Шедевр оцепенел, глядя на болтающуюся руку усопшего, украшенную синей татуировкой – коряво начертанными именем и фамилией…

– О! Восьмой вылез! – воскликнул загорелый. – Добро пожаловать!

– В ад, – хмуро добавил африканец.

Они уже подтаскивали тело к широкому люку, зияющему слева – где коридор обрывался стеной.

– Напугался, сынок? – участливо спросил Шедевра другой голос, принадлежащий дедку в семейных трусах с гавайским узором. Это был настоящий опереточный дедок, ибо он носил клочковатую пегую бородку, кустистые брови и орлиный взор.

– Нас не бойся, – сочувственно промолвил он. – Мы такие же, как и ты. Подопытные!

– Подопытные? – вступил в контакт Шедевр. – То есть?

– То есь, то есь! Ага! – отозвалась полная женщина, убиравшая кровь с паркета современной веревочной шваброй с телескопической ручкой. – А чё это такое, а? Нафиг!

Объяснение не внесло в ситуацию ясности. Шедевр заозирался.

Спускаясь по лестнице, афрорусский и загорелый задевали трупом края люка.

– А вы осторожней, осторожней поворачивайтесь! – пожурил их дедок, потом, снова повернувшись к Шедевру, сказал. – Дед Витя я.

– Шедевр… эээ… Тимур, – ответил Шедевр.

– О! Шедевр! Это еще круче, чем «Здравствуй, Натс! – Здравствуй, Мозг!» – отреагировал загорелый, медленно втягиваясь в люк. Перед спуском он сменил позицию, и теперь нес ноги, повернувшись к их хозяину спиной. – А я – Алексей Федорович Василенко! Можно просто Лёха.

Потрясенный обстоятельствами новых знакомств, Шедевр не сразу разглядел двух женщин, стоявших слева от него. Одна из них, пышноволосая брюнетка в стиле певицы Шер, поддерживала за плечи худенькую девицу, сутулившуюся и напряженно сжимавшую в руках стакан. Девушка ритмично икала, а брюнетка уговаривала ее попить. Вид у девушки был отсутствующий. Прическа ее напоминала о кино-героинях гражданской войны, недавно переболевших тифом и начавших потихоньку обрастать. В центре русой тифозной стрижки, на самом затылке, росла упругая на вид косичка толщиной с мизинец. Девушка смотрела в стакан и дрожала.

– Здравствуйте, – неуверенно сказал Шедевр.

– А, проснулся наконец? – откликнулась брюнетка. – Долго ты спал. А мы уже, наверное, не меньше часа тут слоняемся… Ну пей давай, Костя!

– Задержи дыханье, надави на область диафрагмы и хлебай большими глотками! – крикнул дед Витя, склоняясь над затихающим люком.

– А вообще… что тут происходит? – спросил Шедевр, не удивившись тому, что девушка носит мужское имя Костя. – И… кто это? – он указал на люк.

– Покойник что ли? – отозвалась брюнетка. – Он всегда тут был… В смысле, когда мы все проснулись и вышли, он уже тут лежал, с ножом, теплый… Ну, мы сначала ходили, исследовали, смотрели – ну шика-а-арно! – потом совещались в гостиной. А он лежал.

Костя выпила воду и громко, как ослик, икнула.

– Ах ты господи… Ну иди, иди на кухню, попей еще. В холодильнике набери водички, на дверце там такое приспособленье специальное, для набора воды… Иди… – она легонько толкнула в спину бедную Костю, и та, продолжая глядеть в стакан, побрела в противоположную от люка сторону – туда, где коридор взбухал великолепным холлом.

– Шок у нее, – сказала брюнетка и шмыгнула носом. – Она, как и ты, долго спала, потом вышла, увидела покойника и заорала. Вот мы и решили спустить его вниз.

Голос у брюнетки был грудной и слегка гнусавый. Лицо заостренное, тонкогубое и хитрое. Даже в белой футболке и нелепых шортах она производила сильное впечатление, – и мысленным взором виделась в черном, подметающем паркет, одеянии.

– А как я… мы тут оказались? – задал Шедевр главный вопрос.

– Я знаю! – внезапно очнулась бедная Костя и торопливо подбежала к Шедевру. – Я знаю! Я тебе расскажу. Пойдем!

Сунув стакан в руки брюнетке, Костя схватила Шедевра за руку и потянула его в холл. Дед Витя продолжал кричать в люк. Дверь третьего номера внезапно распахнулась, оттуда вылезла всклокоченная голова – седой одуванчик – покрутилась вправо-влево, плюнула на пол и быстро втянулась в комнату, щелкнув задвижкой.

