Лучше поехать на автобусе, тем более что возможно придется пить спиртное в каком-нибудь баре с компанией новых друзей или взять такси.
В том, что друзья не замедлят появиться, Рикке не сомневалась. Не очень-то общительная от природы, при желании она легко становилась не только приятной собеседницей, но и душой компании. Азы психологии – чтобы понравиться людям, внимательно их слушай и побольше ими восхищайся. Быть узнанной кем-то (миллионная «гавань торговцев»[41] весьма тесна и знакомых можно встретить где угодно) Рикке не опасалась. Она никогда не распространялась о месте своей нынешней работы, предпочитая конкретике уклончивое «консультирую в одной компании». Разве столичное управление полиции не компания? Копенгагенский филиал Dansk Rigspolitiet ApS.[42] Поэтому можно было не опасаться восклицаний вроде: «О, Рикке! Когда вы там, наконец, поймаете этого придурка, который душит девчонок и делает им уродские тату?». На кого-то из управления наткнуться не страшно, согласно корпоративной этике о чьей-то службе в полиции на людях распространяться не принято. Так что «Рикке, просто Рикке. Я – психолог, консультирую в одной компании. Люблю рассматривать картины». Ну, совсем как «My name is Bond, James Bond»[43] И «люблю рассматривать картины» – очень верно подобранная фраза. Декларирует интерес к искусству, создает некий ореол легкомысленности и вообще хорошо звучит.
Рикке немного подготовилась к своей новой роли. Узнала, что Блоха[44] современные живописцы считают чересчур скучным, а Менстеда[45] чересчур «аляповатым», и что людям с развитым вкусом полагается восхищаться (довольно сдержанно) фигуративистами[46]. Среди фигуративистов Рикке скоро обнаружила внук Зигмунда Фрейда по имени Люсьен[47] и решила, что станет восхищаться им. В крайнем случае, хоть фамилию не переврет и не забудет. «О, Фрейд, он замечательный! Я в восторге от его картин!». Достаточно для того, чтобы не просто поддержать разговор, но и прослыть знатоком. В случае чего можно будет перевести разговор с внука на дедушку, с творчеством которого Рикке как в силу своей профессии, так и благодаря своим БДСМ-предпочтениям, была знакома очень хорошо.
Зайдя на сайт «Кнудсен галлери XXII», Рикке узнала, что в первую половину июня в галерее проходят сразу две выставки – китайского абстракциониста Сюй Вэймина и норвежской пейзажистки Катрин Эстбю. Оба художника преподносились как «яркие и талантливые мастера современности, чья известность пока еще не доросла до уровня их мастерства». Любопытно, к тому же и интерес оправдывается – никому не известные начинающие коллекционеры должны интересоваться никому не известными художниками. Тоже ведь, наверное, увлекательное и азартное занятие это коллекционирование картин. Купишь за пятьсот крон чью-нибудь работу, а через двадцать лет, если художник прославится, продашь за пятьдесят миллионов. А если не прославится, можно подарить картину приюту при церкви святого Петра, там любят все, что хоть как-то оживляет казенную обстановку.
Цена билета на обе выставки оказалась удивительно высокой – целых триста пятьдесят крон! И это в то время, когда национальную галерею можно посетить за сумму, не дотягивающую до сотни, а билет в Николай-кунстхал[48] стоит двадцать крон.
Мужчина, как две капли воды похожий на Боба Марли[49], расплачивался наличными. Глядя на то, как его узловатые пальцы с желтыми ногтями отсчитывают банкноты, Рикке в которой уже раз подумала, что идея с мостами была неудачной. В Карле Нильсене больше датского, чем в мосте Лиллебельтсбро, и, вообще, изображения великих людей придают банкнотам своеобразный шарм. Спускаешь пятисотенную, а старина Нильс смотрит на тебя, удивленно приподняв бровь, словно спрашивает: «уж не слишком ли ты разошлась, безмозглая транжира?».[50] От моста подобного участия не дождешься.
