Я не буду оглядываться.
—Это труднее, чем ты думаешь. Ведьмы могут броситься в погоню за тобой. Моргас так легко тебя не отпустит, да и Сисселоур, несмотря на все свои колкости, постоянно рядом с ней. Жирная женщина со своей худой тенью. Ты должна перейти реку, прежде чем повернешься к ним лицом.
Если их не разбудить, — рассуждала Ферн, — они не погонятся за мной. — И она пальцами крошила бледные поганки, вдыхая их запах. Они пахнут лунным светом в теплую ночь. Серебряная пудра сеется в грязно–зеленое варево, которое Сисселоур всегда оставляет кипящим у огня заклинаний.
Это — яд? — В голосе Кэла звучало сомнение.
Нет. Это — снотворное, от него не умирают, а лишь крепко спят. Я без нужды не убиваю.
Они тебя заподозрят, если ты сама не выпьешь это, — предостерег Кэл.
Я никогда этого не пью, — ответила Ферн. — Как раз Моргас что–нибудь и заподозрит, если я выпью. Это отвратительное питье, я всегда ворочу от него нос.
Жидкость начинает пузыриться, впитывая пудру, острый запах трав убивает аромат лунных лучей.
Это быстро действует?
Медленно. Сон — самый обычный, только более глубокий. Они говорят, что если устал, то после этого снятся такие сладкие сны…
—Осторожно, — предупреждает Кэл. — Моя мать не доверяет сладким снам. Во всяком случае, гора ее плоти вряд ли быстро отреагирует на любой наркотик. Ты уверена, что это подействует?
—Нет. — Ферн и сама сомневается.
Она знает, что Моргас видит ее насквозь, читает ее мысли. Чтобы ввести Моргас в заблуждение, надо не только следить за своим лицом, но и за каждой мелочью в выражении своих эмоций. Моргас не должна заметить ни малейшего возбуждения своей ученицы, ни намека на какое–то утаивание. Ферн создает в своем сознании образ черного фрукта, но не такой, каким он стал сейчас, а — незрелого, с не оформившимися еще чертами лица и прикрытыми глазами — образ чего–то недавно обнаруженного, загадочного, висящего высоко в листве. Она старается отвлечь внимание Моргас. И прежде всего, она не должна думать об осах.
Когда начинает смеркаться, они сидят у огня заклинаний, пока кристалл не раскалывается на холодные брызги голубых искр, и Ферн, против обыкновения, принимает травяное питье Сисселоур, не желая от него отказываться, и улавливает брошенный искоса взгляд Моргас, когда незаметно выливает питье. Жидкость разливается по земле, поблескивая предательским блеском пудры из поганок. Ферн охватывает внезапная паника, но она заставляет себя не думать об этой лужице, считая, что если она этого не замечает, то не заметит и Моргас. К счастью, внимание ведьмы отвлечено приходом Кэла. После обмена колкостями он уходит в какой–то угол спать. Он выглядит более диким, чем обычно, гораздо менее похожим на человека. Он принес с собой ощущение первобытной темноты, красный запах крови, черный запах полуночи. Его безобразность увеличивается в игре теней, превращая его в чудовище, в котором не видно его глубоко спрятанной тоски и нет следа от клятвы верности. Когда он уходит, Ферн уже зевает на своем тюфяке и следит за тем, как Моргас, что–то нашептывая Сисселоур, играет с огнем заклинаний. Огонь затухает, последние его отблески пробегают по стенам пещеры. Тени поглощают шепот. Ведьмы слились в одну фигуру, огромную, бесформенную, о двух головах, которые вдруг соединяются для тайного разговора. Наконец аморфная груда разделяется на тонкую и толстую, и они движутся к своим кроватям. И тут же, как клокотание вулкана, раздается храп Моргас.
Ферн долго выжидает, прежде чем решается подняться.
