В 1910 г. в журнале «Университетские известия» Киевского университета была опубликована его большая (112 страниц) научная работа «Законы распределения вещества между двумя растворителями» [ЛАНДАУ М.А.]. По словам Алданова, университет, наградивший его за эту работу золотой медалью, напечатал ее в 1911 г. отдельной книгой. В последовавшие затем три года, – рассказывал Алданов, – он поместил немало научных статей в русских, французских, немецких химических журналах. В выбранной им области науки – физическая химия, где физические методы и подходы применялись к изучению химических процессов, он стал заниматься кинетикой химических реакций68. Тогда это было новое, активно развивающееся направление, основы которого заложили труды выдающегося голландского ученого Якоба Хендрика Вант-Гоффа – первого лауреата Нобелевской премии по химии [ЛЕЕНСОН].
Работы Вант-Гоффа имели столь большой резонанс в научной среде, что одна из его книг в начале ХХ в. была переведена на русский язык [ВАНТ-ГОФФ (I)]. В то время большинство русских ученых свободно владели основными европейскими языками, поэтому переводы литературы по естественным наукам на русский язык были немногочисленны, публиковались только научные бестселлеры. Интересно, что опубликованная на французском языке в Париже книга Марка Алданова «Химическая кинетика: пролегемоны и постулаты» [LANDAU MARС (I)] увидела свет в один и тот же год – 1936, что и перевод книги Вант-Гоффа полувековой давности – «Очерки по химической динамике», изданный в СССР [ВАНТ-ГОФФ (II)].
Получив диплом юриста, Марк Ландау в начале 1913 г. отправился путешествовать по миру. Он был щедро снабжен семьей деньгами и, наверное, еще и рекомендательными письмами. Помимо семейных наставлений молодой Алданов, как и Юлий Штааль – главный герой его будущего романа «Девятое термидора», видимо, во многом тогда руководствовался указаниями своего любимого философа Рене Декарта, изложенными в «Discours de la Méthode» («Рассуждение о методе»):
«…как только возраст позволил мне выйти из подчинения моим наставникам, я совсем оставил книжные занятия и решился искать только ту науку, которую мог обрести в самом себе или же в великой книге мира, и употребил остаток моей юности на то, чтобы путешествовать, увидеть дворы и армии, встречаться с людьми разных нравов и положений и собрать разнообразный опыт, испытать себя во встречах, которые пошлет судьба, и повсюду поразмыслить над встречающимися предметами так, чтобы извлечь какую-нибудь пользу из таких занятий… Я же всегда имел величайшее желание выучиться различать истинное от ложного, чтобы отчетливее разбираться в своих действиях и уверенно двигаться в этой жизни».
Эти слова открыли Штаалю значение его собственной жизни, указав ему новый путь. Он твердо решил последовать по стопам Декарта: нужно сначала увидеть мир и людей, испытать все, пройти через все, – а потом смысл придет сам собою…
<…>
Я молод, я мало знаю! Далеко ли я ушел по пути великого Декарта? Я еще не понял ни жизни, ни истории, ни революции. Смысл должен быть, смысл глубокий и вечный. Мудрость столетий откроется мне позднее… Я пойду в мир искать ее! [«Девятое термидора» АЛДАНОВ-СОЧ (IV)].
Вспоминая о днях своей молодости, Алданов писал В.А. Маклакову 4 августа 1954 г:
В 1912 г. я побывал в Соединенных Штатах (в ту пору изъездил четыре части света, только в Австралии не был). Помню, приехал в С. Луис на Миссисипи – и подумал, что ближайший знакомый у меня находится на расстоянии в несколько тысяч верст [АЛДАНОВ (III)].
Жена писателя Татьяна Марковна Ландау-Алданова в беседе с <еврейским журналистом> Г<ершомом> Светом <…> вспоминала о том, что Алданов посещал Святую землю до Первой мировой войны:
«В те годы, – рассказывала она, – ездил в Палестину и Бунин, опубликовавший свои впечатления в книге ”Святая земля”69 Алданов собирался написать рассказ на тему Экклезиаста, но не успел. Смерть унесла с ним и ряд других невоплощенных литературных планов» [Инт…К ВАМ].
