— Андрей, будь добр, решись уже на что-нибудь. Такие отношения не для меня. Я очень плохо переношу неопределенность.

Захотелось подойти, прижаться щекой к изгибу шеи, вдохнуть родного тепла. Но Димины слова возвели между ними стену. Андрей признался:

— Я не знаю, что мне делать. Без тебя не могу, но и на твоих условиях не могу тоже.

— Тогда просто реши, чего ты не можешь в большей степени.

«Чего ты не можешь в большей степени…» — он повторял эти слова снова и снова. Обсуждая серьёзные вещи, по дороге на работу или к родителям, играя с детьми, ночью, лёжа без сна и вслушиваясь в шум дождя. Когда же закончится этот дождь? Когда уже наступит нормальное лето? «Никогда, — всхлипывала за окном ночь. — Это и есть лето, ты разве не знаешь? Посмотри в календарь, пересчитай листки. Каждый листок — день, которого не вернёшь. Кусочек жизни, безвозвратно ушедший. Песчинка, упавшая в стеклянную колбу с именем «прошлое». А завтра ты проснёшься на том же месте, и точно так же будет вздыхать за окном дождь, и следующий листок будет так же похож на предыдущий, как одна дождевая капля — на другую. Реши: или каждый день неповторим, или все они одинаковы. Пойми, чего ты не можешь в большей степени».

С помощью Анны удалось нанять биоинформатика мирового класса, тетку за сорок, которая проработала в «Роше» пятнадцать лет. Докторская степень Бостонского университета Тафтс, острый интеллект, удивительно разнообразный опыт. Николай сказал прямо:

— По-моему, не хуже твоего Калиновского. Пусть сдаёт дела. Во-первых, он контрактор, денег гребёт туеву хучу, а нифига не надёжный. Может уйти в любую минуту. Я уже заколебался его удерживать. Да и люди на него жалуются. Надо что-то решать.

Надо что-то решать. Однажды вечером вышел из офиса и уже на парковке вдруг понял: дождя больше нет, к тому же почти светло. Так поздно, а почти светло. Страшно не хотелось ехать домой. Кружил по городу, объезжая знакомые места: Cafe de Paris, Грибоедова, бизнес-центр. И неожиданно приехал туда, где прошло его детство. Где упал с календаря первый листок. В те времена, двадцать лет назад, этот район считался городской окраиной. Девятиэтажка с гастрономом на первом этаже ничуть не изменилась, хотя гастроном назывался по-другому. А вот гаражей на месте не было. Андрей даже оставил машину возле школы, тоже изменившей лицо, и прошёл пешком знакомым с детства маршрутом. Но нет, никаких гаражей. Пятиэтажное офисное здание, на первом — парикмахерская и цветочный магазин. От липовой аллеи, где смыкали кроны огромные старые деревья, высаженные чуть ли не сразу после войны, осталось лишь одно дерево, зато заботливо сохранённое, окружённое деревянной скамейкой. На скамейке тусовались подростки, дым дешевых сигарет терялся среди густой листвы. Андрей прошел было мимо, но потом вернулся. Какого хрена! Это его район, его гаражи и его липа.

— Пацаны, сигаретой не угостите?

Протянули помятую пачку, даже зажигалкой щелкнули. Пока молодёжь уважает старших, ещё не все потеряно. Сел на скамейку, по другую сторону от детишек, облокотился на толстый шершавый ствол. Табачный дым драл глотку, неужели так было всегда? Он — Димин непосредственный начальник. Надо решаться, говоришь? Хорошо, завтра он подойдёт к нему и скажет: «Мы решили принять твоё заявление. Сколько тебе нужно времени, чтобы передать дела Козловой?» И ещё скажет: «Спасибо за отличную работу. Можешь рассчитывать на самые лучшие рекомендации». Время и этому листку полететь в мусорную корзину. Давно пора было его перевернуть.

