– Как же это? – удивленно наморщил лоб князь.

– Ежели много бочек с… навозным снегом, как ты его обозвал, батюшка, прикопать ночью, например, под крепостной стеной, а потом его с расстояния зажечь, то порошок взорвется! И стену любой крепостицы разрушит, сделает пролом, а в него уж ратники войдут, да и те же ворота можно взрывом выбить.

– Не верится мне в твою придумку, – упорствуя, не сдавался князь, – что из нее что-то путное выйдет. Уже люд насмешил, только еще раз насмешишь, и вся недолго…

– Поверь мне, отец, я предлагаю вещь стоящую. Как только мне кузнец выкует железную трубку, покажу тебе, как из нее пулять буду.

– Чем пулять? – не понял Изяслав Мстиславич.

«Блин, опять засада, что ему ответить, пулями? Так слова такого в этом времени я еще не слышал!»

– Свинцовыми шариками, они мягкие, железный ствол не повредят, а назвать их можно пулями, от слова «пулять», – в очередной раз нашелся я с ответом.

– Сыне, скажи мне, в последнее время головка твоя не болит, вроде на поправку пошел, память возвращаться начала, а сейчас опять с тобой что-то непонятное! Откуда у тебя только подобная бурда в голове завелась!

«Может, поначалу у него мозги оплавились, а теперь уж и киснуть начали», – с жалостью подумалось Изяславу Мстиславичу, подобного творчества от сына он уж никак не ожидал.

– Даже если с твоих выдумок толк какой и будет, то это все одно не княжье дело! Подобными розмыслами заниматься должны кузнецы иль еще какие смерды, – по лицу князя промелькнула тень едва сдерживаемого гнева.

– Так я самолично эти порошки приготовлять не буду, смердов для этого найму, – оправдывался я как мог, при этом лихорадочно размышляя, как убедить князя в своей правоте.

– Порошки? – Изяслав Мстиславич вперил в сына подозрительный взгляд. – Почему во многом числе говоришь, ответствуй мне!

– Я думаю, что если к навозному снегу прибавить еще чутка серы и угля, то такой порох сильней выйдет.

– Уголь ладно, но сера мне что-то не нравится, может, без нее обойдешься? – вкрадчиво так спросил и буквально впился в меня глазами.

Эх, как бы такими темпами меня не обвинили в дьявольских происках!

– Мыслю я, что без серы взрыва сильного не получится, – посмотрел прямо в глаза князю, стараясь придать своему лицу уверенность и открытость, располагающие собеседника к доверию.

– Ах-х… – протяжно вздохнул Изяслав Мстиславич, обдумывая сложившуюся ситуацию. Вроде сын на сумасшедшего не похож, а то уж он за него перепугался! – Ладноть, балуйся со своим порохом, но только чтобы рядом всегда были ведра с водой, а то как бы чего не спалил!

– Спасибо, отец! – искренне обрадовался я. – Ты бы мне под это дело кун немного отсыпал…

– Ступай к ключнику, сколько тебе треба – возьми.

После ухода Владимира Изяслав Мстиславич разочарованно покачал головой. Вроде сын у него не по годам взрослый, а детство все еще за портки тянет, только игры у княжича какие-то странные… Ну да чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не болело.

Утром я проснулся ни свет ни заря! Наконец-то хоть что-то начало меняться, сдвигаться с мертвой точки. Это сразу придало мне сил и изрядно добавило трудового энтузиазма. Руки прям так и чесались! Натянув по-быстрому верхнюю одежду и взяв из комнатного сундука часть полученной от ключника наличности, я, крадучись, стараясь не разбудить дрыхнувших спальников, вышел в коридор.

Слышны были дальние разговоры в гриднице, ведшиеся сильно заплетающимися от выпитого языками. Я расслышал отдельные обрывки фраз: «военный поход», «полочане», «Святослав». Прислушаться к разговору мне не дала проходящая мимо служанка, тихо поздоровавшаяся и при этом кинувшая на меня любопытный взгляд.

На дворе было еще темно. В стороне, ближе к амбарам грузно, неподвижно висело смерзшееся белье, покрытое льдом. Сенная девка с трудом отлепляла его от веревки и передавала в задубевшие от холода руки маленькой девчушки. Совершив традиционный утренний моцион, я поспешил вернуться в терем.