Как всегда, она спит в нижнем белье, поэтому ей нужно лишь несколько секунд, чтобы одеться. Узкие джинсы, обтягивающий свитер — одежда, которую она носила так давно. Такая одежда столь же привычна для Ферн, как и ее тело, и на границе миров она легко материализуется. Голова ее покоилась на результатах ее шитья. Теперь она выбрасывает оттуда траву и сухие листья и вешает мешок на веревке через плечо. Она оглядывает пещеру в поисках какого–нибудь оружия, о чем прежде не подумала, но выбирать особенно ее из чего. Ножи, которыми они пользуются при еде, острые, но маленькие. Их лезвие не длиннее пальца, на Моргас такой ножик подействовал бы как легкий укол, ее жизненно важные органы лежат намного глубже. Ферн все–таки берет один нож, для других целей, опускает его в мешок и, вспомнив обещание, которое дала Рьювиндре, сгребает кучку огненных кристаллов и прячет их в левый карман. Затем пробирается к выходу, проходя близко от Сисселоур, которая стонет, когда ее лица касается тень Ферн. Девушка испуганно задерживает дыхание, у нее напряжены все мускулы, затем страх оставляет ее, и, ощупью пробираясь между корней, она доходит до выхода, где по легкому дуновению холодного воздуха понимает, что вышла наконец наружу.
Там совершенно темно. Ферн еще никогда не выходила в такое темное время, когда само Древо спит. Головы молчат, птицы спят в гнездах и на насестах, кажется, будто замер даже рост растений. При помощи заклинания она подвешивает у себя над головой крошечный сгусток света, чье тусклое мерцание освещает то, что ее окружает. Она осторожно движется вперед, все еще остерегаясь столкнуться с каким–нибудь препятствием. Земля под ногами поднимается и опускается, цепляется за ступни и подставляет им свои неровности. В круг света часто попадают низко свисающие ветви с головами, у которых закрыты глаза и плотно сжаты губы. Какой–то развевающийся клок волос касается ее лица, будто паук пробежал. Ферн начинает чувствовать себя узником — сверху давит листва, внизу корежится земля. Темнота все уплотняется и выталкивает из этого узкого пространства воздух.
Возьми меня за руку, — раздается вдруг рядом с ней голос, и в круге света появляется рука Кэла — рука оборотня, с толстыми жилами, покрытая волосами, — и она вкладывает в нее свою руку, осторожно пожимая ее. С помощью Кэла она идет быстрее, глаза начинают различать полуночные тени, замечая разницу между темным и совсем темным. Он, отбросив свои шуточки, говорит только то, что помогает ей выбрать правильное место для шага.
Вот это место, — наконец произносит он. — Я не могу увидеть углубление, ты должна снять заклинание. — И добавляет в своей прежней манере: — Не сомневаюсь, в полночь твоя слива зреет быстрее.
Как только заклинание снято, воздух начинает сверкать. Ферн спускается в углубление и вынимает из мешка нож:. Голова спит. Ферн прикасается к ней, но глаза открываются еще до того, как Ферн коснулась головы, несколько раз моргнув, глаза прямо смотрят на Ферн.
—Пришло время, — говорит она и обрезает стебель. Он легко поддается, в руках оказывается голова, она очень легкая. Ферн осторожно укладывает ее в мешок, сверху прикрывая клапаном из мешковины. Затем Ферн поворачивается, чтобы выбраться из низины. Сзади раздается легкий шум — шуршание опавших листьев, сопение. Для нее неожиданно то, что она видит.
Свинья. Свинья, стоящая на краю низинки, которая смотрит не на Ферн, а на мешок. Пища. Фрукт, которым питаются только свиньи. При неверном свете свинья кажется огромной, больше, чем бывают свиньи. Она покрыта бородавками, мордастая, космы волос по хребту толстые, как шипы. Ферн видит пару клыков, торчащих из пасти, и круглые, налитые кровью глазки. Они горят яростью — гневом на вора и гневом на сам фрукт. Этот бессмысленный гнев заливает безумием сознание свиньи. Свинья хрипит и бьет по земле копытом размером с тарелку. Кэл исчез. Шок превращает Ферн в камень. Она неподвижна, беспомощна. Мозги не работают. Отупела. Свинья атакует.
Но в тот же миг сверху протягиваются руки, хватают ее под мышки, вытягивают из ямы. Свинья пролетает вниз, ее щетина задевает Ферн. Но Ферн уже на ветке. Кэл устраивает ее поудобнее, она теперь сидит в развилке двух толстых ветвей, а ноги свешиваются вниз и все еще дрожат от пережитого страха. Кэл разместился рядом, видно, что на ветвях он себя чувствует лучше, чем на земле. Здесь это — ловкая и могучая гигантская обезьяна. Внизу свинья носится в ярости взад–вперед, роя копытами землю, она достаточно разумна, чтобы понять, что ее планы сорваны. Она задирает морду, глядя на их насест, и Ферн ощущает уколы ее красных глазок. Кэл ругается и говорит:
