«До чего же совестливая…» – отмечаю я про себя. Кстати, отличное качество для будущей жены.

Ее отец превратно понимает причину ее румянца.

– Эва! Как ты могла?! – орет он, выпучив глаза.

Тут будто в замедленном кадре вижу, как Улдан Габарашвили поднимает руку и наотмашь хлещет племянницу по лицу. Эву буквально сносит в сторону, и она бьется лицом о шкаф, сползает на пол, кажется, без чувств.

– Ты охренел?! – ору я во всё горло, дурею от резко вспрыснувшегося в кровь адреналина. – Не смей ее трогать!

Заботливый дядюшка меня как будто не слышит. Поворачивается к Эве и явно собирается пнуть ее ботинком.

Я так быстро вскакиваю со стула, что он отлетает в сторону. Перепрыгиваю через стол и в мгновение ока оказываюсь рядом. Хватаю Улдана за плечи и отшвыриваю в сторону, подальше от Эвы.

Опускаюсь на колени, тянусь к Снегирьку, а она всё еще без сознания. Это пугает меня не на шутку. Собираюсь взять ее на руки, и в эту самую секунду слышу за спиной лязг взводимого курка.

– Отойди от нее, тварь! – шипит Улдан, размахивая кольтом сорок пятого калибра.

«Раритет, мать вашу, его лет двадцать как не выпускают…»

Я видел, что у него при себе оружие, но я не тот человек, кому можно безнаказанно угрожать.

Поднимаюсь на ноги, усмехаюсь ему в лицо.

– Ни хрена ты мне не сделаешь. И не напугаешь… Ты ведь не хочешь сгнить в тюрьме, правда? Или в овраге… на твой выбор! Я могу и то и другое… Ты не с тем человеком решил помериться силой.

– Я полковник полиции, ты, тварь! Ни черта мне не будет, даже если я пристрелю тебя, как паршивую собаку!

В этот момент замечаю в его глазах тот особый азарт… Я видел его много раз. В глазах друзей, когда те загоняли на охоте кабана, в глазах дубасящих друг друга бойцов в клубе «Яма», куда иногда хожу, когда хочется хапнуть адреналина, в глазах киллера, который год назад хотел меня прирезать на моем же заднем дворе… Человек с таким блеском в глазах способен на многое.

Только полковник Габарашвили слишком уверовал в собственную неприкосновенность. И, кажется, забыл, что я здесь не один.

Через секунду уже у него за спиной раздается звук взводимого курка.

– Бросай оружие! – гаркает мой телохранитель, Семён.

На его зычный бас в комнату врываются два других охранника. И вот Габарашвили в меньшинстве.

– Что, уже не такой смелый? – рычу сквозь зубы.

Улдана разоружают в считанные секунды.

Сразу после этого начинаю раздавать команды:

– Семён, держи Габарашвили на мушке. Николай, – поворачиваюсь ко второму телохранителю, – иди в номер, забери сумки с вещами и в машину. Павел, контролируй ситуацию.

Быстро наклоняюсь к Эве, подхватываю на руки. Слышу ее слабый вздох, замечаю трепет ресниц. Снегирёк приходит в себя, и от сердца немного отлегает. Поворачиваюсь к ее приемному отцу:

– Неприятно было иметь с вами дело… Паспорт девчонки! Быстро!

– Зачем тебе ее паспорт? – скрежещет зубами он.

– Замуж брать буду! – хмыкаю зло. – Там без паспорта никак…

Тот нехотя открывает сейф, достает документ.

– Она еще ребенок! Это похищение! – шипит он, передавая паспорт Семену.

– Ей уже восемнадцать, по закону ты ей больше не опекун, так что имею право. Думаю, девчонка скорее останется со мной, чем с вами…

– Тебе не уйти! Патрули обложат все дороги… ты не выберешься! – плюется ядом полковник Габарашвили.

– Это мы еще посмотрим! – чеканю строго. – Семён, свяжи их и запри. Уходим!

Выхожу в коридор с Эвой на руках.

Тогда же:

Эва

Никак не могу понять, как я оказалась на руках у… НЕГО!

И тут вспоминаю разочарованное лицо приемного отца, злой блеск в глазах дяди и летящую в мою сторону руку. Потом темнота. И вот я на руках у Царя – так я мысленно окрестила этого высокомерного типа, Величаева. Фамилия и имя под стать, чего уж там.