Перед началом трудового дня требовалось подкрепиться, поэтому я возвратился в гридницу. Разговоры там сильно подвыпившей компанией во главе с князем по-прежнему велись о войне. Поздоровавшись с князем и другими присутствующими там лицами, я выцелил на столе еще не съеденные куски вареного мяса и немедленно приступил к трапезе. Сбившиеся по группам воеводы, дружинники и бояре громко разговаривали, не обращая на меня внимания. Это мне было только на руку, так как никто не отвлекал своими пустопорожними разговорами от процесса приема пищи, а также от обдумывания ситуации с получением серы.

По-быстрому подкрепившись, поспешил направиться к себе, но был перехвачен одним из своих дворян.

– Здрав будь, княжич! – до раздражения громким голосом отрапортовал пятнадцатилетний Вториж. Затем приблизился ко мне ближе и замер в стойке смирно:

– Княжич! Разреши доложиться?!

Слушал я своего оруженосца, а у самого душа радовалась. В последние дни я старательно отучал свое ближайшее окружение от пустого трепа, прививая в свой дворянский коллектив зачатки армейской дисциплины. Приучал их к простой мысли: хочешь мне что-то сказать – приди и чётко доложи, какая у тебе образовалась потребность в княжиче. С чего-то ведь надо начинать свое прогрессорство?

Просто из всей этой детскости я своим взрослым разумом уже давно вырос. Всякие наивные подростковые забавы меня коробили, напрягали и были просто неинтересны. Моих же дворян новая форма общения со сверстником, но старшим по положению ничуть не унижала и не вызывала никаких недовольств. В этом мире не было даже такого понятия, как равноправие, и, соответственно, не могло быть и обид. Сильное изменение моего поведения воспринималось ими вполне естественно, тем более что все мы вступали в половозрелый возраст.

Делая вид, что внимательно слушаю доклад, откровенно говоря, больше похожий на сборник теремных сплетен, я все время мысленно прикидывал, где мне раздобыть серу. Но вначале надо было приодеться для выезда в город.

В одежды облачался уже при активной помощи набежавших в комнату дворян. Это сибаритство с моей стороны было вынужденным, плохо я еще разбирался в местной моде, потому приходилось в этом деле полагаться на своих приближенных.

Мое одевание происходило без лишнего шума, четко и слаженно. Еще с первых дней моего здесь пребывания, стараясь обходиться без резких загибов, я начал дрессировать, если можно применить такое слово, своих дворян и прочих челядинцев. Действуя исподволь и постепенно, но в то же время твердо и бесцеремонно, я устанавливал и внедрял новые требования и форматы межличностного общения. Поэтому сейчас дворяне-оруженосцы напоминали мне курсантов школьных военных училищ. Со мной общались как со старшим по званию товарищем. Но и никакого запанибратства я в наших отношениях не подпускал, четко держал со всеми дистанцию. В общем, я стремился к созданию атмосферы кадетско-суворовского училища, где в свободное время занимайся чем хочешь, но к старшим по званию, если они того не желают, не лезь! Если старший о чем-то попросил – будь любезен исполнить. Нет ни очень жесткой дисциплины, но нет и вседозволенности. Такая разумная «военная демократия» получалась.

Вышколенные, адаптировавшиеся к новым требованиям своего шефа дворяне вывалились вместе со мной во двор, однако послушно держались на некотором отдалении от моей персоны. Рядом с амбарами я обнаружил Перемогу, активно разминающегося с мечом. Этот бугай ни на какие новые веяния вообще не обращал внимания. Все мои попытки объяснить, что полководцу вовсе ни к чему быть знатным рубакой и стоило бы снизить интенсивность тренировок, им полностью игнорировались. Я только и слышал в ответ:

– Если хошь, то с Изяславом Мстиславичем об этом разговаривай, не докучай мне, княжич, своим пустомолвием! Лучше крепче рукоять меча сжимай!

Вспомнив последний наш с ним разговор на эту тему, понурив голову, я поплелся к своему воспитателю, предстояла очередная утренняя тренировка…