За такие деньги (ох, недешево обходится приобщение к современному искусству!) Рикке ожидала увидеть внутри нечто необычное, но «Кнудсен галлери XXII» была оборудована в лучших традициях минимализма. Простые белые стены, серый пол, никакой мебели, простые светильники, спускающиеся на кронштейнах с потолка, разделенного проводами и трубами на прямоугольники разного размера. «Уж если драть за билет такие деньги, так на пару диванов можно расщедриться!», с досадой подумала Рикке. Сама, впрочем, виновата – не обратила внимания на цену билета, когда изучала сайт. Голова была занята совсем другим, тем более что согласно расхожему мнению, сходить в музей это все равно как выпить кружку пива. Это смотря куда сходить… Можно было бы начать поиски и с более дешевого места, далась ей эта «Кнудсен галлери XXII», тролль ее затопчи! Но и разворачиваться от дверей было бы неправильно, раз уж решила, так решила.
Диваны нужны были Рикке совсем не для того, чтобы отдыхать на них во время осмотра. Шесть небольших залов, два блока по три, соединенных между собой угловатым, нарочито изломанным переходом – вот и вся галерея, обойдешь и не устанешь. Но, сидя на диване, удобнее завязать разговор с другими посетителями.
Рикке неожиданно ощутила на собственной шкуре, как нелегок труд детектива. Полтора часа любования абстрактным буйством красок и унылыми блеклыми фьордами прошли впустую, несмотря на то, что посетителей в галерее хватало, все они были какими-то чересчур деловитыми – обходили залы быстрым шагом, а, если и задерживались возле какой картины, то совсем ненадолго. Потычут пальцем в экран айфона и топают дальше. Рикке, подолгу простаивающая возле каждой картины, явно выпадала из общего ритма. Вдобавок, иероглифы, которыми подписывал свои картины китайский абстракционист, не имели ничего общего с рисунками Татуировщика, а творения норвежской пейзажистки навевали тоску.
Рикке уже собиралась уходить, когда увидела высокого мужчину в темно-сером костюме. Немного вытянутое лицо его показалось Рикке слегка знакомым. «Слегка» означало, что знакомы они точно не были, но где-то Рикке его видела. Делая вид, что любуется картиной под названием «Вид на Большую пагоду диких гусей в лунную ночь» (немного серых пятен на темно-синем фоне), Рикке краем глаза наблюдала за мужчиной, пытаясь вспомнить, откуда ей знакомо его лицо. Видимо, она делала это столь неуклюже, что мужчина обратил на нее внимание. И не просто обратил, а улыбнулся во все тридцать два великолепных зуба (уже за одну такую улыбку, должно быть, можно получить главную роль в Голливуде) и направился к Рикке.
– Госпожа Вилюмгард[51] из «Зонтагсависен»?
Вопрос был задан в утвердительной интонации. Рикке так и подмывало кивнуть, потому что в тот момент, когда мужчина открыл рот, она узнала в нем виденного на фотографии владельца галереи Хенрика Кнудсена, но она благоразумно воздержалась и отрицательно покачала головой.
– Простите, – улыбка собеседника слегка потускнела, но оставалась все такой же радушной. – Не хотел вам мешать, но если уж так случилось, то позвольте представиться. Хенрик Кнудсен, владелец этого сарая.
– Рикке Юханссон, – ответила Рикке, подменив свою фамилию одной из самых распространенных.
– Вы художница?
– Нет, просто люблю живопись.
– Представьте себе – я тоже.
Кнудсену явно нечем было себя занять. Или тут принято знакомиться с посетителями? Обрадовавшись, что наконец-то ее дело сдвинулось с мертвой точки, да еще так удачно (от иероглифической подписи китайского художника можно невзначай, так, чтобы выглядело естественно, перекинуть мост к рисункам Татуировщика), Рикке забросила крючок.