Что-то с глубоким гулом пролетело над головой, с хрустом ударилось о ветку. Майский жук. Совершенно безобидное страшилище. Почему их называют майскими? Надо бы июньскими. Пробиваясь сквозь вонь дешевых сигарет, плыл над землёй сладкий и свежий аромат цветущей липы. Запах из детства, одно из немногих впечатлений, которые он унесёт в могилу. Он не забудет и другого. Как Дима держал в ладонях его озябшие ступни, как дрожал в его руках, как в белой жилетке ехал на коньках — не забудет. Но это и не обязательно. Забывать не обязательно, достаточно только понимать, что это — в прошлом. И понимать без сожаления. Ведь это здорово, что такое чувство было в его в жизни. Сколько людей ждут этого, мечтают, ошибаются и все равно не теряют надежды, чтобы в глубокой старости, на пороге смерти все же признать: не сбылось, не случилось, обошло стороной. То, ради чего распускаются в ночи цветы, о чем поют грустные песни на чужих языках, от чего замирает сердце и пропускает удар, вот это, самое главное, им не повстречалось. А ему повстречалось. Он знает, как это — любить. Какое это жуткое счастье и какая невероятная боль. Он знает. Ему повезло. Он богаче многих. И если он умрет, здесь и сейчас, под этой старой липой, это, пожалуй, будет лучше всего.

Ложился под колёса родной город, знакомый и немножко другой, изменившийся необъяснимо, но заметно. А может быть, это изменился он сам? Новый день, новый листок календаря.

Следующим утром пришлось признать: лето все-таки наступило. Оно заглядывало в окно с доверчивой простотой соседки по даче, без кокетства и даже без любопытства, просто оттого, что не может иначе. Шестичасовой звонок он сделал из дома. Лишь после этого принял душ, побрился, оделся. Что-то выключилось в его мозгу, а может, наоборот, включилась какая-то защита, выставила матовый экран между ним и солнечным утром, потоком машин, зданием бизнес-центра. Между ним и каждым человеком на земле. Он видел все и всё замечал, будто смотрел фильм, где режиссёр-новатор обожал замедленные съемки и отчего-то давал крупным планом несущественные предметы: рыжего кота на спинке скамейки, шипящую кофеварку, седую прядь в стильной причёске новой сотрудницы.

Больше не было ни больно, ни страшно. Он обратился к ней с вежливой улыбкой:

— Елена Викторовна, я хотел бы познакомить вас с сотрудником, которого вам предстоит заменить.

Вместе подошли к Диме. Тот поднял на них глаза.

— Вот, Дмитрий Калиновский, бывший руководитель группы алгоритмов редких мутаций. Сейчас он работает по контракту. Дима, знакомься, Елена Викторовна Козлова, она примет у тебя дела. Мы решили удовлетворить твою просьбу об увольнении. Как только Елена Викторовна почувствует себя способной выполнять твои обязанности, твой контракт будет закрыт. Мне кажется, в ваших общих интересах, чтобы это произошло по возможности скорее.

В кабинете осторожно прикрыл за собой дверь. Хотелось сохранить этот кокон, защитный экран искусственно созданного вокруг него отчуждения. Пусть и дальше будет так, пусть так будет всегда. Когда не чувствуется вкус кофе, не злит очередная ошибка туповатого Сиротина, не радует присланная на телефон улыбающаяся мордаха Кристины. Глядеть на мир через тонированное стекло медленно движущегося автомобиля намного лучше, чем ощущать его каждым нервом лишенного кожи тела. А если дымка рассеется, он, пожалуй, пойдёт к врачу и попросит выписать ему какие-нибудь бета-блокаторы, или транквилизаторы, или что там ещё выписывают склонным к истерике психам… Странно, но отрешённость не мешала работе. Может быть, чуть медленнее обычного приходило осознание того, что именно ждут от него люди, которые пишут ему сообщения, звонят по телефону или посылают СМС, но и это, в сущности, не так уж важно. Все придёт в своё время, и так или иначе все решится. С его участием или без такового, удачно или не слишком. Как там говорил Крис? Вода под мостом.

Впрочем, один звонок отличался от других. Знакомый голос донёсся издалека, из простых времён, из детства:

— Андрюха? Привет! Как дела!

— Привет, Савич! — ответ вырвался сам собой, и лишь потом подступило к горлу что-то тёплое, родное. — У меня все отлично, а ты как? Давно тебя не было слышно.

— Да, тут такое дело… Короче, Ритка на сохранении лежала, практически с Нового года. Только в прошлую пятницу выписали. Так что я был многодетным отцом, так сказать.

— Да ну? И как она себя чувствует? Надо что-нибудь?

— Сейчас все нормально. Просто надо осторожно, тяжестей не поднимать, такие вещи. А так, все нормально.