Остальной же народ, с кем я уже успел перезнакомиться, по этому поводу не заморачивался, проявляя чудеса демократизма. Кто-то предпочитал именовать себя на христианский манер, кто-то на славянский, многие вообще были счастливы, обходясь прозвищами собственного происхождения или родовыми. Короче говоря, в этом вопросе, в том числе и среди князей, какого-либо единообразия не было.
Сегодня же, на пятый день моего пребывания в этом мире-времени, мне предстояло при помощи бывшего дьякона дворцовой церкви и по совместительству княжеского духовника, отца Варламия, «вспомнить» грамоту и цифирь, что ранее святым отцом усердно преподавалась княжичу. Вот я потопал вслед за Перемогой в поисках знаний, главное, старые не забыть, новые, чувствую, мне особого интеллектуального прибытка не сулят.
У нашего общего с Изяславом Мстиславичем духовника в дворовой церкви я застал нескольких молящихся. Они, не замечая никого вокруг, усердно кланялись, крестясь на образа. Заприметив меня, попадья всплеснула руками.
– Княжич явился! Проходи, Владимир Изяславич, отец Варламий у себя в читальне, тебя поджидает!
Духовник сидел за столом у слюдяного оконца, внимательно читая какие-то пергаментные пожелтевшие листы. Зайдя внутрь, я уже привычными телодвижениями перекрестился на иконы, освещаемые мигающими восковыми свечами.
– Вот, батюшка, княжича к тебе привела, – попадья подтолкнула меня в спину.
– Здравствуй, честной отче!
– И тебе здравствовать, Михаил!
От упоминания своего крестильного имени я сморщился, а Варламий, не обращая на мое неудовольствие ни капли внимания, встал со скамьи и подошел ко мне, осматривая при этом с ног до головы.
– Вспомнилось ли тебе что-нибудь?
– Ухватки боевые, которым учил меня Перемога, вспомнил, так сказать, в процессе, может, и с грамотой так же выйдет…
– Говоришь, «в проце-ессе»… – растянул последнее слово Варламий, – я погляжу, ты и мои уроки не позабыл!
– К сожалению, честной отче, твоих уроков я не помню.
– Но ведь латинянское слово «processus» то есмь «продвижение» ты вспомнил?
– Действительно! – стукнул я себя по голове, коря про себя за свой язык без костей, который в очередной раз меня подвёл. – Это как-то само собой вырывается, на автомате.
– Вот опять! – изобличающе ткнул в мою сторону пальцем Варламий. – На автомате, – повторил он вслед за мной, на что я лишь пожал плечами.
Чуть подумав и насупившись, он грозно спросил:
– Помнишь ли ты, отрок, наш символ веры – молитву «Отче наш»?
Это как раз была единственная молитва, которую я знал еще по прежней жизни, причём в староцерковном исполнении. И здесь мне ее один раз слышать уже довелось, благодаря чему я сделал необходимые поправки в тот вариант, который был мне ранее известен. Поэтому прочёл молитву смело, с выражением.
Выслушав меня, Варламий с неудовольствием сморщил лоб.
– Говор у тебя какой-то странный стал, такой бывает у чужеземцев, для коих славянский язык не родной. Не понятно, откуда ты только таких слов поднабрался, вроде схожих с ляшскими, но я не уверен… Изяслав Мстиславич кивает на мою сторону, но я тебя такому не обучал, ибо сам западнославянские языки не шибко разумею. Да и слова греческие и латинские ты раньше сплошь и рядом не употреблял. Действительно у тебя что-то в голове перемешалось!
А Варламий не прост! Все за мной подмечает, но вроде по этому поводу воду не мутит. Детектив грёбаный! С этим фруктом ухо надо держать востро. Я на этот спич ничего не ответил, лишь похлопал ресницами да пожал плечами. Ты жираф, тебе и видней, а я беспамятный, и точка!
Варламий в бутылку тоже лезть не стал, но, чувствую, окажись я простым смертным, а не сыном князя, просто так от его подозрительности в свой адрес я не отделался бы.
Через пару минут как ни в чём не бывало он уже выкладывал перед моим носом пергаментные листы с малопонятными письменами.
– Чти! – повелел он мне.
– Пэ-мэ… эээ, – заблеял я, не в силах разобрать эту абракадабру, написанную смутно знакомыми буквами, да вдобавок без пробелов между слов.
