я сама себя не узнаю.

Ил приподнимает кепку на кудрявых волосах и чешет затылок. Как же мне нравится его лицо задорного, очаровательного сорванца!

– Мисс Ласточка, вы ведете себя неразумно!

– Обычно это не так, но сейчас…

Я прячу смущение за обезоруживающей улыбкой. Спасительная прядь скрывает глаза цвета пепла. Ил притворяется рассерженным:

– Вы еще и в этом смеете меня обвинять?

Я озираюсь:

– Что-то я не вижу здесь никого, кроме вас… Так что будем делать?

– Ничего! – Ил надвигает кепку на глаза и становится похож на школьного надзирателя, и таким он мне нравится гораздо меньше. – Напоминаю вам, что завтра рано утром вы улетаете.

Я машу руками, изображая птичий полет.

– Да, я не могу иначе, я ведь ласточка… Или фея – выбирайте, что вам больше нравится!

И я продолжаю размахивать руками, легкая как перышко, кажется, сейчас мои ноги оторвутся от земли и… Но он мягко обхватывает мое запястье и удерживает, пока я не вспорхнула под своды «Метрополиса».