- И што? - еле-еле, но спокойно проговорила Катерина.

- Тянуть мы больше не можем, - прошептала Наталья. - И чево тянуть-то?

- Конец-то один, Катерина. Ну проживешь ты еще полгода, ну, месяцев семь, и что толку? И себя изведешь, и нас раньше времени в могилу отправишь, - вставил Василий.

- А я не могу тотчас помереть, родные мои. Нету воли, - проговорила Екатерина Петровна и положила голову поудобней на подушке.

- Попить дать? - спросила сестра.

- Дай.

И та поднесла водички. Старушка с трудом выпила.

- Ну?

- Что "ну", Катерина, - оживился Василек. - Тебе и не надо чичас умирать. По своей воле не умрешь. Давай мы тебя схороним. Живую, - Василек посерьезнел. - Смотришься ты как мертвая. Тебя за покойницу любой примет. Схороним тихо, без шпаны. Ты сама и заснешь себе во гробе. Задохнешься быстро, не успеешь оглянуться. И все. Лучше раньше в гроб лечь, чем самой маяться и нас мучить. Думаешь, боязно? Нисколько. Все одно - в гробу лежать. Мы обдумали с Натальей. А Митя на все согласен.

Воцарилась непонятная тишина. Наталья стала плакать, но дедок ничего, даже немного повеселел, когда выговорился до конца. Екатерина долго молчала, все сморкалась.

Потом сказала:

- Я подумаю.

Наталья взорвалась:

- Катька! Из одного чрева с тобой вышли! Но сил нет! Уйди подобру-поздорову! А я потом, может быть, скоро - за тобой! Способ хороший, мы все обдумали, все концы наш районный врач, Михаил Семенович, подпишет, скажем ему, померла - значит, померла. Сомнений у него ни в чем нет, он тебя знает.

Василек насупился:

- Ты, главное, Катерина, лежи во гробу смирно, не шевелись. А то тебя же тогда и опозорят. И нас всех. А не шевелишься - значит, тебя уже нету... Все просто.

Катерина Петровна закрыла глаза, сложила ручки и тихо вымолвила:

- Я еще подумаю.

- Ты только, мать, скорей думай, - почесал в затылке Василек. - Времени у нас нету и сил. Если тянуть, то ты все равно помрешь, но и Наталью утащишь. А что я один без двоюродных сестер делать буду? Пустота одна, и веселье с меня спадет. Благодаря вам и держусь.

Наталья всплакнула.

- Умирать-то ей все же дико, Васек.

- Как это дико? А что такое умирать? Просто ее станет нету, и все, но, может, наоборот, нас станет нету, а она будет. Чего думать о смерти-то, если она загадка? Дуры вы, дуры у меня. И всю жизнь были дуры, за что и любил вас.

Екатеринушка вздохнула на постели.

- Все время нас с Наташкой за дур считал, - обиженно надула она старые умирающие губки. - Какие мы дуры...

- У нас только Митя один дурак, - вмешалась вдруг Наталья. - Да муж мой, через год пропал... А больше у нас никого и не было. Ты подумай, Катя, глубоко подумай, - обратилась она к сестре. - Мы ведь тебя не неволим. Сама решай. В случае твоего отказа если растянем, то, может быть, вместе и помрем. У Василька вон инфаркт уже был. Один Митяй останется - жалко его, но его ничем не исправишь, даже если мы останемся.

На этом семейный совет полюбовно закончился. Утром все встали какие-то бодрые. Старушка Катерина Петровна стала даже ходить. Но все обдумывала и, думая, шевелила губами.

К вечеру, лежа, вдруг спросила:

- А как же Никифор?

- Что Никифор? - испугался Василек.

- Он мне умирать не велит, - прошептала старушка.

- Да ты бредишь, что ли, Катя? - прервала ее Наталья, уронив кастрюлю. - Какой повелитель нашелся!

- Дай я с ним поговорю.

- Как хочешь, Катя, мы тебя не неволим. Смотри сама, - заплакала Наталья.

Привели Никифора. Глаза младенца вдруг словно обезумели. Но это на мгновение. Наталья дала ему конфетку. Никифор съел.

- Будя, будя, - проговорил он со слюной.

И потом опять глаза его обезумели, словно он увидел такое, что взрослые не могут увидеть никогда. А если раньше когда-нибудь и видели, то навсегда забыли - словно слизнул кто-то невидимый из памяти. Но это длилось у Никифора мгновение.

Катерина смотрела на него.

- Одобряет, - вдруг улыбнулась она и рассмеялась шелковым, неслышным почти смехом.

Вечер захватила тьма. Колдун-наблюдатель Козьма внезапно исчез. Наутро Екатерина Петровна в твердом уме и памяти, но робко проговорила, зарывшись в постель:

- Я согласная.

Виден был только ее нос, высовывающийся из-под одеяла. Василек и Наталья заплакали. Но надо было готовиться к церемонии.

- Вам невмоготу, но и мне невмоготу на этом свете, - шептала только Катерина Петровна.

После такого решения она вдруг набралась сил и, покачиваясь, волосы разметаны, заходила по комнате.

- Ты хоть причешись, - укоряла ее Наталья Петровна. - Не на пляже ведь будешь лежать, а в гробу.

Катерина Петровна хихикнула.

Один Митя смотрел на все это, отупев.

- Ежели она сама желает, то и я не возражаю, - разводил он руками, мне горшки тоже надоело выносить и промывать.

- Ты только помалкивай, - поучал его Василек. - Видишь, люди кругом ненормальные стали. Глядишь, и освистят нас, если что...

- Она-то согласная помереть, но сможет ли, - жаловалась Наталья. Хорошо бы до опускания в землю померла. По ходу.

Начались приготовления. А Екатерине Петровне стало что-то в мире этом казаться. То у сестры Натальи Петровны голова не та, точно ее заменили другой, страшной, то вообще люди на улице пустыми ей видятся (как присядет Екатеринушка у окошечка), словно надуманными, то один раз взглянула во двор - брат-дедок Василек за столом сидит без ушей. То вдруг голоса из мира пропали, ни звука ниоткуда не раздается, будто мир беззвучен и тих, как мышь.

Старушка решила, что это ободряющие признаки.

Наступил заветный день.

- Сегодня в девять утра ты умерла, Екатеринушка, - ласково сказал дед Василий. - Лежи себе неподвижно на кровати и считай, что ты мертвая. Наталья уже побежала к врачу, Михаилу Семеновичу, - сообщить.

Старушка всхлипнула и мирно согласилась.

- Не шевелись только, Катя, Христом-Богом прошу, - засуетился Василек. - Ведь скандал будет. Еще прибьют и тебя и меня. Зачем тебе это?

- Я согласная, - прошептала тихо старушка.

- А я за Почкаревыми сбегаю. Пусть соседи видят, - и Василек двинулся к двери.

- А где Митька? - еле выдохнула старушка.

Василек разозлился:

- Да ты померла, Катя, пойми ты это. Уже девять часов пять минут. При чем тут Митька? Он сбег от страху и дурости.