Ночь. На улице все стихло, лишь луна освещает путь. Я взяла в доме Ромы лезвие, и на всякий случай такие же толстые веревки, какими привязан он. Аккуратно иду к гнилой «Стене стыда» – я решаю называть её так. Вокруг меня доносятся различные шорохи, и от этого невольно становится жутко. Наконец, я дохожу до нужного места. Рома висит с опущенной головой, и я уже собираюсь пилить веревки, как он неожиданно останавливает меня.

–Стой! – он слишком громко это произносит, и я опасаюсь, что кто-то из племени может проснуться.

–Но…

–Нет! Маш, дай мне пережить это наказание, – слабым умоляющим тоном просит он.

Ну, уж нет. Никто не смеет наказывать моего друга.

Я пропускаю его просьбу мимо ушей, и вновь подношу острие к веревкам, но Рома снова мешает мне, начиная жутко извиваться.

–Да угомонись ты! Я ведь хочу помочь тебе! – настала моя очередь повышать голос.

–Ты не понимаешь, я заслужил…– всхлипывает он убитым тоном, уронив голову.

Сердце сжимается от его слов.

–Хороший мой, что же произошло?

–Уже не важно, – отрезает мой друг, и я понимаю, что этот дурак ничего не расскажет.

–То есть если я освобожу тебя, ты будешь зол на меня?

–И не только. Когда заметят, что я не отбываю наказание, у меня будут еще большие неприятности.

–Да с каких пор ты их слушаешься? – возмущаюсь я.

–С тех пор, когда понял, что нас никто не спасет, – на одном дыхании выпаливает Рома. А я, как вкопанная, стою перед ним с лезвием в руках, не в силах ответить. Он все-таки озвучил наш общий страх.

Я понимала это, но пока никто из нас об этом не заговаривал, оставалась какая-то надежда. Глупо, конечно. Но теперь каждый из нас осознает всю реальность и безысходность происходящего.

–Хорошо, – наконец, соглашаюсь я, отбрасывая лезвие, и начинаю распутывать веревки.

Какое-то время Рома непонимающе смотрит на меня, но когда осознает, что я собираюсь сделать, начинает яростно отговаривать.

–Что ты задумала, черт возьми?! Даже не смей! Маша, да остановись же ты! – так громко, насколько возможно в таком положении, кричит он.

Но я его не слушаю. Не хочет по-хорошему, будет по-плохому.

Наконец, сама до конца не поняв как, я вешу на «Гнилой стене», привязанная за запястья.

–Ну и что ты наделала? – тяжко вздыхает мой друг.

–Глупости мне не занимать, – ухмыляюсь я.

Но через какое-то время мой энтузиазм сходит на нет, потому что руки начинают ныть, нога еще сильнее болеть, а голой спиной я чувствую, что по мне кто-то ползает. Но отступать некуда, я до конца буду с Ромой.

«Сутки, всего сутки» – словно молитву, твердит мой внутренний голос.

Я проваливаюсь в забытье, но через какое-то время меня кто-то из него вырывает.

–Мари! Что произошло? – обеспокоенно спрашивает Вэл.

Я приоткрываю глаза и вижу, что уже утро. Я смотрю на своего темнокожего друга и понимаю, что не могу найти в себе силы ответить на вопрос, поэтому лишь неразборчиво хриплю.

–Воды.

Да уж, я не думала, что это наказание окажется настолько тяжелым.

Вэл в ужасе убегает и через несколько минут приносит кувшин с водой. Подносит его к моим губам, и я жадно начинаю пить. Потом он поит Рому, и тот благодарно ему кивает. После питья я чувствую себя чуть лучше, если это вообще возможно, будучи привязанной к «Стене стыда».

–Мне нужно поговорить с Велисом, – слабым тоном произношу я.

–Я скажу ему, – обещает Вэл и поспешно уходит.

Через пару часов я понимаю, что Велис не придет, зато остро ощущаю, как пережимаются кровотоки в моих руках и насколько тяжело становится дышать. Как назло, никто из моих знакомых не проходит мимо «Гнилой стены».

О Боги, кто это направляется в сторону купальни? Парень с окровавленным копьем, лет 27, проходит мимо нас, бросив на Рому презрительный взгляд. Руки парня также в крови. Наверное, он возвращается после охоты, но все равно при виде этого окровавленного юноши к горлу подступает рвотный рефлекс, а тело съеживается от страха. Я перевожу взгляд на Рому, не в силах больше смотреть на этого жуткого дикаря. А вот мой друг пристально наблюдает за парнем, в его глазах читается смесь ужаса с отвращением. Создается впечатление, будто он что-то знает. Может, это как-то связано с его наказанием?

