Сделанный атеистом, пошел в церковь и, пугливо повизгивая, оборотясь, поставил свечки. Читал шахматные журналы, поглаживая ляжки. А Хорeва почти не отпускал от себя. Лицо у Пети стало напряженное, серьезное и страховочно-многозначительное.
И отношения его с семьей Сычевых получились теперь совсем загадочные и таинственные. Сейчас, с приближением турнира, Гнойников и у Сычевых брал больше задумчивостью, да еще неопределенными высказываниями о судьбе. Тяжелый, дымящийся суп ел он сурово, заглядывая в журналы, и старичка Никодима Васильевича пугал серьезностью и расспросами о практическом ходе жизни. Надюша плакала со страху и чинила Гнойникову валенки на зиму.
Наконец наступил день открытия. Противником Гнойникова был здоровый, быкастый человек с холодными, насмешливыми глазами.
Гнойников так трясся от нежности к себе и от страха перед разрушением величия, что руки у него наглядно дрожали, когда он передвигал фигуры. Петя покраснел, съежился и влез в угол стула. Человечка-партнера это так заинтересовало, что он больше смотрел на Гнойникова, чем на шахматную доску. Иногда, в ходе игры, Гнойникову казалось, как озарение, что он выигрывает, причем часто это ощущение не вязалось с положением на доске. На душе становилось легко и величественно-воздушно. Но он медленно и неумолимо проигрывал. От этого мысли стали уходить в зад, который тяжелел от них. Под конец Гнойников не чувствовал в себе ничего, кроме увеличенного зада. Улыбаясь, он сдал партию. Партнер оставался холоден. Казалось, ему было все равно, выиграл он или нет.
Гнойников выскочил на улицу. Сначала боялся думать. Почитал газету, купил кнопки. Побрел дальше. У грязного, замызганного ведра копошилась девочка лет 13 с деревянной палкой вместо куклы.
- Ты умеешь играть в шахматы? - спросил он.
- Немного умею, - удивилась она.
- Сыграем, - сказал Гнойников и вынул карманные шахматы. Сели на ступеньки. Он обыграл ее три раза, минут за пятнадцать, и на душе опять стало радостно, уютно и привычно тепло.
"Я - великий", - тупо подумал Гнойников.
Ущипнув девочку, пошел дальше. Мысли отгонялись от поражения в прежний свет.
"Это случайность", - икнул он в уме. И мысли парили уже высоко-высоко. "Это случайность", - икнул он.
Поел в своей комнатушке, напряженно-смешно, и появилось истеричное желание завтра же выиграть, взять реванш, чтобы улететь еще дальше, далеко-далеко, в голубые облака недоступности.
Старушка-соседка пристально смотрела на него из щелки дверей.
Следующие два дня прошли как во сне. Две партии отложили с неопределенным положением. Он разбирал их, запершись с Хорeвым. Хорeв все время проигрывал и плакал, скрываясь под стол. Надюша бесшумно приносила котлеты.
Она думала, что если отдастся Пете во время игры, то он победит любого партнера. Почему в шахматы не играют по ночам?
Наступил четвертый день турнира: день доигрывания.
На этот раз Гнойников обмочился за партией.
От мокроты внизу выступили слезы на глазах. Но Гнойников проиграл обе партии. Сердце бешено колотилось, и в мозгу стало наполненно-пусто от сознания собственного ничтожества. Взвизгнув, предложил судье, мастеру шахмат, сыграть с ним матч.
На другой день старичок Никодим Васильевич не узнал его. Наденька дрожала и предложила пойти в загс. Хорeв, одиноко маячивший в стороне, был молчалив и застыл сосулькой.
От страха и инерции Гнойников не пошел в этот день на турнир, вписав себе еще один ноль. Да и надежд больше не было. Оказалось, что проиграл самым слабым участникам. Все было ясно.
За чаем Гнойников совсем распоясался.
- Что делать, как изворачиваться, как жить! - визжал он на всю комнату.
От его загадочности не осталось и следа. Старичок Никодим Васильевич прыгнул и исчез куда-то в соседнее пространство.
- Давай я тебе проиграю, Петя, - угодливо произнес Хорeв.
Надя заплакала и обнажила белые полные руки.
- Ты мне корону на нос не оденешь, - обращаясь к ней, вопил Гнойников. - Я пустой стал... Понимаешь... Пустой... И глупый... Надменности никакой нету... И устойчивости... Эх, убить бы кого-нибудь... Убить!
- Что ты, Петя, что ты, - увивался вокруг него Хорeв. - В тюрьму сядешь... Ты на меня посмотри: как хорошо все время проигрывать! Аюшки! - И Хорeв погладил гнойниковскую ляжку. - Я не то что тебе, а самому Ботвиннику проиграю, - заскулил он, сунув в рот сахарку. - Проиграешь - и так тебе хорошо, тепленько. Во-первых, раз проигрываешь, значит, можно думать, что если б играл как следует, то тогда б выигрывал... У всех... Во-вторых, проиграть ты всегда сможешь, а вот выиграть?.. Так-то спокойней, как в баньке, а?! Петя?.. Мысли!!
Но Гнойников уже не слушал его. Обругав Надюшу, он выскочил на улицу.
"То, что я - великий человек, это дело решенное, решенное раз и навсегда, - непримиримо визжал он всем своим сознанием, бегая по длинным мучевским улицам, то и дело харкая на зеленую свежую травку и на цветы. - Но ведь я - плохой шахматист... А ничего другого делать не умею... В чем же мое величие?!. Как примирить, как примирить?!" - еще исступленней, сжимая кулачки, косясь на небо и облака в них, бормотал он.
Укусил попавшееся ему молодое деревце. Побежал дальше, домой, домой...
Его состояние было расколото на две существующие и в то же время как будто исключающие друг друга половины: одно - прежнее величие, от которого он ни за что не мог отказаться; казалось, само его существование зависит от этого величия; другое - ужас, подавленность и истерическая пустота от сознания краха шахматной карьеры, на которой держалось все это величие. И никакого примирения и выхода он не находил, оставаясь в неразрешенном крике...
Скуля, приполз домой, в конуру. Скрючился под одеялом. И вдруг в комнату постучали. Это была распухшая от слез Надя. Казалось, слезы текли из ее живота и жирных боков. Мягким телом прильнула к рвано-закутанному Гнойникову. Он молчал.
- Петя, Петя, еще не все потеряно, - вдруг завыла она, прижимая его к своему трясущемуся телу. - Воровать будем... Убивать будем... Грабить... Обманывать... Только для себя... для себя...
В груди Гнойникова шевельнулось слабое, гадкое, дрожащее согласие, и он по-собачьи, вытянув руку из-под одеяла, погладил Надюшу...
