Большинство из живущих на свете людей за всю свою жизнь так и не становятся членами сообщества крупнее семьи или племени. За пределами Европы и Америки согласованное поведение в рамках политического объединения и корпоративной организации – явление редкое и недавнее.

Отсутствие согласованного поведения – важный фактор, препятствующий экономическому развитию на большей части земного шара. У народа, неспособного к организации, не может быть современной экономики. Выражаясь положительно, чем выше желаемый уровень жизни, тем больше необходимость в организации.

Неспособность к организации препятствует также и политическому прогрессу. Успешное самоуправление зависит среди прочего от способности объединять усилия большого числа людей для дел, представляющих общественный интерес. Объединяться в политических целях людям мешают те же самые факторы, что препятствуют их объединению ради экономических целей. «Самой демократической страной в мире, – отмечал де Токвиль, – является та из стран, где в наши дни люди достигли наивысшего совершенства в искусстве сообща добиваться цели, отвечающей их общим желаниям, и чаще других применять этот новый метод коллективного действия»[3].

Мы склонны считать само собой разумеющимся, что экономические и политические объединения быстро складываются всюду, где это позволяют технические навыки и природные ресурсы. Если уровень технического развития достаточно высок, чтобы объединение усилий значительного числа людей давало значительную выгоду, откуда-то сами собой берутся капитал и способность к организации, начинают возникать и расти объединения. Это – удобное и широко распространенное представление.

Представление это ошибочно, поскольку не учитывает решающего значения культуры. Люди живут и мыслят очень по-разному, причем образ жизни и мыслей многих из них прямо противоречит требованиям формальной организации. Так, невозможно создать мощное объединение там, где для удовлетворения своих потребностей достаточно протянуть руку и сорвать кокос. Не создашь мощного объединения и там, где никто не станет выполнять приказы или инструкции.

Способность незападных культур достичь высокого уровня организации, без которого невозможны современная экономика и демократическое политическое устройство, вызывает определенные сомнения. Представляется, что лишь одна культура – японская – при полной непохожести на нашу способна к такому уровню организации. Чтобы в Китае, Индии и других слаборазвитых странах индустриализация не осталась явлением исключительно поверхностным, этос этих культур должен допускать внедрение коллективных форм действия.

Способность той или иной культуры к организации нельзя мерить количеством и величиной объединений. Объединение может иметь в своем составе много членов и охватывать большую территорию, но при этом почти ничего не делать. При оценке способности культуры к организации наряду с количеством и величиной объединений необходимо принимать в расчет их эффективность, то есть соотношение затрат на деятельность и отдачи от нее. При этом надо также учитывать характер целей и ценностей этих объединений: очевидно, что одно дело – эффективность в достижении простой цели и совсем другое – в выполнение трудной и многосоставной задачи. Так, например, если какая-то культура способна содержать эффективные вооруженные силы, это еще не значит, что ей под силу решение бесконечно более сложной задачи создания индустриального общества, способствующего защите и развитию человеческой личности. Принимая решение этой последней, самой важной и сложной задачи за критерий высокого уровня организации, еще труднее представить, каким образом его достигнет большинство незападных культур, если только в них не произойдет коренных перемен или не проявятся их скрытые пока возможности.

Очевидно, что культура может служить ограничивающим фактором, который определяет степень и характер организованности и тем самым прогресса в менее развитых частях света. Но при этом не очень ясно, в чем именно заключается несовместимость между конкретными культурами или их отдельными аспектами и конкретными формами или степенями организованности. Мы очень мало знаем об этом даже в применении к нашему собственному обществу. Как, например, в рамках нашей культуры влияют на способность к организации различные классовые, этнические и половые особенности?

Эта книга – исследование культурных, психологических и моральных предпосылок возникновения политических и иных объединений. Метод исследования – доскональное изучение факторов, препятствующих коллективным действиям в культуре, не вполне нам чуждой, но тем не менее отличной от нашей и в некоторых отношениях очень сходной с культурами Южного Средиземноморья и Леванта.

В книге рассказывается об одной коммуне на юге Италии. Крайняя бедность и отсталость этой коммуны во многом (но не целиком) объясняются[4] неспособностью ее жителей объединить усилия ради общего блага и вообще ради любой цели, кроме краткосрочного материального интереса нуклеарной семьи. Неспособность к совместным действиям с кем-то, кроме ближайших родственников, обусловлена этосом[5] «аморального фамилизма», сформировавшимся под совокупным влиянием трех факторов: высокой смертности, определенных особенностей системы землепользования и отсутствия института расширенной семьи.

Мы с женой и двумя детьми, которым тогда было восемь и десять лет, прожили в коммуне Монтеграно (название вымышленное, как и все местные топонимы) девять месяцев в 1954–1955 годах. С помощью студента-итальянца моя жена опросила около семидесяти человек, в основном крестьян. (Я итальянским языком вообще не владел и за время пребывания в Монтеграно приобрел в нем лишь зачаточные знания.) Кроме того, мы использовали данные из переписных листов и других официальных источников, из учетных книг и автобиографических записок, которые крестьяне вели по нашей просьбе, а также результаты тематических апперцептивных тестов.

В нашем случае было нерационально применять научные методы выборки – это не оставило бы нам времени на проведение интервью. Поэтому мы не знаем, насколько репрезентативно проведенное нами исследование; нам представляется, однако, что оно вполне репрезентативно в отношении жителей города Монтеграно и достаточно репрезентативно в отношении населения окружающей сельской местности. Мы не имеем данных, чтобы судить, насколько эта коммуна репрезентативна для южной Италии в целом, но по ряду свидетельств, в том, что касается нашего исследования, это «типичный юг», если включать в это понятие остальную Луканию[6], Абруцци, Калабрию, внутренние районы Кампании и прибрежные части Катании, Мессины, Палермо и Трапани[7].