Варламий, услышав это, лишь махнул рукой, опять зарывшись в свои сундуки. Оттуда на свет Божий он извлек пару книг. Одна из них была на греческом языке – это было понятно по своеобразному написанию букв. Понятное дело, прочитать я ничего не смог. Следом мне была предъявлена еще одна книженция на латинском. В ней буквы были прописаны раздельно, с пробелами между словами. Я с лёгкостью прочитал про себя пару строк, но вслух, дабы не вызвать лишние подозрения, не произнёс ни слова, лишь бессильно развёл руками.
– Ох, грехи наши тяжкие! – искренне огорчился Варламий. – Сызнова все придется учить!
Опять нырнув в свои сундуки, он выудил оттуда лист, на котором были написаны все буквы старославянского алфавита.
– Сия буквица есмь аз, повтори – А-а-а-з!
– Аз, – буркнул я, чувствуя себя полным придурком, но тем не менее, стараясь запомнить чудное, с завитушками написание этой буквы.
Здесь стоит сказать вот о чём. Память моей прежней ипостаси в лице Комова Михаила была для меня нынешнего абсолютно полностью доступна. Поднатужившись, я мог припомнить в малейших деталях даже школьные уроки начальной школы, ну и всю его/свою взрослую жизнь соответственно тоже. А вот новые знания, получаемые в теле княжича, частью запоминались, частью забывались – все как у обычного человека. Поэтому приходилось прилагать усилия, чтобы запомнить и усвоить новую информацию.
А Варламий меж тем продолжал поучать.
– Изречено в заповедях Господних, данных Моисею: «Аз есмь Господь Бог твой». Повтори!
Я покорно повторил.
– За буквицей «аз» следует буквица «буки». Зри, как она начертана. В слове Бог первая буквица – «буки».
Таким макаром за пару часов мы изучили весь этот алфавит. Проблемы с запоминанием у меня возникли лишь с исчезнувшими из современного мне алфавита буквами – всякими «фитами», «ятями», «ижицами». Тем не менее через пару уроков я уже смог с легкостью читать все предложенные Варламием тексты. Правда, с осмыслением прочитанного возникали проблемы, уж очень заковыристо и с непривычными оборотами речи все это писалось.
Освоить латинский язык тоже не составило особого труда. Через несколько уроков я вышел на тот начальный уровень, что раньше знал княжич. С греческим дело обстояло заметно хуже. В той жизни я с ним вообще не сталкивался, разве что с отдельными словами эллинского происхождения, ставшими в мое время интернациональными. Поэтому на прежний уровень княжича я смог выйти только через пару-тройку месяцев.
С исчислениями я вообще не дружил! Ну претило всему моему естеству использовать буквы вместо цифр. Из Византии пришли на Русь начатки математических знаний. Таблица умножения называлась «счет греческих купцов», а числа записывали на греческий манер, с помощью букв. Варламий, слава богу, имел представление об арабо-ииндийском исчислении, этой лазейкой я нагло и воспользовался, полностью отказавшись от старославянской записи цифр буквами, перейдя, при вялом неодобрении Варламия, исключительно на «басурманский счет».
Несколько позже в процессе учёбы выяснилось, что у моего учителя была весьма странная библиотека. Единственный книгой, содержащей естественно-научные знания, была книга Иоанна экзарха Болгарского «Шестоднев». Она содержала сведения по различным областям знаний: астрономии, астрологии, географии, ботанике, зоологии, анатомии и физиологии человека. Понятно, что многие знания в ней были ошибочными, поскольку базировались на трудах Аристотеля, Платона и Демокрита. Так же как в Греции, самым популярным чтением были жития святых – этой литературы у Варламия в частности и вообще в монастырях было более чем достаточно! Русь продолжала питаться греческой культурой, и монахи – главные проводники знаний – ездили учиться в Грецию. Какой-либо сугубо практичной литературы, при прочтении которой можно найти богатое месторождение руды, выкопать шахту, построить завод, начать какое-либо производство, изготовить оборудование, или, как вариант, книги о ремёслах – ничего подобного здесь не было. Плюс к этому, совершенно недостаточно были развиты такие науки, как химия, математика, физика, астрономия. Эти упущения со временем следовало начинать исправлять.