Вдруг боль становится еще сильнее, такое ощущение, что мои руки сейчас оторвутся. Я издаю громкий стон, не в силах держать это в себе. Рома что-то говорит мне, но я не слышу его. Наконец, мне удается отстраниться от происходящего, и я снова проваливаюсь в забытье.

Ну, кому еще понадобилось меня трогать?! Я открываю глаза, злая, как черт, и хочу наорать на человека, который меня побеспокоил, но видя светло-голубого оттенка глаза Тэрона, немного смягчаюсь и осознаю, что в любом случае на крик не осталось сил. Вдруг мне резко начинает не хватать воздуха, и я громко дышу ртом, но это не помогает. Перед глазами начинает все расплываться, и я задыхаюсь. Тогда, без предупреждения Тэрон хватает меня за ноги и поднимает наверх. Я скулю от боли, но через мгновение понимаю, что снова могу дышать. Я вопросительно смотрю на Шрама.

–Через какое-то время, чтобы вдохнуть воздуха, нужно будет подтягиваться на руках. В этом и состоит сложность наказания, ведь если у тебя закончатся силы – ты умрешь, – объясняет он.

Да уж, оптимистично. Мне в голову приходит ужасный вопрос, и я собираю остатки сил и все-таки задаю его.

–Кто-нибудь умирал от наказания? – каждое слово приносит боль.

–Да, – коротко отвечает Тэрон.

Черт!

–Но кто это придумал? – моему негодованию нет предела, я даже на мгновение забываю про боль.

–Мой отец.

У меня глаза полезли на лоб. Велис? Человек, которого я считала благородным, добрым, понимающим.…Хотя, он ведь до сих пор не пришел к нам с Ромой. Я не знаю, что ответить, вдруг вся моя система убеждений рухнула. Я замечаю, что Тэрон переминается с ноги на ногу, и осознаю, что он уже достаточно долгое время меня держит.

–Отпускай, – говорю я, пытаясь напоследок вдохнуть как можно больше кислорода.

Но он пропускает мои слова мимо ушей.

–Тебя здесь вообще не должно быть.

–Но я здесь, – отвечаю я, и у меня возникает ощущение дежавю.

На мгновение мне кажется, что уголки губ Тэрона едва приподнялись. Это не похоже на улыбку, скорее данный жест просто чуть смягчил черты его лица, но, тем не менее, такая полуулыбка ему очень идет. Скорее всего, он тоже вспомнил наш недавний разговор. Наконец, Шрам меня отпускает и вновь становится безумно тяжело наполнять кислородом легкие. В тоже время я замечаю, что Роме подтягиваться все труднее, Тэрон тоже это видит, но ничего не предпринимает. Я хочу попросить его помочь моему другу, но осознаю, что снова не могу говорить. Поэтому я беспомощно вишу на прогнившей доске, ощущая себя немой рыбой.

–Ну, а теперь я сниму тебя отсюда, – решительно заявляет Тэрон.

Я в ужасе распахиваю глаза, и яростно мотаю головой, тратя на это последние силы. Нет, только не это! Он не посмеет! Конечно, перспектива слезть отсюда очень привлекательна, но лучше я умру на «Гнилой стене» рядом с другом, чем буду со стороны наблюдать за его муками. Не знаю, понял ли мои намерения дикарь, но он не стал меня освобождать, и лишь спрашивает:

–Сколько еще осталось?

Я вздыхаю, набираясь сил для ответа.

–Ужин, – произношу я, отдав на этот короткий ответ все свои силы.

Я успеваю заметить в глазах Шрама целую гамму чувств, и одно из них – гордость, прежде чем они снова становятся жестокими и безразличными.

–Хорошо, – кивает он.

Что?! Я не ослышалась?! Вот пусть повисит здесь сутки, и я посмотрю, что он после этого скажет.

–Я буду здесь вечером, – словно распознав злость в моих глазах, поясняет он.

Я смотрю в след удаляющемуся Тэрону, не зная, как мне удастся дожить до вечера.

Глава 17.

Я навзничь падаю на землю, больно ударившись лицом, а рядом со мной через пару секунд оказывается Рома. Ни одна мышца не двигается, ноющая боль во всем теле, на запястьях кровяные подтеки, жутко тошнит, а голова кружится так сильно, будто я 3 ночи подряд не вылезала из клубов. Также почему-то безумно сильно нарывает левую ногу, но я не в силах посмотреть, что с ней. Ужасная сухость во рту напоминает, что человек без воды не может, поэтому я собираю всю волю в кулак и хриплю, уткнувшись в землю: