– Проскурина! – окликнула Лизу классная руководительница. – А, Проскурина!
Та явно не слышала. Лёшка осторожно тронул её за плечо и указал глазами на учительницу. Лиза поспешно вытащила наушники из ушей.
– Что?
– Можно подумать, ты не навоз едешь выгребать, а на дискотеку! – Полина Сергеевна раздражённо поджала губы. – Откуда это у тебя?
Указательный палец учительницы вытянулся в направлении плеера.
– Родители купили…
– «Родители купили!» Если эту дрянь тебе купили родители, это не значит, что ты должна приносить её в школу!
– А я не в школе, – возразила Лиза.
– Всё равно! Здесь не дискотека! Мы не развлекаться едем, а работать!
– Но плеер мне работать не мешает!
– Он мешает всем нам! – Полина Сергеевна обвела взглядом заполненный учениками автобус. – Мы не желаем созерцать демонстрацию материального превосходства твоей семьи над остальными семьями! У нас не Америка! И мы не собираемся терпеть её разлагающее влияние! Сейчас же убери эту гадость!
Лиза убрала плеер в карман ватника и обиженно уставилась в окно.
Металлические ворота конезавода распахнулись, пропуская на территорию автобус. Выбравшись на свежий воздух, школьники нестройной цепочкой обогнули здание манежа, а затем потянулись дальше, к конюшням. Лёшка немного отстал от всех. Восхищенным взглядом он рассматривал памятник легендарному коню Квадрату2. Приблизившись, парень погладил чугунное литое копыто, твёрдо стоящее на постаменте. Ему хотелось дотянуться и до морды, но было высоко.
Вздохнув, Загайнов побежал догонять своих.
В конюшне пахло сеном и навозом. Денники стояли пустые – лошади были на выгуле. Школьникам раздали мётлы и совковые лопаты.
– В общем, так! – заявил дежурный конюх. – Всё, как всегда. Навоз выгребаем, складываем в вёдра и выносим на улицу, на задний двор. Затем из шланга денники моем, ждём, пока малость подсохнут, и стелем на пол свежую солому. Солому, все знают, где взять?
–Да-а… – отозвались ученики.
– В конце конюшни целый ворох лежит, – на всякий случай, уточнил конюх. – Ну, вперёд, орлы! Чтоб по одному деннику каждый из вас вычистил! Да побыстрее, пока лошадей не привели!
Тяжко вздыхая, шмыгая носами и громыхая лопатами, школьники принялись за работу. Лёшка справился быстрее всех. Сгребать навоз было для него делом привычным. Пока сохли политые водой дощатые полы, парень вышел на улицу. Из-за угла конюшни вился дымок чьей-то сигареты. Лёшка решил посмотреть, кто там. Оказалось, за углом курила Лиза. Услышав шаги, девушка вздрогнула.
– Блин, напугал! – с облегчением выдохнула она. – Думала, Полина засекла.
– А ты чего тут? – спросил Загайнов. – Уже справилась, что ли?
– Да прям! Ещё не начинала! – Лиза сделала глубокую затяжку. – Вообще не могу себя заставить туда зайти. Тошнить сразу начинает от этой вони.
– Да ладно! Кони хорошо пахнут…
– Кому как! – хмыкнула Проскурина. – Это ты в навозе привык ковыряться, а я сроду этим не занималась. Кто вообще придумал эту идиотскую трудовую практику?
– Всегда так было…
Лиза сверкнула на парня глазами, выбросила окурок и засунула руки в карманы ватника.
– Идти надо, – вздохнула она. – А то Полина выволочку устроит. Господи, неохота-то как! Меня сейчас вырвет прямо в этой дурацкой конюшне.
– А хочешь, я за тебя денник почищу? – предложил Лёшка.
– Правда?! – В глазах Проскуриной засветилась надежда.
– А чего? Конечно! Мне это раз плюнуть.
– Загайнов, миленький, почисть, а? – залебезила девушка. – А то я не могу, честное слово!
– Пошли! – махнул головой он. – Покажешь, который денник твой.
Пока Лёшка тщательно выскребал лопатой навоз, Лиза стояла в углу с брезгливым выражением лица.
– Вот, закончим школу, – говорила она, – и уеду я к чёрту из этого совхоза!
– Куда? – спросил Загайнов.
– Чем дальше, тем лучше!
