И она с интересом заглянула в глубокое горло жалующегося. Когда кончила, больной тупо уставился на нее.

- Я повторяю... Я был Спиноза... Спиноза... Спиноза, - брызжа слюной, закричал человечек.

"А может, и вправду был", - трусливо мелькнуло в уме Нэли Семеновны, и под задницей у нее что-то екнуло. Молча она сняла трубку телефона, набрала номер Центрального Управления санаториев, но сразу договориться было невозможно. В трубку что-то шипели, возражали, убеждали повременить, ссылались на какие-то директивы. Спиноза между тем, тихонько присмирев, сидел в углу.

Нэля Семеновна запарилась, обзванивая различные учреждения. Наконец злобно взглянула на человечка.

- Не может быть, чтобы такой идиот был Спинозой, - раздраженно подумала она. - Где в конце концов доказательства?!!

Устало она положила трубку. Человечек опять нервно засуетился.

- Вы мне не верите, - с ненавистью выдавил он, глядя на Нэлю. - Все вы такие здесь на земле скептики.

Он вдруг вскочил с места, и, подойдя к Нэле Семеновне, наклонившись, стал что-то шептать ей в ухо.

- Ни-ни, - проговорила Нэля Семеновна, раскрасневшись, - ничего не понимаю, - и помотала головой.

- Ах, не понимаете! - злобно вскрикнул человечек, побагровев от негодования. - Ну, а это вы, надеюсь, поймете, - он забегал по кабинету и вдруг резко распахнул рубашку.

Вся его грудь была в татуировках: но среди обычных, блатных, вроде "не забуду мать родную", выделялся огромный мрачный портрет Спинозы, причем, в парике. Нэле даже показалось, что Спиноза на этом портрете странно вращает глазами.

- Ну, что ж, и теперь не верите? - ухмыльнулся человечек, глядя на врача.

- Не верю. Вот переспите со мной, тогда поверю, - вдруг похотливо выговорила Нэля, сразу спохватившись, как такое могло вырваться из ее рта.

Но человечек не выразил удивления.

- Ну, что ж, это я могу, - миролюбиво согласился он, наклонив по-бычьи голову. - Только у вас дома.

- Прием окончен, - произнесла Нэля, высунув голову в коридор к больным.

...А через час, мерзко извиваясь мыслями в высоту, она, потная, валялась в постели с голым Петром Никитичем (так по-своему называла она больного, стесняясь окликать его Спинозою. Человечек добродушно согласился, что в этой жизни его можно называть и Петею). На расплывшемся лице Нэли было написано довольство.

- Наглый ты, все-таки, Петя, - говорила Нэля Семеновна, - уверяешь, что был Спинозой. В ухо чего-то шепчешь. Тоже мне, доказательство! Или его портрет на грудях нарисовал! Ну и что ж из этого?! Может, ты приблатненных этим пугаешь.

Петя только-только собирался поцеловать Нэлю Семеновну, но такое недоверие обидело его.

Покраснев, он соскочил с постели и с озлобленным личиком забился с уголок. Он угрюмо молчал, не удостаивая Нэлю возражениями. Последняя, внимательно вглядываясь в его, чуть оттененное мыслью, дегенеративное лицо, не понимала, отчего у Петра Никитича такая уверенность: то ли это было просто внутреннее убеждение, то ли он знал какие-то тайны.

- Да ведь ты, Петя, - идиот, - проговорила наконец Нэля Семеновна, обглядывая его, - как же ты мог быть Спинозою?

Петр Никитич прямо-таки взвился: выгнувшись, как ученая гадюка, он подскочил к кровати; тусклые глаза его светились.

- А про нравственную гармонию забыла, про закон справедливости, пробормотал он. - В прошлой жизни я был Спиноза, а теперь - идиот... Для нравственного равновесия, для гуманности. Не слишком было бы жирно, если б я и теперь стал Спинозою? Зато тогдашний какой-нибудь кретин сейчас, небось... эдакий... как его... Жан-Поль Сартр...

Нэля расхохоталась. Пугливо-дегенеративное лицо Петра Никитича повернулось в угол.

- Откуда ты все это знаешь? - колыхаясь телом, изумилась Нэля Семеновна. - Вот уж не подумаешь... Хотя в тебе действительно есть что-то подозрительное. Ну, иди, иди ко мне, мой Спиноза! - и она протянула к нему свои пухлые, потные руки.

Вечер прошел благополучно.

На следующий день за завтраком, прожевывая здорового сочного кролика, чье мясо удивительно напоминало человечье, Нэля, после долгого молчания, проговорила, плотоядно ворча над костью:

- Ты что, действительно веришь, что в мире есть справедливость? ...А как же этот кролик? Может быть, ты скажешь, что он тоже когда-нибудь станет Спинозою?

Лицо Петра Никитича вдруг нахмурилось и приняло умственно-загадочное выражение.

- Я был, конечно, односторонен тогда, Нэля, - просто сказал он. - Но не думай, что я, как все эти, верующие, понимаю только нравственность, забывая о познании. Наоборот, я убежден, что именно в познании ключ к нравственности. Когда мы действительно познаем потустороннее, когда спадет пелена, и мы увидим, в каком конкретном отношении находится наша земная жизнь - эта малая часть великого - ко всему остальному, то, естественно, все наши представления изменятся, и мы увидим, что зло - это иллюзия и на самом деле мир по-настоящему справедлив... Да, да... И этот самый кролик, которого ты так сладко пережевываешь... Да, да... Не смейся... И его существование будет оправдано... Ведь на самом деле он не просто кролик... И кто знает... Может быть, он когда-нибудь и будет этаким... даже Платоном.

Петр Никитич поперхнулся. Кусок кролика застрял у него в горле, и он долго откашливался, пока кусок не прошел в желудок. Нэля утробно рассмеялась: эти речи в устах такого идиота, как Петя, поражали ее, словно чудо.

- И все-таки, ты печешься о нравственном законе, - начала она, - пусть и путем познания, а не этой слабоумной... любви. Но почему ты уверен, что, когда спадет пелена, все окажется таким уж благополучным. Допустим даже, что земное зло - кстати, очень наивное, - как-то разъяснится, но зато может открыться новое зло, более глубокое и страшное... Неужто уж тебе не приходило в голову, что добро и зло - второстепенные моменты в мире, сопутствующие проблемы, а высшая цель - совсем в другом, более глубоком... Эта цель связана с расширением самобытия, самосознания...

Нэля встала, вдохновленная своей речью. Глаза Пети горели, как у факира, и Нэля мельком подумала, что, может быть, Петя действительно был в свое время Спинозой. Это еще больше распалило ее. Она продолжала: