На протяжении двух томов, составляющих его книгу, Иоахим Фест, обильно цитирует архитектора и бывшего министра Райха Альберта Шпеера, чьи мемуары, опубликованные в 1971 г ., («В сердце Третьего Райха») наделали немало шума. Это более всего прочего, вызывает улыбку. Не шептались ли за Рейном, что И. Фест принимал участие в редактировании этих воспоминаний (Кроме того, Альберт Шпеер голосовал за партию Вилли Брандта, вернувшего ему конфискованное ранее имущество).

Согласно Фесту, у Гитлера были не только «навязчивые идеи». Он также понял как воплотить их в жизнь. С этой точки зрения, он даже представляет собой «исключительный случай интеллектуала, умеющего использовать свою власть на практике».

Гитлер, — объясняет Иоахим Фест — отрицал экспериментальный принцип, согласно которому все революции пожирают своих детей; он действительно был Руссо, Мирабо, Робеспьером и Наполеоном своей революции, он был ее Марксом, Лениным, Троцким и Сталиным. Это доказывает, что он прекрасно понимал, какие силы были спущены им с цепи.

— Неприятная очевидность, уточняет Фест — по ходу книги. Но, наконец, настало время показать феномен Гитлера каким он был и покончить с переодеваниями. Гитлер не был Диктатором Чаплина: он был его противоположностью".

«Величие, — говорит Яков Бурхардт — это необходимость ужасных эпох». Иоахим Фест, считающий себя демо-христианином, близок к мысли о том, что все «великие люди тем или иным образом сопричастны Злу, по его мнению в любом величии скрывается Зло. Гитлер был одним их величайших людей, поскольку в нем было крайне сильно Зло».

— Я думаю, что великие люди оказывают большое влияние, — говорит Фест — но их величие оценивается, исходя из их умения сохранить независимость по отношению к обстоятельствам. Поэтому хорошо, что «сфера действия», на которую распространяется их влияние, уменьшается. В этом смысле, Гитлер, возможно был последним человеком, который стремился делать историю".

Уже В 1970 г . Рудольф Аугштайн (Rudolf Augstein) писал в Шпигеле: «Сегодня, индивидуум на вершине власти уже не обладает возможностью реально решать что-либо. В лучшем случае он обуздывает свои решения. Он действует по долгосрочному плану. Можно с уверенностью сказать, что Гитлер был последним представителем классического великого политика».

«Феномен великого человека, — замечает также Фест — всегда эстетического порядка: крайне редко его интересует моральный порядок». Это утверждение ведет далеко. Конечно, «метаморальный» характер всех исключительных исторических деяний кажется очевидным. Однако, наиболее ярко это проявилось в национал-социализме, ввиду той важности, которая придавалось этой системой стилю и зрелищу (факт, неизменно поражавший наблюдателей) — а также благодаря личности вождя.

В другой книге, посвященной основателю национал социализма (Prenom: Adolf. Nom: Hitler), немецкий историк Вернер Мазер (Werner Maser) писал: «Гитлер рассматривал свои функции Фюрера и канцлера Райха, политику и политическую власть исключительно как средства для реализации своих артистических идей». Прежде чем стать оратором, политиком, солдатом, вождем партии или полководцем — продолжает он — Гитлер был (или хотел быть) в первую очередь художником. Ценности, определяющие его мировоззрение были «эстетическими» ценностями. Высшей целью политической акции для него было не реализация общего блага, но «тотальное» действие, в котором наиболее мрачные идеи красоты соединялись с жесточайшей жаждой величия.

Именно в этом, утверждает Фест, Гитлер проявил себя как «нечеловеческая личность, способная без малейшего признака морального конфликта согласовать совершенно несовместимые понятия».

Разве не сумел он, выражаясь словами друга его детства Августа Кубичека (August Kubizek), «спокойно повернуть вспять тысячелетия»?

В 1909-1910 гг., во время своего пребывания в Вене, «городе финикийцев» («гибельных радостей»), как он выразился в «Mein Kampf», Гитлер жил в атмосфере своих картин и чертежей. Несколько его работ, написанных с натуры — говорит Мазер — «отмечены печатью выдающегося таланта». Позднее, на фронте он пишет акварели.

Его любимые немецкие художники в то время — Карл Шпитцвег (1808-1885) и Эдуард Грютцнер (1846-1925). Но выше всего он ставит греко-римскую скульптуру. Даже по достижению вершин власти, живопись, скульптура, архитектура и музыка по-прежнему остаются его глубочайшей страстью. В январе 1942 г . он заявил:

— Политика для меня лишь средство. Многие говорят, что мне крайне сложно хотя бы на день отказаться от той активной жизни, которую я веду сегодня. Они ошибаются. Войны приходят и уходят. Остаются лишь культурные ценности.

Старый акварелист Вены, наизусть знавший планы Парижской Оперы и никогда не устававший слушать Вагнера, он вкладывал столько же страсти в архитектуру и искусство, как и в военные операции или управление Государством. Однажды, когда один из его подчиненных обсуждал цену скульптуры, он прервал его одним словом:

— Для мастера никогда не бывает слишком дорого!

«Иногда — пишет Вернер Мазер — казалось, что Гитлер выбрал путь политика с единственной целью реализовать свои гигантские, неизмеримые архитектурные проекты». Действительно, такие архитекторы как Пауль Троост, Пауль Глайзлер, Альберт Шпеер в своих беседах с ним обращались к нему как к «коллеге».

Французский посол Андре Франсуа-Понсе (Andre Francois-Poncet) писал, что в некотором смысле, Адольф Гитлер напоминал ему Людвига II Баварского.

«Сегодня, мне кажется, что по счастливой случайности самой судьбой мне было предписано родится в Браун-ам-Инн. Этот маленький городишко расположен на границе двух немецких государств, объединение которых составляет — по крайней мере, для нас, принадлежащих к новому поколению — задачу, для достижения которой мы должны пожертвовать всей своей жизнью и использовать все средства, имеющиеся в нашем распоряжении.»

Таковы первые строки «Mein Kampf». Гитлер не верил в Бога. Но он верил в Провидение (Vorsehung), providentia Древних, которое определяет и вершит судьбы.

Гитлер понимал историю как «результат борьбы всех против всех».

Действительно, его «мировоззрение» окончательно сформировалось уже в 1918 году. Оно сложилось в результате длительных размышлений, в которых Мазер обнаруживает влияние идей Платона, Гегеля, Шопенгауэра, Шиллера, Стюарта Чемберлена, Леопольда фон Ранке, Гете, Дидриха Эккарта, Ибсена и Золя.

«Шопенгауэр — уточняет он — был одним из мыслителей, к которому Гитлер обращался наиболее часто. Он рекомендовал его как стилиста и наизусть цитировал целые отрывки».

В его исторической доктрине заметно влияние книг Мальтуса, Дарвина, Плотца, Эдуарда Гиббона, все (за исключением Гиббона) люди 19 века, который Гитлер считал эпохой «героев духа».

Его военные концепции в основном строились на интенсивном изучении Клаузевитца. 8 ноября 1934 г . он бросил своим противникам в Бургер-Келлербрау, в Мюнхене:

— Вы не читали Клаузевитца, но если бы вы даже его прочли, то не сумели бы использовать его теории в современных условиях!

Его начитанность в самых разнообразных областях, чему способствовала его необыкновенная память, поражала всех собеседников Фюрера.

Друг его детства, Август Кубичек, рассказывает: «Я не могу представить себе Адольфа без книг. В доме, он нагромождал вокруг себя горы книг. Когда книга занимала его, он чувствовал необходимость постоянно иметь ее под рукой. Даже, если он не читал ее, он постоянно таскал ее с собой. Такова была жизнь моего друга: книги и ничего кроме книг!». Однако, добавляет Вернер Мазер, его подход к книгам не был sine ira e odio (прим. перев. — без гнева и пристрастия). Он никогда не стремился найти согласие с автором или опровергнуть его. Он читал только то, что «было ему необходимо для подкрепления своих взглядов».