- Куда мне деваться? - тоскливо спросил я в пустоту.
Недалеко жила моя двоюродная сестра. Но представив ее, я почувствовал ненависть. "Лучше к черту пойти", - подумал я.
У нас с ней были серьезные разногласия. Дело в том, что моя сестра, в молодости будучи очень похотливой и сделавшей за свою жизнь восемнадцать абортов, вдруг на тридцать пятом году своей жизни впала в эдакий светлый мистицизм и стала искать живого общения с Богом. Не знаю, что на нее повлияло: то ли долгий, истошный крик толстого доктора о том, что - "еще один аборт, и стенки матки прорвутся"; то ли дикие угрызения совести из-за того, что она, ради своего удовольствия, не допустила до жизни восемнадцать душ... но с некоторых пор она упорно стала повторять, что мир идет к свету.
Хорошо помню ее разговор с соседкой.
- Ну, Софья Андреевна, - говорила соседка, - ну одного, двух человек умертвить, это еще куда ни шло - ни одна порядочная женщина без этого не обходится, - но, подумайте сами, восемнадцать человек!
- Ерунда, - брякнула сестренка, - вы видите только темную сторону жизни. Если я их и убила, то ведь зато существуют восход солнца и цветы.
Я представил себе, как она станет поучать меня, и побрел куда-то вдаль проходными дворами. Я проходил мимо галок, автомобилей, бревен, тяжелых, мясистых баб и уютных, слабоумненьких старичков.
Наконец, утомившись, я прикорнул на пустынном, одичалом дворике у досок. Кругом валялись кирпичи. И ни одной души не было. Вдруг около меня появилась жалобная, брюхатая кошка. Она не испугалась, а прямо стала тереться мордой о мои ноги.
Я чуть не расплакался.
- Одна ты меня жалеешь, кисынька, - прошептал я, пощекотав ее за ухом. - Никого у меня нет, кроме тебя. Все мы если не люди, то животные, прослезился я. - И все смертные. Дай мне тебя чмокнуть, милая.
Но вдруг точно молния осветила мой мозг, и я мысленно завопил: "Как!.. Она меня переживет!.. Я умру от рака, а эта тварь будет жить... Вместе с котятами... Негодяйство!"
И, недолго думая, я хватил большим кирпичом по ее животу. Что тут было! Нелепые сгустки крови, кишок и маленьких, разорванных зародышей звучно хлюпнули мне по плащу и лицу. Меня всего точно облили. Ошалев, я вскочил и изумленно посмотрел на кошку.
Умирая, она чуть копошилась. Какой-то невзрачный, как карсный глист, зародыш лежал около ее рта. От тоски у меня немного отнялся ум.
Быстро, даже слегка горделиво, весь обрызганный с головы до ног, я вышел на улицу.
"На все плевать, - думал я, - раз умру, на все плевать". Прохожие шарахались от меня в сторону, только какой-то пес, почуяв запах свежей крови, долго и настойчиво бежал за мной по пятам, повиливая хвостом. Забрел я на какую-то отшибленную, одинокую улочку. Кроме пивной и керосиновой лавки никаких учреждений на ней не было. Там и сям шныряли потные, временами дерущиеся обыватели. Вдруг я услышал за спиной пронзительный милицейский свист. Я обернулся и увидел вдали пьяного, еле держащегося на ногах обывателя, который указывал на меня пальцем, и несущегося во всю прыть в моем направлении дюжего милиционера. Я робко прижался к стенке.
- В отделение! - гаркнул милиционер, осмотрев меня своими большими, как ложки, глазами.
Через десять минут, промесив липкую помойную грязь, мы очутились в прокуренном, покосившемся помещении, плотно набитом людьми. На стенах висели плакаты. За толстой, невысокой перегородкой, вроде перил, были милиционеры, по другую сторону мы - граждане. Нас соединяли какая-то дверца, похожая на калитку, и то, что все мы, в большинстве, были пьяны так, что еле держались на ногах.
Ретивый, полутрезвенький милиционер подряд штрафовал граждан за алкоголизм, еле успевая засовывать рубли и монеты себе по карманам. Он так торопился, что половина штрафа просыпалась у него под ноги, и мелочь густо, как семечки, усыпала пол.
Меня перепугал гроб, стоящий в углу. Но оказалось, что какой-то здоровый милиционер, еле выводя буквы, составлял о нем акт. Рядом стояла, тоже под хмельком, ядовитая старушка в платочке.
- Не будешь, мать, спекулировать гробами, - приговаривал милиционер. Другой раз задумаешься.
Наконец очередь дошла до меня.
- К этому нужно вызвать начальника милиции, - гаркнул задержавший меня служивый.
Скоро вышел сухонький, маленький человечек в форме офицера. Он тоже был пьян.
Пошептавшись с моим милиционером, он подошел ко мне.
- Почему вы облеваны? - спросил он.
- Это не блевотина, а кровь, товарищ начальник, - ответил я.
- Не врите, что я, не вижу, - пошатываясь, сказал начальник. - Если бы была кровь, мы бы вас еще месяц назад задержали.
- Я подрался с кошкой, - тихо, как в церкви, проговорил я. - У меня были с ней метафизические разногласия. Кто переживет друг друга.
- Не хулиганьте, гражданин, - рявкнуло начальство. - Отвечайте, почему вы облевались, где не положено, и не в том месте перешли улицу?!!
- По рылу бы ему дать, - ухнул розово-упитанный милиционер у меня под ухом.
- Не самовольничайте, Быков, - оборвал его начальник. - Платите штраф, гражданин, и точка.
- Сколько?
- Ну... на четвертинку... полтора рубля то есть.
Я сунул ему в руку два рубля и повернулся к выходу.
- Гражданин, держите квитанцию, - раздался мне вслед хриплый, надрывный голос. - У нас тут не частная лавочка.
И кто-то сунул мне в руку конфетную бумажку. Потрепанный, я выскочил на улицу.
- В конце концов, должен же я знать, когда умру, - завопил я перед самим собой. - Я больше этого не вынесу. Я должен знать: умру я или не умру.
Но тут счастливая, устремленная мысль осенила меня. Вприпрыжку, по самым лужам, стараясь забрызгать себя грязью, чтобы скрыть следы крови, я побежал к трамваю...
Через полчаса я был у букинистического магазина. С каким-то неопределенным чувством, смутно надеясь найти какое-нибудь завалящее пособие по предсказанию будущего, я зашел внутрь.
- У вас есть черная магия? - спросил я продавщицу.
Она подняла на меня глаза и, увидев мое перепачканное в крови и грязи лицо, пискнула и, кажется, обмочилась.
Истерически, не обращая на нее внимания, я начал копаться в книгах. Случайно мне подвернулся справочник по диагностике для фельдшеров Курской области.
