- Неужто правда?! - ахнула старушка Бычкова.
- Правда, все правда, мать! - прорычал Саша, хлопнул дверью и скрылся у себя.
- Психиатра зови! - истошно гаркнул Савельич. Люба онемела.
Высунулась из-за двери голова Тани Сумеречной, и раздались злобные звуки:
- Я же вам говорила! А вы не верили!
В коридор выскочила Варвара.
- А я вообще ни во что не верю! Хватит уже, хватит! Твари сноподобные! С ума меня все равно не сведете! - орала она. - Никому и ни во что я не верю!
Жила она в комнате рядом с кухней - и, видимо, все слышала, но, правда, ничего не видела.
Гигант Савельич вскочил и стал бить кулаком в стену.
- Умру, умру! - кричал он истошно.
Старушка Бычкова надела на голову кастрюлю и разрыдалась.
Люба, очнувшись от легкого обморока, утешала ее:
- Все бывает, старенькая, все бывает. Может, нам почудилось, может, шутку сыграли. Жизнь-то - она огромная, - Люба развела белыми руками, - в ней чудес-то полным-полно, мы ведь только малость пустяшную от Всего видим. Вот и прорвалось.
Старушка Бычкова чуть-чуть пришла в себя, сняла кастрюлю с головы и облизнула пересохшие от страха губы.
- Хоть бы хорошее что-то прорвалось к нам сюда, Люба, - заскулила она тоненьким от пережитого голоском. - А то всегда одна нечисть прет. А ведь Сашка-то был такой умный, благовоспитанный, тихий... А вон оно как обернулось!.. Милицию позвать, что ли?
- Какая тут милиция, дура! - заорал Савельич весь красный и опять стал бить кулаком в стену.
- Лермонтова-то мне не попорть! - вдруг вырвалось у старушки Бычковой.
- Наш Лермонтов уже давно на том свете и за нас Богу молится, чтоб всех нас спасти, - выговорила Любочка.
Варвара выпучила глаза.
- Неужто уж орангутаном глядел?!. Не верю, не верю! - за выла она.
Гигант Савельич вдруг смяк.
- Поглядеть надо на него, - решил он. - Давайте постучу ему в дверь. Выходи, мол, Саша, и не пугай нас, Христа ради.
- Ты что, ополоумел?! - набросилась на него старушка Бычкова. - Жизни нас лишить хочешь?
- Конечно, зачем это? - поддержала ее Любочка. - Сидит он себе сейчас тихо взаперти и пущай сидит.
- Хорошо хоть твоего Пети-интеллихента нигде нет, - сказала ей Бычкова. - А то бы он сразу с ума сошел. А мы, Любка, люди ко всему крепкие.
- Вот я и говорю, постучать надо! - заорал гигант Савельич. - Сколько можно терпеть непонятное! А то я опять в стену бить буду - все тут у вас разнесу! До последнего телевизора!
Таня Сумеречная опять высунулась из своей пещеры-комнатушки.
- Я запруся, - сказала она, - и буду глядеть на такой кош мар только в щелку!
- Я Сашке, как он придет в себя, голову оторву за такое хулиганство! заорал снова Савельич.
Но все же пора было что-то решать.
- Не век колдовать и загадывать, - вздохнула на табуретке Бычкова.
Милицию решили не вызывать. ФСБ тоже не беспокоить.
- Сами справимся, - задумчиво сказал Савельич. - Не впер вой.
В это время в комнате Саши раздалось шипение. Все замерли Но потом снова - мертвая тишина. Тут гигант Савельич вместо того, чтобы постучать, разбежался и, как самый храбрый, тяжестью рухнул на Сашину дверь, сразу же вышибив ее, у него уже не было сил терпеть непонятное. Дверь рухнула с грохотом. В середине комнаты на стуле сидел Сашок, вроде бы свойственный, не жуткий, но глаза горели мутным огнем.
Старушка Бычкова со страху первая подбежала к нему и, нагнувшись, посмотрела в лицо.
- Ты какой-то неродной стал, Саш, - прошамкала она.
Но гигант Савельич прервал ее.
- Что случилось, Курьев? - заорал он. - Отвечай!
Высунулась Таня Сумеречная, не утерпев. Саша лизнул воздух и ответил:
- Да так, ничего. Только вы все на моих глазах изменились. Бычкова Анна Мироновна словно воздушная струя стала. Варвара померла. А вы, Савельич, еще больше стали, только не по-нашему. А Таня - та вообще, я ее душу видел. Малышка Катя умнее всех стала и жуткая. Потому я и сомлел, - закончил Саша.
Старушка Бычкова совсем онемела.
- Что ты ум мой пугаешь, Сань? - взвилась она. - Я ж за него в ответе! Ты что?!
Саша встал со стула, И тут все увидели, что лицо его опять меняется (хотя сам он, может быть, на это не обращает внимания). Исчезает плавное человеческое выражение, горят не только глаза, но и ум. И появляется что-то далекое, призрачно-глухое. И ушки - да, да, ушки быстро шевелятся.
- К психиатру его! - завопила старушка Бычкова и перепугалась своих слов.
Вышедшая из глубинки Варвара (и все слышавшая) вдруг поверила, что она умерла, - ни во что Варварушка в жизни никогда не верила, а вот в то, что она умерла, - поверила.
- Почему же я тогда думаю, - шепнула она помертвевшими губами.
Таня Сумеречная была на грани распада.
Одна малышка Катя внезапно стала веселиться.
А Саша все менялся и менялся. Губа выпятилась, глаз поумнел, но в потустороннем смысле, и волосы на голове - как-то страшно, на глазах присутствующих - стали медленно расти, разбросанные.
- Галлюцинация! - закричала Люба и осеклась, словно не поверила сразу в свои слова.
- Где мы, где мы? - шипел, однако, Саша. - Какие-то стали необычные!
Старушка Бычкова в отчаянии посмотрела на Савельича - он как был гигант, таким и остался. И Любочка Розова светилась по-прежнему. И Сашин шкаф вроде бы был на месте. А вот что Варвара осталась прежняя - в это старушка Бычкова уже не верила.
- Плясать, сейчас будем плясать! - закричала вдруг Таня Сумеречная, запрокинув голову в потолок.
Что тут сразу началось!
Чтоб скрыть ужас иного восприятия реальности, гигант Савельич первым пустился в пляс. Ноги он задирал высоко, почти до висячей с потолка лампы, и, гордясь, норовил показать себя перед изменившимся Сашею. Старушка Бычкова старалась не отставать от него, как бы в паре с ним, но сил не было плясать так высоко. Таня Сумеречная обняла Любочку, но в танце своем стремилась увести ее в коридор - подальше от всяких космических "галлюцинаций" (так бормотала она в ухо Любочке, а та только повторяла, что она всех любит, даже галлюцинации, и готова их расцеловать).
Вихрем металась на полу малышка Катя.
А Саша, если только он еще был "Сашей", стоял окаменевши (хотя волосы и росли), как герой пустынных превращений.
