Литмир - Электронная Библиотека

Чих кивнул и удалился по тропинке в сторону покосившегося деревянного сарая.

– Итак? – Я прислонилась спиной к бортику ящика. – Кто вы?

– Братья. Мы с Чихом – братья.

– Вы люди?

– Если людьми называются жители твоего мира, то нет.

– То есть, – я сделала широкий жест, – это всё – не мой мир?

Собеседник кивнул.

– Мы в чертогах Спящего? – тут мой голос дрогнул от ужаса.

Простак хихикнул:

– Нет, граф, что ты. До чертогов отсюда довольно далеко. Но направление ты определила правильно. Вы называете это место – «Авалон».

– Авалон – это гора.

– Правильно. И именно она является тем стержнем, но который нанизано множество обитаемых миров.

– То есть ты хочешь сказать…

– Нашел! – Чих бежал по тропинке, размахивая серебряным поясом. – Под табуретом валялся.

Как вести себя дальше, я не представляла. Отложить ножницы, чтоб взять пояс? Тогда я стану беззащитной. Отпустить волосы, чтоб взять артефакт свободной рукой? Эта фаханова копна скует движения. И что делать сначала? Дослушать лекцию Простака или убеждаться в своей невинности?

– Будешь мерять? – спросил Чих.

– Непременно.

Хорошо, пусть они не феи, но они хотят мои волосы. Значит, мне есть чем торговать.

– Отведите меня в свое жилище, – велела я. – Обещайте, что не попытаетесь причинить мне вред, а также заколдовать или воздействовать на мои органы чувств с целью обмана.

– Мы не врем, граф.

– Тогда пообещать этого не делать вам будет легче легкого. Далее. Как только я буду убеждена в том, что моей девичьей чести не нанесено непоправимого урона, мы поговорим и вы ответите на все мои вопросы.

– А взамен?

– Если ответы будут мне понятны… то есть они могут мне не понравиться, но если я их пойму, я обещаю вам в награду один свой локон.

Коротышки окинули мои волосы плотоядными взглядами. Торговля пошла.

– Обещаем, – вздохнул Чих. – А ты взамен пообещаешь убедить Папашу, что никто из нас тебя не целовал.

– В этом уверенности у меня нет. Я же без чувств была. А вдруг целовал? Не собираюсь врать вашему отцу.

Страдания и ужас, появившиеся на маленьких лицах, доставили мне извращенное удовольствие, поэтому я мстительно пообещала:

– И если хоть кто-то хоть пальцем… или если пояс перестал работать… заставлю на себе жениться!

– Кого?

– Обоих! Боюсь, одного из вас человеческой женщине будет недостаточно.

Ох, что-то тебя заносит, Шерези. Если бы от поцелуев выветривалось фейское колдовство, была бы ты до сих пор в родном графстве, маменьке для мифологических полотен позировала.

– Я есть хочу, – пробормотал Простак, нарушив тяжелую тишину. – Давайте, действительно, в доме поговорим. Остальных до заката не будет, тоже голодные придут, надо хоть что-то приготовить.

– Жениться не буду. – Чих повел рукой, приглашая меня следовать за ним.

– Если не целовал, то не придется, – успокоила я всех.

– Тебя или вообще?

– Меня.

– А вообще ты с кем целовался? – возбудился Простак. – А почему я об этом ничего не знаю? С кем? С водяной? С крылатой, которая заказывает у Папаши ветряные бубенчики?

Чих молча топал по тропинке и время от времени чихал.

Простак перечислял все возможные кандидатуры, и из их обилия я смогла сделать некоторые выводы о многообразии видов здешних жителей.

Итак, где-то здесь, в достижимом удалении, находятся чертоги Спящего. Коротышки – не феи, но что-то фейское в них есть. А также на, а скорее «в», в этом Авалоне, есть нимфы, водяные, мавки, фаханы и крылатые.

Тысяча фаханов!

Я обвела взглядом все доступное пространство. Ничего волшебного в нем не наблюдалось, то есть абсолютно. Ну яркие краски, но я вполне могу представить эту же изумрудную зелень летом в Шерези, ну бабочки, порхающие с цветка на цветок, ну… Хотя бабочки были странными. Их крылья, серебристые и блестящие, казались кружевными. И отбрасывали на траву странные пятнистые тени. Одна из бабочек подлетела к лицу, жужжа, как ночная цикада.

