Сова Серафима неожиданно ухнула во сне, заставив встрепенуться пугливого негритёнка Сэмми, и тот поспешно скрылся под кроватью. Там, в своём излюбленном месте – под уютным навесом – игрушки собирались, чтобы обсудить дневные новости. Так случалось частенько, как только их хозяйка – девочка Оля – засыпала. Домовёнок Ермошка почему-то называл эти полуночные встречи загадочным словом «тырло»¹. В тесном дружеском кружке уже вовсю перешёптывались и дурачились: вязаная кукла Варюшка, Зая с балалайкой, бархатная обезьянка Джоконя, братья-близнецы Топа и Потап, которые на самом деле были тапочками с мордашками белых медвежат, хоть и мнили себя полноценными игрушками.

Только вредный Крокодилыч, что жил в серванте среди чайных чашек, не принимал участия в товарищеском междусобойчике, а лишь изредка кого-нибудь перебивал, кидая язвительные замечания. При этом маленький глиняный ворчун всем своим видом показывал, что он вовсе не участник их компании, а сам по себе. Глядел в сторону и бурчал под нос, однако не настолько тихо, а именно с той необходимой громкостью в скрипучем голосе, чтобы быть услышанным.

– Вот хорошо почти живой сове, она спит и спит на шкафу. И днём спит и ночью спит, а нам игрушкам ночью совсем туго приходится. Скучно-о-о… – тоскливо протянул Сэмми и обречённо опустил курчавую голову.

На секунду игрушки поддались подавленному настроению пупсёнка и, завздыхав вслед за ним, потупили взгляды. Но в тот же момент Варюшка огорошила неожиданным наблюдением:

– А куда это, интересно, наш Варерра запропастился? А?! То, видишь ли, каждый день прилетает, стрекочет как оглашенный. Покою от него никакого нету. А тут, глянь-ка, уж, наверное, неделю как нос не кажет, если не больше!

За воронёнком Валерой прочно укрепилось прозвище – «Варерра», потому что из-за особого вороньего дефекта речи именно так он себя и называл. Новое прозвище его нисколько не обижало, а наоборот веселило. Действительно, друзья успели соскучиться по неугомонному воронёнку, а он что-то не спешил к ним в гости. Даже его любимая подруга – почти живая сова Серафима стала частенько с тревогой вглядываться подслеповатыми глазами в окно в ожидании приятеля. И хоть её иногда раздражал назойливый птенец, но всё же старушка всей душой привязалась к нему, ведь больше никто не посещал совиное чучело на высоченном шкафу среди чемоданов.

– Ой, смо-отрите-ка, как все всполошились вокруг этого горластого цуцика. Да ваш картавый Варерра улетел на слёт юных воронят (таких же картавых, наверное) в парк Железнодорожного района, об этом ещё неделю назад все пичуги трещали – ревниво заворчал скрипучим прокуренным голосом Крокодилыч и, чуть помолчав, весомо добавил, – подумаешь достижение! А я вот, например, курить бросил. Уже три года не курю, не имею этой пагубной для здоровья привычки! И хоть бы кто-нибудь заметил! Не то чтобы похвалить, а слова доброго ни от кого не дождёшься. Всё только Варерра, да Варерра…

На что бархатная обезьянка Джоконя ехидно возразила:

– Ага! Не куришь ты три года, эт верно! Но только не потому, что о здоровье печёшься, а потому что твои курительные палочки как раз ровно три года назад и закончились!

Игрушки разом прыснули, чем окончательно вывели Крокодилыча из себя. Он ещё долго что-то обиженно ворчал про избалованную и неблагодарную молодёжь, отвернувшись носом к чайному сервизу. Со стороны казалось, что маленький сердитый крокодил отчитывает провинившиеся в чём-то фарфоровые чашки, что даже густо покраснели от стыда за своё неподобающее поведение.