Словно сквозь вату слышу, как Лев переговаривается со своими подчиненными о ватрушке. Так и не понимаю, причем тут какая-то загадочная ватрушка. Потом меня сажают в машину на заднее сиденье. Очень скоро Величаев устраивается рядом, снова хватает меня, перемещает к себе на колени, вглядывается в мое лицо.

Я чувствую себя тряпичной куклой без сил. Голова гудит, словно колокол, в ушах шумит. В первые секунды мне даже не верится в то, что случилось в кабинете папы Авзурага.

Да, меня наказывали раньше, даже один раз досталось ремнем по мягкому месту, когда я вступилась за Риту. Но чтобы вот так… по лицу… наотмашь… нет, такого со мной еще не случалось… здесь, в «Отличной».

До того как попасть в детдом, а потом к Габарашвили, я жила с матерью и отчимом. От меня отказались только в двенадцать лет, и первые годы своей жизни я считала пощечины чем-то вполне обыденным. Только через некоторое время поняла, насколько жестока семья, в которой я родилась.

Может быть, оттого методы воспитания Габарашвили совсем не казались мне жестокими. Да, они полностью управляют нашими жизнями, держат нас за бесплатных работников, раздают команды направо и налево, зато не сопровождают эти команды подзатыльниками, кормят досыта, тепло одевают. Мне ли не знать, что бывают места похуже. Тем неожиданнее была пощечина, хотя я, конечно, знала, что меня не пощадят, если узнают о поцелуе.

– Как ты, Снегирёк? – спрашивает Лев.

Берет меня за подбородок, крутит лицо, оглядывая пострадавшую щеку.

«Гад! Предатель!» – мысленно проклинаю его я.

– Шеф, я сразу из аптечки достал, вот, приложите… – вдруг Льву что-то протягивает его огромный телохранитель и сразу же давит на газ так, что машина несется вперед еще быстрее.

Лев берет в руки небольшой пакет с мелкими белыми горошинками внутри, зачем-то лупит по нему ребром ладони, а потом прикладывает его к моей скуле. Пакет оказывается очень холодным, и я невольно отпихиваю руку «спасителя».

– Это гипотермический пакет… Хочешь, чтобы был синяк на пол-лица? – Лев настойчиво возвращает холодную штуковину на мою щеку. – Не бойся, Эва, я о тебе позабочусь.

Бояться? Вроде бы да, мне есть чего бояться – этот мужчина непредсказуем. Но пока мне слишком обидно, и обида побеждает страх.

– Вы мне обещали… вы соврали, предали…

Лев на миг замирает, громко хмыкает и вдруг выдает:

– Еще чего! Лев Величаев всегда держит свои обещания, девочка.

После такой откровенной лжи мне хочется вцепиться ногтями ему в глаза… Если бы еще ногти были…

– Тогда как бы папа Авзураг узнал…

– Вспомни, о чем ты меня просила в записке? – хитро щурится он. – Не говорить отцу о том, что между нами случилось! О поцелуе я не сказал ни слова! Вместо этого сообщил ему, что мы с тобой переспали… А ведь этого не было, поэтому чисто формально я не нарушал данного тебе обещания.

После этой информации мои глаза грозятся вылезти из орбит.

– Что-о-о?! Это же в миллион раз хуже…

– Эва, ты просила держать в тайне наш поцелуй, и я держал! Об остальном ты не предупреждала… Нужно четче выражать свои желания! – Теперь он, похоже, уже откровенно надо мной смеется.

Только мне совсем не до веселья.

Тут одной оплеухой не отделаешься!

Дядя Улдан лично предупреждал: если такое когда-нибудь случится, он выпорет провинившуюся до потери сознания. Но хуже то, что все знали – потом испорченная девушка достанется ему… Это самый главный наш страх, самая главная мотивация оставаться невинными и выйти замуж по приказу отца.

Ведь Улдан Габарашвили – садист, в этом ни у кого никогда не было сомнений. Он не трогает нас, поскольку мы невинны, это наша защита. И теперь у меня этой защиты фактически нет.

– Они же теперь меня угробят… – тихо хриплю я и чувствую, как на затылке от страха начинают шевелиться волосы.

– Они ничего тебе не сделают, Эва! Мы уехали оттуда, я тебя забрал, теперь ты под моей защитой, – как-то слишком спокойно заявляет Лев.

Да, мы куда-то едем, причем на большой скорости. Но ведь дядя – полковник полиции, от него не скрыться.