– В Москву?
– Я за границу хочу! – выдохнула Проскурина. – В Париж!
Лёшка прекратил работать и поднял на неё удивлённые глаза.
– В Париж? Там же капиталисты!
– Вот и очень хорошо! – отозвалась девушка.
– Чего хорошего? Они же враги!
– Кто тебе сказал? – фыркнула Лиза. – Полина, что ли? Слушай ты её больше! Она до сих пор в толк не возьмёт, что Союз развалился. Всё ещё в режиме холодной войны живёт. Враги… В Париже жизнь – зашибись! Красиво всё! Там шмотки только фирменные продают, там музон классный, там… там…
Проскурина не находила слов.
– Там никто тебе не скажет: «Убери плеер, чтоб его никто не видел!» – наконец, выпалила она.
– А, вон ты чего! – Парень снова взялся за лопату. – На Полину обиделась. Да брось ты, это она так… воспитывает.
– Причём тут Полина? – поморщилась Лиза. – Не понимаешь ты ничего! Я свободы хочу.
– Свободы? – Загайнов действительно не понял. – Какой свободы?
– Ай, ну тебя! – Проскурина махнула рукой и отвернулась.
– Всё равно ты за границу не сможешь уехать! – искренне недоумевал Лёшка. – Никого из наших ведь не пускают.
Лиза не ответила.
С улицы послышался громкий топот многочисленных копыт. Фыркая и потряхивая гривами, в конюшню шёл табун. Школьники начали спешно покидать денники. Кто-то пошёл к автобусу, а кто-то задержался, глядя на лошадей. Лёшка был среди оставшихся.
Породистые красавцы-кони заходили в помещение, чутко прядя ушами и опасливо косясь на чужаков. Последним вели гнедого орловского рысака, гордость конезавода – коня Презента. Он был потомком легендарного Квадрата. Загайнов принялся буквально пожирать его взглядом.
Вслед за табуном к конюшне подъехала чёрная «Волга». С заднего пассажирского сиденья вышел директор совхоза Глеб Митрофанович. Он был высоким, гладко выбритым мужчиной в безупречном костюме и начищенных до блеска ботинках. Глеб Митрофанович открыл багажник автомобиля, всё пространство которого оказалось полностью забито грязным сельскохозяйственным инвентарём. Вилы, грабли, лопаты лежали по соседству с кирзовыми сапогами, телогрейкой, резиновыми рукавицами и, бог знает, чем ещё. Директор надел поверх костюма телогрейку, сменил ботинки на кирзовые сапоги. Затем огляделся, приметил Лёшку и направился прямиком к нему.
– Здравствуйте! – произнёс парень, уважительно кивнув.
– Привет-привет! – ответил директор и указал на Презента. – Нравится?
– Ага! – восхищённо выдохнул Загайнов.
– Ну, подойди, чего уж… Степан, Презента придержи!
Конюх Степан послушно остановился. Лёшка с горящими глазами приблизился к рысаку и осторожно похлопал по влажному крупу.
– Хороший, хороший, – приговаривал он. Презент перебирал стройными ногами, вопросительно глядя на Степана.
– Ничего, это свой, – успокоил его тот.
Лёшка вытащил из кармана припасённый заранее хлебный рогалик и протянул коню. Жеребец взял угощение мягкими, тёплыми губами и начал жевать, кивая головой.
– Это он тебе спасибо говорит, – пояснил конюх.
– Ага, я понял. – Довольный Лёшка спрятал руку в карман.
Конь прожевал хлеб и стал тыкаться мордой парню в предплечье.
– Ещё хочет, – прокомментировал Степан.
– Хватит ему, а то растолстеет, – запретил директор. – Давай, веди его в денник.
Конюх с Презентом пошли в конюшню. Рысак оглянулся на Лёшку и тихонько заржал.
– Прощается с тобой, – пояснил Глеб Митрофанович.
– Прямо как человек! – удивился парень.
Директор внимательно на него посмотрел.
– Послушай, Лёш, – сказал он. – Давай-ка в сторонку отойдём.
Поговорив с Глебом Митрофановичем, Загайнов побежал в заждавшийся его автобус.
* * *
Когда Лёшка зашёл в дом, дед Матвей сидел возле печки и глядел в пространство масляными глазами. Рядом вылизывал мокрую, отмытую с мылом шерсть кот Флинт.
