Потом Хворостинин отодвинул миску с недоеденной гречневой кашей и спросил купца:
– Ты, Конон Федорович, смоленский же. Помоги решить задачу, которую передо мной поставил царь. Надо мне на месте новой службы продать двадцать сороков соболей полякам или немцам для того, чтобы жалование заплатить служилым людям, а я, как ты знаешь, в торговых делах знаток небольшой.
Теперь уже купец отодвинул миску с недоеденной кашей, сделал большой глоток молока из кружки, вытер лежавшим рядом полотенцем бороду и усы и начал делиться с гостем тайнами своего ремесла:
– Живет в Смоленске меняла еврей, которого зовут Йосиф Шафир. Он не только деньги меняет, но и дает их в рост, торгует всем, что доход приносит. Живет он при своей конторе, возле храма во славу Иоанна Богослова. Храм стоит аккурат на вершине невысокого холма, на берегу Днепра.
Тот Йосиф у тебя всю мягкую рухлядь с большим удовольствием купит и продаст ее потом в Польше или в Германии. На соболиные меха сейчас там большой спрос, поскольку из-за войны поставок давно не было. Только ты ему товар без залога не давай и цену держи высокую. Какой соболь-то у тебя?
– Иван Васильевич сказал, что соболь какой-то «седой», из Сибири, от братьев Строгановых, – ответил Хворостинин.
– «Седой соболь» это когда шкурка зверя черная, с серебряным отливом. Редкий и очень дорогой мех. Такой может сейчас стоить до десяти рублей или, иначе, трех золотых за шкурку. Это, примерно, как пять хороших лошадей стоят. Йосиф в Варшаве за них на четверть больше возьмет, так что ты цену не опускай, даже если очень жалостливо просить будет.
– А может Йосиф на часть выручки закупить и привести в Смоленск сабель турецких, шлемов иранских, доспехов и пистолетов немецких, другого огнестрельного оружия разного для моих воинов? – продолжал допытываться князь.
– Может, почему нет? – ответил Никон и непроизвольно почесал рукой свой рыхлый нос, что было верным признаком больших барышей, которые можно было извлечь из описываемой купцом сделки. – У евреев торговые связи по всему миру есть: и в Турции, и в Иране, и в Германии. Я слышал, что они даже в Новую Индию, иначе Америку, путь по морю проложили, везут сейчас оттуда золото и серебро в Европу. Так много его привезли, что цены на все товары поднялись.
Сейчас с поляками у нас перемирие, и они торговле препятствовать не будут, надо только не скупиться на посулы таможенным кордонам на границе. Йосиф как раз хорошо этим искусством владеет.
Только ты, князь, железные доспехи заморские ему не заказывай – они очень больших денег стоят. У тебя после их покупки на жалование служилым людям средств не останется.
Конон немного помолчал и потом добавил:
– Смотрю, Дмитрий Иванович, что ты серьезно к войне готовишься с татарами. Не пропускай на нашу землю больше басурман окаянных – от них много смертей и страшное разорения идет. Вон, Москву в прошлом году дотла спалили, множество людей в округе побили или в полон увели. Мы тут на тебя надеемся и будем молиться, чтобы победил во всех сражениях. Сами подсобим, чем сможем».
Хворостинин промолчал, поскольку был занят усвоением советов, которые ему надавал его друг.
После недолгого молчания купец сказал:
– У меня для тебя, княже, есть подарок в дорогу.
Конон ненадолго вышел и вернулся с толстой рукописной книгой «Русский хронограф», купленной им недавно у переписчиков в Иосифо-Волоцком монастыре. Книга была в переплете из телячьей кожи, с тонкими серебряными застежками.
– Свободного времени у тебя на новой службе будет мало, – сказал купец, передавая книгу князю. – Однако ты на ночь глядя изредка читай повести, что в этой книге собраны. В Хронографе, помимо библейских, античных и византийских историй, есть повествования по истории русского народа.
Хворостинин принялся рассматривать иллюстрации Хронографа, а Конон продолжил делиться с ним своими мыслями:
– К нам с Запада идет не только ересь латинская, но и разного рода неправды про то, кто были наши предки и как они жили. Знаю, царь Иван Васильевич собрал русские летописи и велел их все подряд в тетради переписывать, да иллюстрации к ним делать, чтоб вся история в лицах предстала. Эти тетради так и назвали – Лицевой летописный свод.
