Водитель, спасибо ему, не задавая вопросов подвез меня до ближайшего отделения полиции. Когда я протянула сумму, в два раза большую той, что я назвала в начале, он отказался от денег.

– Вам нужнее, – было ответом на мой вопросительный взгляд.

– Спасибо, – только и вымолвила я, наблюдая за уже второй уносившейся в ночь машиной. Все-таки мир не без добрых людей.

Наверху мигал фонарь, и я, посмотрев на него, усмехнулась.

Россия.

Даже на лампочках экономят. Не удивлюсь, что сгори он совсем, а под носом страж правопорядка случится насилие они и не почешутся.

Эх… Надеюсь, что все же я ошибаюсь.

Тишина внутри поста  немного угнетала, а дежурный за решетчатым окошком лишь мельком взглянул на меня и принялся дальше играть в свою приставку.

Это безразличие напомнило мне роддом, в который нас трех девчонок из приюта привезли на аборт. И такое же «Подождите» было тогда, и такое же: "Что, догулялась?»

Мне и тогда хотелось разодрать ногтями лицо женщины, думающей, что раз она дожила до пятидесяти или около того лет, то знает всех все лучше. Знает, как жить правильно.

И этот такой же. Сидит он. Пузо отрастил. Волосы бы хоть помыл. А на лице такая же улыбка все понимающего человека.

Но я сдержалась, не вцепилась в эти поросячьи глазки, а просто попросила позвать главного.

– Не положено.

Стало положено и уложено и отложено все, когда я впихнула дежурному свой иностранный паспорт. Уже через пять минут передо мной буквально расстелился капитан Бодров, судя по всему спящий на своем столе еще минуту назад.

Вот она мировая справедливость. Будучи гражданином иностранного королевства, перед тобой расшаркиваются, а русский паспорт не значит практически ничего.

– Доброй ночи. – капитан запнулся и отвел взгляд. – Может и не совсем доброй. Расскажите, что с вами случилось?

И вот в кабинете, по размеру напоминавший туалет с пожелтевшими обоями и смрадом от пота и сигарет я начала свой спектакль. Пьесу я продумала по дороге, а сейчас включила актерскую игру в стиле лучшей мыльной оперы.

Я рыдала, тряслась, на себе показывала захваты и удары, многое напридумывала, и конечно была фееричная развязка. Рыдание на груди этого самого капитана.

– Я так хочу-у, чтобы его нашли и наказали. Капитан. Прошу вас войдите в мое непростое положение.

– Не волнуйтесь. Я лично займусь этим вопросом. Он будет найден и посажен за решетку. Можете на меня рассчитывать.

Я благодарила, как могла, прижималась одетой лишь в футболку грудью к его руке, вытирала слезы его платком.

– Сейчас вас проведут в медицинский кабинет.

– Это еще зачем? – не поняла я.

– Нам нужно. – она виновато на меня взглянул. – Снять побои и освидетельствовать половой акт. Он же был?

От освидетельствования я все-таки отказалась. Все, на что я по своему праву согласилась – это запечатлеть побои и синяки на фотокамеру.

– Вот, прочитайте и подпишите, если все верно, – передо мной легли несколько листов бумаги, в каждый из которых я долго вчитывалась.

Что же, я зря сюда ехала, чтобы навести напраслину? Дочитав, удостоверившись, что все написано с моих слов, я размашисто расписалась.

Я не стала ложиться в гинекологическое кресло только по одной причине. Это было бесполезно. Собственно и мой сюда поход несколько дурацкое, спонтанное решение. Мне бы в больницу. Голова раскалывается.

Понятно же что дело замнут.

Потому что такие люди, которые могут закрыться в туалете и как ни в сем не бывало поиграть, как выразился этот урод, точно не сядут за свое веселье.

Но свое дело я сделала. Совесть чиста. Хоть немного, но жизнь ему мой паспорт подпортит. Тем более если он не станет большим дебилом после удара в голову.

А в понедельник я обязательно доеду до посольства и попрошу охрану. Они не откажут.

Как только оказалась дом, помчалась в душ. Скинула с себя ненавистное тряпья насильника и залезла под прямые, горячие струи, отчаянно стирая остатки чужеродных прикосновений.

