– Он не предназначен для посторонних глаз, – проговорила мать, пряча медальон за вырез рубашки Ияри. – Никому не показывай его. Ты видел символы? – Да.
– Это мощное заклинание, – мать округлила глаза и выпятила губы.
Она всегда так делала, когда рассказывала сыну страшную сказку перед сном, и Ияри понял – заклинание не настоящее, а медальон – просто очень дорогое украшение. Оно сделано из золота в не такие уж давние времена. А теперь, хоть оно и является музейным экспонатом, отец забрал его себе. Ведь музея больше нет. Мать всегда плакала, вспоминая об утраченных древностях – статуях, керамике, барельефах. Варде удалось сберечь медальон только потому, что он был достаточно мал.
– Не волнуйся, мальчик, – проговорил отец. – Металл цепи отлично отполирован. Этот амулет изготовили наши предки – выдающиеся мастера.
– Кем они были? – Ияри задал вопрос, несмотря на то, что ответ был известен ему.
– Наши предки – ювелиры и колдуны. Они испокон веков жили в квартале Аль-Фарафра. Ты носишь имя одного из них. А потому именно тебе по праву принадлежит медальон Гильгамеша. Возьми его в ладонь…
Отец осторожно сжал его ладонь своею и приложил к куску желтого металла.
– Чувствуешь? Он теплый?
– Да!
– Он согреет тебя, если станешь замерзать. Он предупредит об опасности. Он отведет глаза врагу и поможет против дурного глаза.
– А как же ты, папа? Теперь ты останешься без его защиты?
Отец помолчал.
– Видишь ли, сынок. Я был хранителем этого музея, а теперь стал солдатом. Вместе с другими я буду оборонять цитадель до тех пор, пока к нам не придёт помощь или… Тебе солдатом не быть. Ты станешь носителем медальона. Я так решил.
* * *
Отец отвернулся, отошел к окну, уставился в ночь. Он всегда так делал, когда семья завершала церемонию вечернего чаепития. Их квартира на одной из улочек квартала Аль-Фарафра располагалась высоко. Из окна были видны крыши соседних зданий старого Алеппо. Тень высокого, увенчанного древней крепостью холма, ложилась на них. В узких оконцах светились огоньки. Отполированные временем камни древней улочки отражали протуберанцы рекламных вывесок. Ияри не раз слышал, как мать уговаривала отца переселиться в более фешенебельный район. Но он не желал. Отказывался. Может быть потому, что старый город тих по вечерам и лишь шаркающие шаги редкого прохожего срывают эхо с высоких стен? Или потому, что из их окна был виден фрагмент зубчатой стены Цитадели? Ияри тоже не хотелось переезжать. В сопровождении меньшой из трех его сестер он любил становиться посредине узкой улочки, на которой стоял и их дом. Они стояли, взявшись за руки, и прохожим, минуя их, приходилось протискиваться бочком. А они, запрокинув головы из полумрака старого города, глазели на ярко освещенную вершину холма и корону древней крепости на ней.
По обе стороны их улочки располагались посудные и кальянные лавки, скобяные мастерские, чайные и кофейни. Сам отец и его старший брат Одишо держали в Аль-Фарафра небольшую антикварную лавочку, в которую часто захаживали туристы. И сейчас, с высоты осажденной Цитадели можно увидеть то место, где когда-то располагалась антикварная лавочка Варды и Одишо. Там, над остывшей руиной видна чудом уцелевшая античная арка. Под ней свили гнездо стервятники Джахад ан-Нусра[7] – новые хозяева старого Алеппо. Там сейчас развивается их чёрный флаг.
Отец не оставил своей привычки к размышлениям у окна на исходе длинного дня и после переселения их семьи в Цитадель. Только сейчас он стоял в неудобной позе, прижавшись плечом к древним камням, чтобы его силуэт в проеме окна не смог увидеть снайпер, засевший за линией крепостных стен.
– Это наша последняя ночь в Цитадели? – спросила младшая из дочерей отца Ияри – Яфит.
– Да, – отозвался Варда. – Пока подземный ход чист, пока о нём не прознали бородатые, надо использовать эту возможность к спасению.
Шамиран, средняя из дочерей Варды, схватила со стола последний кусочек лукума и быстро положила его в рот. Шамиран любила сладкое, а потому больше других тосковала во всё время их сидения на скудной пайке в Цитадели.
– Ложитесь спать, женщины. Завтра на рассвете Роза выведет вас из крепости.