«Хорошо, что можно запереть дверь», – отрешенно подумал Шедевр, сглотнул комок в горле и пошел, увлекаемый девушкой, в гостиную. Брюнетка последовала за ними.

В холле Шедевр успел выхватить взглядом витую лестницу, гигантский телевизор и огромную фотокартину с изображением раненой козы. Он, Костя и брюнетка уселись на белоснежный, увеселенный разноцветными подушками, диван, и девица вновь прошептала:

– Я знаю! Знаю!

– Что ты знаешь? Говори! – прогундосила брюнетка.

– Я знаю… – уже растерянней повторила Костя. – Знаю… – и мизинцем потрогала корочку герпеса на верхней губе.

– Ну говори же! – торопила брюнетка. – Можешь, хоть ты, наконец, объяснишь все это безобразие?

– Это ты должна объяснять, Алька! – лукаво проговорил дед Витя, усаживаясь рядом с дамой. – Ты ж у нас ведьма как-никак!

– Меня зовут Альгейба-Адхафера младшая, – холодно отозвалась та. – И мой черед скоро настанет. В полночь мы поднимемся в гадательную комнату…

– Альгейба! – вскричал пораженный Шедевр. – Гадательный салон «Альгейба-Адхафера»! Улица Конкретная, 25! Телефон 4-44-11!

Он повторил текст одного из «объявлений с начиткой», звучавших каждый день по местному телевидению. Первый раз за сегодняшнее сумасшедшее утро он услышал что-то знакомое!

– Так, значит, вы тоже из Ковыльска? – обрадованно спросил он Альгейбу.

– Да. По-моему, мы все тут из Ковыльска. Виктор Федосеевич – пенсионер. Алексей – шофер директора ТОО «Холодный душ». Костя… Ах, ладно… Слушай, парень, не заговаривай зубы… Костя, ты что-то хотела сказать?

– Я знаю, кто вы такие, – ответила наконец Костя, терзая болячку на губе. – Вы – никто! Это всё глюки. На самом деле вас нет. Это всё мне чудится… Чудится… Чудится… – она стала ритмично покачиваться вперед-назад.

– О боже, – вздохнула гадалка.

– Возьми в аптечке валерьянки, – строго порекомендовал девушке дед. – А еще лучше попробуй народные средства. Самое лучшее – уринотерапия. Собирай свою мочу, подогревай ее и делай микроклизмы по 50 граммов – каждый день начиная с первого дня цикла менструального. Сразу энергией целебной подпитаешься. И нервишки подлечишь, и общее здоровье укрепишь. Или скапливай урину ночную, меж трех и четырех часов, и пей по утрам залпом либо мелкими глотками, которых должно быть нечетное число… Чудодейственная урина! – он воздел темный крючковатый палец, утешительно похлопал Костю по шее, поднялся и куда-то ушел.

Вслед за ним удалилась и гадалка.

Они остались на диване вдвоем.

– Когда я дома выключала свет, – дрожащим голосом заговорила девушка, – а потом опять включала, мне всегда казалось, что… что-то должно измениться. Я верила, что темнота может что-то изменить… – она всхлипнула. – Но всегда оставалось всё по-прежнему. Ничего не менялось. А теперь… Наконец… Изменилось… – она особенно громко икнула и заплакала навзрыд.

Шедевру почему-то нравилось смотреть на ее плач – что-то в нем было успокаивающее. Костя не закрывала лицо руками, а рыдала открыто, по-младенчески морща личико и постепенно покрываясь красными пятнами.

– Чё расклеилась? Утю-тю-тю, миледи Бонасье! – сказал, проходя мимо, загорелый Лёха Василенко. Он был в одних шортах – с обнаженным торсом. Потом прошли полноватая женщина и афрорусский.

Так же внезапно, как и начала, Костя прекратила рыдания и спросила:

– Как тебя зовут?

– Шедевр, – ответил Шедевр.

– А на самом деле?

– А какая разница?… Тимур.

– А я Констанция.

– А на самом деле?

– А какая разница?… Констанция. Констанция Есько.

– Круто, – одобрительно хмыкнул Шедевр.

– Ну да, – печально кивнула девица. – Я в 78 году родилась, когда «Три мушкетера» только вышли. И сразу – культ. И вот… – она безнадежно махнула рукой. – Ну скажи, почему люди с нормальными именами придумывают себе ненормальные клички? Почему Шедевр? – она опять вздохнула. – Я бы очень хотела быть Леной или Наташей.