Молодой Алданов путешествовал, образовывался и воспитывал себя как «европейца». Один из персонажей знаменитых «Трех разговоров» В.С. Соловьева (Политик) рассуждает следующим образом:
Что такое русские – в грамматическом смысле? Имя прилагательное. Ну, а к какому же существительному это прилагательное относится? <…> Настоящее существительное к прилагательному русский есть европеец. Мы – русские европейцы, как есть европейцы английские, французские, немецкие. <…> Сначала были только греческие, потом римские европейцы, затем явились всякие другие, сначала на западе, потом и на востоке, явились русские европейцы, там за океаном – европейцы американские, теперь должны появиться турецкие, персидские, индийские, японские, даже, может быть, китайские. Европеец это понятие с определенным содержанием и с расширяющимся объемом [СОЛОВЬЕВ В.С.].
Результаты «направленной» европеизации в случае Алданова были более чем плодотворными и, по общему мнению знавших его людей, характеристика «русский» – это «европеец» по отношению к его персоне являлась правомочной и безоговорочной. Во всех алдановедческих исследованиях особо подчеркивается его неразрывная принадлежность к обеим культурам – см., например работу Ж. Тассис «Писатель Марк Алданов как русский и европеец» [TASSIS (II)]. Да и сам Алданов, отметим, никогда не возражал против такого рода характеристики его особы.
В своих путешествиях молодой Алданов не только европеизировался, но и набирался знаний, впечатлений и обзаводился интересными знакомствами. Все, что впитала в себя его цепкая память в это счастливое и беззаботное время его жизни, впоследствии было использовано им в качестве живых деталей для картинок и сцен в документально-исторической прозе. Так, например, говоря о романе «Десятая симфония», он вспоминал о своей мимолетной встрече с последней французской императрицей Евгенией. Этот случай подтолкнул его к написанию сюжета, где о беседе
…императрицы Евгении с художником Изабэ. Я остановился на этом с особенной бережной любовью. У меня всегда было какое-то мистически-благоговейное чувство к живой, человеческой «цепи», соединяющей историческия звенья… Как-то до войны еще, в Париже, я на Рю де ла Пэ перед витриною ювелира Картье. Подъезжает карета. Сухой, высокий старик под руку высаживает даму в глубоком трауре со следами замечательной красоты. Это была императрица Евгения, а старик – ея личный секретарь Пьетри… Я шел под впечатлением этой встречи. Я только что увидел одну из самых трагических венценосиц… Шестьдесят пять лет тому назад, тоже в центре Парижа, остановилась карета, из нея вышла молодая цветущая императрица и милостиво беседовала с почти восьмидесятилетним миниатюристом Изабэ, тем великим Изабэ, кто в ранней молодости своей писал портрет Марии Антуанетты… [СУРАЖСКИЙ. С. 3].
Интересным моментом в биографии Алданова является то, что он никогда не пытался заявить себя как правовед, хотя, казалось бы, эта гуманитарная сфера деятельности куда больше сочеталась с его страстью к писательству. Да и в житейских делах, когда необходимо было решать проблемы, касающиеся вопросов гражданского права, он предпочитал полагаться не на свои знания в юриспруденции, а пользоваться услугами профессионалов – в первую очередь своего земляка Алексея Гольденвейзера, «юриста Моисеева закона», близкого ему по мировоззрению «левого либерала», в эмиграции активного общественника, который, как и Алданов, живо интересовался не только происходящим в стране пребывания, но и международными, прежде всего, европейскими событиями, <чему> способствовало знание языков [БУДН.-ПОЛЯН. С. 364].
Забегая вперед, отметим, что в архиве А. Гольденвейзера70 сохранилась его обширная переписка с М. Алдановым эмигрантского периода, свидетельствующая о том, что как адвокат он вел семейные дела писателя.