– Уже завтра? – всполошилась мать. Она всё ещё надеялась, что Варда покинет Цитадель вместе с ними, что сопроводит их до самого Африна, где жил самый старший из дядьёв Ияри – Камбусия.
– Я не смогу сопровождать тебя, жена, – твердо проговорил Варда. – Я останусь с защитниками Цитадели. Камбусия и его семья позаботятся о вас.
– Но Роза!.. – похоже, мать решила предпринять последнюю и самую решительную попытку к сохранению целостности их семьи. – Если ты останешься, Роза останется вместе с тобой.
Варда вздохнул.
– Волею Аллаха, война перестала быть чисто мужским делом. Роза дала присягу на верность республике. Не хочешь же ты, женщина, чтобы наша дочь потеряла свою честь? Укладывайтесь спать. Когда Роза определится с маршрутом, вам придется выступить без промедления.
* * *
Можно обойти крепостную стену по кругу и везде под стеной видеть лишь серое, вечно неспокойное море руин – всё это раньше называлось Старым городом. Кварталы Джейда, Тайба, Крытый рынок, родной Аль-Фарафра – знакомый и казавшийся незыблемым мир превратился в нагромождения щебня и осколков цемента. Остовы стен с черными провалами оконных проёмов, чудом уцелевшие тут и там лоскуты зелени – так выглядела теперь старая часть Алеппо. Всякий раз, сопровождая старшую из трёх дочерей своего отца, Розу, в её вылазках к стене, Ияри подолгу смотрел на город. Новый облик Алеппо стал для него привычным. Распятый, полумёртвый, ссохшийся и размазанный, но родной Алеппо! Теперь Ияри любил его таким. Мальчик давно привык и к новой внешности своей сестры. Платья и платки Розы сгорели вместе с квартирой над лавкой в квартале Аль-Фарафра. Камуфляжная куртка, штаны со множеством карманов и фуражка с твёрдым козырьком стали её единственным нарядом на все времена. Каждый день затишья, перед наступлением сумерек они брали отцовский бронежилет и шли к стене. Роза фотографировала руины отцовской зеркалкой. Ияри держал перед ними бронежилет и просто смотрел на останки Старого города, выискивая среди серых волн знакомую, чудом уцелевшую мраморную арку – вход во двор их дома. У него была и иная цель. За время их долгого сидения в Цитадели младший из детей Варды непостижимым для остальных защитников твердыни образом научился распознавать места расположения снайперов. Луч ли солнышка, нечаянно упавший на линзу оптики, чуть заметное движение или едва различимый звук – ничто не оставалась без его внимания. Мальчик всегда мог предупредить Розу об опасности.
– Маршрут готов, – проговорила Роза, выключая фотоаппарат. – Пожалуй, можно поспать пару часов – и в путь.
Она схватила Ияри за руку и в своей обычной, солдатской, грубоватой манере потащила прочь от стены в безопасное место. – Во сколько мы выйдем? – спросил Ияри. – Я же сказала: через пару часов.
– Это во сколько?
– Какой же ты ещё ребёнок, Ияри! Послушай!
Она приостановилась, повесила фотоаппарат на грудь, схватила Ияри за плечи, встряхнула.
– Послушай! Береги мать! Эх, чувствую я – тяжело ей придется с тобой!
– Почему? Я уже большой! Я – мужчина и воин Аллаха.
– Не говори пустых слов, а лучше научись, наконец, распознавать время по часам!
– Мне семь лет и я многое уже умею! – возмутился Ияри.
Но зеленые глаза старшей из дочерей Варды смотрели на него с нескрываемой насмешкой. Конечно! Роза намного умнее и сильнее его, ведь ей уже давно исполнилось семнадцать!
* * *
Теперь они все походили на солдат Сирийских вооруженных сил – камуфляж, круглые каски, тяжелые армейские ботинки, косы спрятаны, лица закрыты масками, ноги и руки защищены новенькими наколенниками и налокотниками. Только мать так и не пожелала переодеться. Дородное её тело облекало обычное платье. Ияри очень любил любоваться ею именно в этом наряде из темного грезе-та в мелкий сиреневый цветочек. Не слишком яркий, в самую пору для дальних прогулок, наряд почему-то совсем не нравился Розе. А ещё мать не пожелала расставаться со своими украшениями. Наоборот, она надела на себя бусы, браслеты, не забыла и о золотой, украшенной бирюзой и кораллами диадеме – свадебном подарке дедушки Ияри. Сверкающее украшение мать прикрыла бахромчатой шалью, пожалуй, также слишком нарядной для прогулок по руинам.