И главное забыть, как потряхивало, как цепляло нервные окончания от того как знакомо он вылизывал и всасывал соски, как его язык с жаром ласкал нёбо.

Рука с мочалкой невольно легка на грудь, совершая спокойные ленивые движения, чутка задевая покрасневшую кожу.

Кажется стыдом покрываюсь я, а горит грудь. Вот как объяснить что муж лаской и вниманием не заводил меня ни на пол оборота, ни на целый.

Машина с именем Алиса так и не тронулась с места. А какой-то урод, смутно напоминающий Богдана, уже путем пусть и жестокого толкания машины, сумел завести давно заглохший двигатель.

Конечно психологи объяснят это, объяснят порушенным детством. потом отсидкой в жестоком детском доме и тем, что по сути Богдан спас меня от участи гораздо худшей, чем насильственный секс с ним. Но они не знают всего.

Не знают, что несмотря мою любовь, он мне не доверял, что периодически я подвергалась побоям.

И конечно не знают про Никиту.

Глава 5. Богдан

.

– Сегодня ты не сопротивляешься, – шептал я, сжимая мягкое тело Алисы, постоянно касаясь ее своим набухшим членом, через два слоя ткани.  – Такая нежная, податливая. Такая моя.

– Я всегда твоя, – заплетающимся, от выпитого языком, говорила она, лаская мою шею, обжигая касаниями языка, опаляя горячим дыханием.

Внутри уже все горело, член просто рвался из спортивных штанов, готовый как всегда врезаться в тесные глубины.

На самом деле она ненавидела меня, но сейчас, в эту секунду, в заброшенной части здания, она меня любила. Хотела всегда, ненавидела всегда, а любила только сейчас.

– Ты сам сделал меня своей. Заставил вернее, – пролепетала она. Я чувствал, как смешивается наше дыхание, как мой мужской животный запах обволакивает ее женственность, заставляет возбуждаться сильнее, буквально течь.

Мои руки уже забрались под простое летнее платье, и нащупав резинку трусиков, стянули их вниз, сразу  пробираясь пальцами внутрь.

Там, между розовых складок было до одури тесно и горячо, а осознание, что это только мое, что только я был там, сводило с ума.

Это чувство собственности не было мне присуще раньше. Я спокойно делился девками с другими пацанами, пока не появилась она.

Алиса, рыжая Лиса, такая офигительно красивая, мягкая, невинная.

Моя Лиса.

Я толкнул ее назад и  посадил ее на подоконник. Она наверняка ощутила холод, но вскрикнула не из-за этого.

Твердый, крупный член уже толкался внутрь. Просто нереально круто, не сравнить с раздолбанными пездами других шлюх.  Мои  пальцы, до боли впивались в нежную, почти прозрачную, кожу спины, чтобы буквально распластать Лиссу, чтобы быти еще к ней ближе.

– Богдан, – шептала, она, выстанывая каждый гласный звук. – О, Богдан.

– Да, моя сладкая, кричи для меня,  – рычал, я проталкиваясь дальше. Глубже. Быстрее и до конца.

Вталкивался, проникал, пока наконец не ощутил, что полностью внутри.

Член сжало тисками, словно Алиса сама сильно сдавила его кулаком.

Я сразу поцеловал дрожащие от волнения губы, чувствуя на языке сладкий вкус своей девочки, смешанный с ноткой алкоголя, которым мы праздновали день рождение. Мое.

Лучший день рождения за восемнадцать лет. Потому что сегодня рядом была она.

Та, что принадлежала мне. В эту секунду, пока я с размаху врывался в тесное влагалище, губами сосасывая сосочки.

Та, что цеплялась пальцами за мои плечи, пока он увеличивал скорость, работая бедрами как отбойный молоток, желая поскорее кончить.

Та, что просто не смогла больше сдерживать крик, когда мои руки сдавили ее крупные, похожие на молодые дыньки, груди.

Та, что тряслась в оргазме, похожим на маленькую смерть, пока я тяжело дыша, сделал последний выпад и замер  изливаясь внутрь.

– Самсон!

Погруженная в темноту, пропахшая лекарствами и рьяной долей алкогольных паров комната, резко озарилась светом. Тяжелые портьеры разошлись в стороны. Что мать твою происходит?