– Их сделал Папаша, – сказал Простак, когда я удивленно вскрикнула, рассмотрев, что кружевные крылья создания состоят из серебряной канители. – Он первый здесь появился и сделал все, чтоб место стало походить на наш родной мир. Солнце, звезды, растения, ну и птиц с насекомыми.

Я запрокинула голову. Полуденное солнце не слепило и висело довольно низко. То есть на самом деле низко, туазах в двадцати, и крепилось оно не к небу, а к сводчатому каменному потолку.

– Мы в пещере, – пояснил Простак, – поэтому и фаханов приходится опасаться, время от времени лезут дикие на свет.

Девушке после такого открытия пристало бы упасть в обморок, а молодому дворянину – грязно выругаться. Поэтому, прошептав: «Святые бубенчики!» – я лишилась чувств.

– Мы ее не целовали, – пищал некто монотонно над ухом, – честью клянусь! Ни вместе, ни по отдельности, ни в мыслях даже!

– Она не привлекательна, – доказывал другой голос. – Папаша, у нее вон брови с мою руку толщиной! Нет, в брови я ее тоже не целовал!

Мне захотелось заткнуть уши, голоса мешали спать. А спать было так приятно, так здорово. Мягко было, практически как на собственноручно набитом травяном матрасе, и так же удобно.

– Болваны, – ласково говорил некто басом. – Не о том думаете.

– Она сказала – жениться заставит! – наябедничал Чих. – Обоих!

– А вы ей сказали, что ваши с ней виды несовместимы в репродуктивном плане?

– Не успели.

– Так с этого надо было начинать. Люди же зачем союзы заключают? Чтоб род продолжить. А этой деве от нас новых цвергов не нарожать, даже если женимся на ней все всемером.

Всемером? Значит, их семеро. Как семь грехов: жадность, зависть, бахвальство, лень… Чих, Простак и Папаша…

Цверги? Это гномы, что ли? Те самые кузнецы, которые выковали лорду нашему Спящему его славный меч, и славный щит, и славный…

Я перевернулась на бок, положив под щеку ладошку.

– Оставьте деву в покое, пусть поспит, – продолжал басить Папаша. – У нее все силы на выздоровление ушли. А чего это меня никто не хвалит, а? Посмотрите на ее щечки!

– Угу, я на одной ее щеке спать могу! – чихнул Чих. – Колоссальные щечищи!

– А раньше бы не смог, – сказал Папаша. – Раньше бы в рот провалился. Помнишь, как ей лицо искромсали?

– Помним. Фахан все переживал, что не зарастет.

– А я ему что говорил?

– Что наша остова не одну принцессу сохранила, и даже не двух.

– И кто оказался прав?

– Ты, Папаша.

– То-то же!

Наверное, за грех бахвальства в этой странной семье отвечал все-таки родитель. Потому что разговор все не заканчивался, вращаясь вокруг великолепного, лучшего, мастеровитейшего и талантливейшего.

Я пошевелила ладонью – щека действительно была целой, даже шрама на коже не прощупывалось. Я вспомнила, с каким сладострастием Ригель резала мое лицо, и поняла, что спать больше не хочу.

– Что за фахан меня к вам приволок? – Я села и раздвинула руками волосы, как занавеску.

С этими патлами надо что-то решать, их, кажется, за прошедший час стало еще больше.

– А поздороваться?

Папаша оказался еще мельче своих отпрысков, только ручки его, выглядывающие из кожано-льняных лохмотьев одеяния, бугрились мускулами.

– Здравствуйте, – я зевнула. – Мы тут с вашими сынулями успели кое о чем договориться.

– И тебе не хворать. Только сыновей у меня нет, дева. У нас большие проблемы…

– С репродуктивностью, – перебила я его, – что бы это фаханово слово ни значило.

«Репродуктивность» напомнила мне о неких неотложных задачах, а «неотложность» – о задачах еще более неотложных.

– Клозет?

– Что, прости?

– Ну, куда вы по нужде ходите?

– Это зависит от того, что именно надобно.

Я ругнулась и спрыгнула с высокой лежанки. Комнату рассмотреть не успела, все же бегом, галопом даже. Выскочила во двор, сшибая всех, кому не повезло оказаться на пути, побежала в отдаление, к кустам.

3
{"b":"667538","o":1}