Свод этот сейчас в Александровской слободе пишут. Мне говорили, что в нем не только про царя, его воевод, послов иностранных прописано, но и про простой люд. В тетрадях миниатюры нарисованы, как наши купцы торгуют, мастера шьют одежду, как работают ювелиры, как художники иконы пишут. В тех малых рисунках нам дается новое видение мира.
Раньше на иконах писали только лики Иисуса Христа, Богоматери и Святых. Это для того, чтобы мы могли их чествовать и были способны возвести душу от мира Дольнего к миру Горнему.
Святитель Григорий Нисский так писал про иконы: «Иконы есть грамота для неграмотных… Святые иконы суть те же книги, написанные, вместо букв, лицами и вещами. В них неграмотные усматривают то, что должны по вере следовать. На иконах христиане учатся».
По инициативе царя, Стоглавый церковный собор разрешил изображать простых людей доброго поведения на иконах. Эти иконы люди в храмах теперь лицезреть могут и их примеру жизни следовать.
Я вот думаю, а нельзя ли миниатюры из Лицевого свода или из Хронографа большого размера писать на досках или на холсте в рамках, как это в латинских странах художники делают. Мы бы с купцами такие заказы нашим художникам сделали, да потом эти картины людям показывали, для их вразумления. Не в церквях, конечно, а в специально построенных для того палатах.
Мне в Александровскую слободу пути нет, ты знаешь. А ты, как татар побьёшь, туда наведайся, да испроси у царя дозволения на открытие таких палат.
– Хорошая мысль, Конон, – ответил Хворостинин, продолжая листать страницы «Хронографа». – Помогу. Только мне еще живым надо вернуться с этой битвы.
– Вернешься, Дмитрий Иванович и будешь еще царю Иоанну и народу русскому долго служить на воинском поприще, а про твои подвиги в Лицевом своде напишут летописцы. Господь Бог таких праведных людей как ты, хранит и милует.
Затем, специально меняя тему разговора, купец продолжил:
– Ты тут не ел ничего с утра за разговорами, так хозяйка тебе немного в дорогу еды собрала.
Купец показал на гигантский мешок с едой, который вынес из кухни в светлицу, уже выполнивший все поручения князя в городе Степан.
Посидев еще немного и поговорив о том, о сем, мужчины встали из-за стола, прочитали благодарственную молитву и, по православному обычаю, трижды обнялись перед расставанием.
На глазах Конона навернулись предательские слезы и он, устыдившись этой слабости, отвернулся в сторону и сказал, что провожать князя на крыльцо не пойдет, поскольку ему срочно надо устраивать дело с ремонтом церкви во имя пророка Илии, пострадавшей во время прошлогоднего пожара.
Купец восстанавливал на свои деньги купола построенного полвека тому назад итальянцем Алевизо Фрязиным храма, стоявшего недалеко от его хоромов. И его действительно ждали нанятые артельщики на предмет согласования конструкции новых куполов. Однако артельщики спокойно могли подождать такого серьезного заказчика еще пятнадцать минут.
От своего друга купца Хворостинин поехал обратно в Золотой дворец, за указом царя о назначении на пост наместника, который должны были «приговорить» в земской Боярской Думе, за которой «числился» Смоленск и окружавшие его земли.
Заседание Думы, начавшееся сразу после заутренней, уже закончилось, и Савва передал Дмитрию Ивановичу утвержденный боярами царский указ.
Потом вновь назначенный смоленский наместник пошел с полученной царской запиской, скрепленной малой государственной гербовой печатью, в Казенный приказ, который находился тут же, в Кремле.
У входа в приказ князя ждали Степан с двумя его товарищами опричниками: Михаилом Черным и Андреем Косым. Казенный приказ был еще закрыт по причине раннего времени.
Михаил Черный участвовал в составе земского ополчения в осаде Казани, потом, под руководством Хворостинина, служил на южной границе, храбро сражался с татарами. Сам он был чернявый, очень похож внешним видом на татарина, хорошо знал обычаи этой народности, выучил за долгие годы службы их язык.