Дабы прервать глумливое хихиканье над расстроенным стариком, сообразительный Топа вспомнил, как они с братом, случайно выбежав на крылечко, видели во дворе много чужих людей, которые были заняты постройкой новой бани. Игрушки удивлённо заохали. Общее оживление осадил унылым предположением пессимистично настроенный Сэмми:

– Баня это значит, ещё один домишко, но не настоящий дом, почти сарай. А если у нас в старых сараюшках живут такие злыдни, как Кочебор и Свирка, то представьте себе, какие тогда ужасные гады заведутся в этой бане!

Игрушки застыли в изумлении и растерянности. Никто из них не мог предположить, что появление во дворе новой постройки может нести какую-то опасность. Но действительно, одно лишь воспоминание о коварных и злобных сараешниках заставило всех опечалиться и затрепетать в тревожных предчувствиях. Все задумались и приуныли.

Вдруг в наступившей оглушительной тишине из кухни раздался подозрительный шорох и поскрипывание половиц. Взоры метнулись на дверь, та медленно с натужным скрежетом отворилась. Игрушки замерли. Словно под гипнозом они не могли оторвать взгляды от дверного проёма в сумрачную кухню, в которой наверняка притаился кто-то очень страшный.

В ту же минуту по буфету, по кухонной стене поползла гигантская чёрная тень. Это был профиль жуткого существа с необыкновенно длинным загнутым носом и огромными ручищами. Ног у тени не имелось вовсе, и длинное платье колыхалось, не касаясь пола. Тень не спеша плыла по воздуху, словно настоящее привидение.

Не сговариваясь, игрушки истошно завопили, сбиваясь тесной кучкой в самом дальнем углу. Кто-то в отчаянии звал на помощь домовёнка. Они так громко верещали, что наверху на кровати заворочалась Оля. Игрушки всегда боялись разбудить хозяйку, но при возникшей панике это обстоятельство подействовало на трусишек успокаивающе. Однако девочка не проснулась, а леденящая душу тень метнулась и исчезла из виду.

Но страх не отпускал. Ведь если чудовище спряталось, это ещё не значит, что оно вовсе оставило мысль о нападении на несчастных куклят. Бедолаги в испуге жались друг к другу. Напряжённую ситуацию неожиданно взорвал знакомый задорный голосок, напоминающий звон серебряного колокольчика:

– Тише, дети, не блажите. Тятя вас не бросит, щас я вас быстро защитю! …или защищу! Короче, всем без разбору по попе ата-та сделаю, да и всё! Чего тут у вас приключилося?

Всеобщий вздох облегчения вырвался из тёмного подкроватного угла, куда спрятались игрушки. Натерпевшись страха, горемыки были совершенно уверены, что рядом с домовёнком им более ничего не грозит и стали наперебой рассказывать о посетившем призраке:

– Нос-то у него во-от такенный! И загнулся как у Бабы Яги.

– И ручищи, ручищи-то! Здоровенные, как лопаты.

– А ног вовсе нету!

– Это, наверное, злыдни сараешные напустили на нас страшнючее привидение, чтобы нас до смерти напугать!

Ермошка слушал жалобы с интересом и даже с каким-то жадным азартом, как будто был рад необъяснимому явлению, которое так всех перепугало. В его глазах вспыхнули столь яркие беспокойные искорки, что сразу стало понятно, он готов бесстрашно идти навстречу приключениям, какими бы опасными они ни казались кукольной малышне.

– Ладно, друже, кончай толковище! Сейчас ваш тятя пойдёт аспида треклятого наказывать, чтоб не пужал более моих малых детушек-ненаглядушек.

«Тятей» или «папой», Ермошка, конечно, величал свою персону, что позволяло ему ещё больше раздувать собственный, без того колоссальный авторитет у игрушечной паствы.

– Шпаги наголо! – сам себе браво скомандовал домовёнок и, вынув из-за пояса своё грозное оружие – старинную серебряную вилку, требовательно присвистнул, подзывая боевого коня.

Вскочив верхом на подбежавшего кота Марсика, пришпорил его голыми грязными пятками и смело отправился на невидимого врага – прямиком в кухню. Судя по тому, как ступали по полу кошачьи лапы, звякала посуда в буфете, скрипели табуреты, наездник объехал кухню несколько раз. Игрушки затаив дыхание ждали возвращения своего избавителя из ночного дозора.