Пока он говорил, один из его помощников получал сообщения с разных участков ливийского фронта. Молодой боевик с густой бородой, в джинсах и клетчатой рубахе, негромко передавал Мусе последние сведения:

– Бои в восточных кварталах… С другой стороны города – атака этих ублюдков из Зинтана… В Бенгази вроде спокойно.

– А что эти козлы из парламента?

– Парламент заседает в трюме парома в Тобруке.

– В трюме греческого парома в Тобруке! Лучше не придумаешь! Мы потопим их как крыс! – прорычал Муса, прикрыв ладонью трубку.

В захваченном им кабинете он ничего не стал трогать, только приказал поставить у стены как можно больше телевизоров, чтобы одновременно смотреть сразу несколько информационных каналов. Муса внимательно следил за происходящим в мире.

А жить в мире становилось все интереснее. С каждым днем росло число бородачей. Вот прямо сейчас он наблюдал на двух разных экранах две картинки: на канале Евро-ньюс пела бородатая Кончита Вурст («Гей-трансвестит на официальном европейском телевидении!»), на BBC маршировала через иракские пески колонна вооруженных до зубов бородатых людей. «Франс-24» передавал пресс-конференцию Олланда, который отбивался от обвинений бывшей жены. «Олланду тоже пора отпустить бороду!» – прокомментировал Муса, но его прервал запыхавшийся чернокожий раб:

– Горчичный соус, команданте!

– Не больно-то ты торопился! У меня уже курица остыла! А сейчас вали отсюда, черножопый, от тебя воняет! – Он пробормотал в трубку: – Sorry, wait a second…[12] (у него на проводе была «Гардиан»), – взболтал содержимое банки и щедро полил куриные наггетсы густым желтым соусом, примерно столько же выплеснув себе на комбинезон.

Через несколько минут помощник – его звали Ахмед – сказал, что получено сообщение с грифом «СРОЧНО. ВАЖНО. КОНФИДЕНЦИАЛЬНО» от Воинов армии Аллаха:

– Это видео, довольно длинное. Я уже скачиваю…

– Все, кладу трубку. Вызывай бойцов.

Ахмед передал видео на центральный пульт, и на всех экранах возникло одно и то же изображение. На черном фоне появились выведенные каллиграфическим почерком белые буквы. За кадром звучал усиленный динамиками голос муэдзина: «Я брошу в сердца тех, которые стали неверующими, ужас; рубите же их по шеям». Коран, сура 8, аят 12.

Затем показали западного заложника, который говорил, что во всем виноват Запад, и его палача с маской на лице; наступила тишина, нарушаемая только потрескиванием помех. Палач опустил кинжал и перерезал осужденному глотку. Одним сильным и точным движением. Крупным планом – фонтан крови. Затем – труп заложника.

Двое мужчин в кабинете посла наблюдали за казнью молча, перебегая глазами с экрана на экран, словно желая сполна насладиться видом жертвенной крови. Прилив адреналина заставил расшириться их зрачки. Они чувствовали себя перед лицом Бога. Наконец-то. Всевышний – с тем, у кого в руке кинжал. Он и есть этот кинжал, сеющий ужас в сердцах назореев, да святится Имя Его.

Досмотрев видео, Муса Аба прочистил горло и сказал:

– Ты заметил, что эта еврейская свинья была в оранжевой робе?

– Конечно.

– А ты знаешь, откуда она взялась?

– Такие робы напяливают на нас американцы, когда мы попадаем в Гуантанамо.

– Правильно. Найди где-нибудь материи точно такого цвета. Надо нашить из нее комбинезонов. Они могут нам понадобиться…

Как всегда по средам, Мусу навестили друзья. Амайаз и Али. Серьезные парни, с которыми можно говорить обо всем. Муса принял душ, слегка подстриг бороду и переоделся в чистый комбинезон – такой же, как тот, что снял: коричневого цвета, с молниями на рукавах, внизу брючин и на груди (эта застежка спускалась до самой промежности). Теперь, когда он стал известной личностью («You are a legend»[13], – сказал ему саудовский журналист), приходилось следить за своим внешним видом. Тот же саудовец подарил ему биографию Че Гевары, ознакомившись с которой он и приказал называть себя «команданте». И правда, в переливчатых сапогах змеиной кожи он выглядел на все сто. Он посмотрелся в зеркало и остался доволен. Настоящий арабский воин.

Сенегалка Айсата подмела у него в комнате и принесла чай. Айсату ему подарил Амайаз, который привез ее вместе с предпоследней партией кокаина. Пухленькая, низенькая (росту ей добавляли шлепанцы на каблучке), она всегда была в хорошем настроении; у нее были плечи цвета меда и спелых фиников и большой рот с красиво очерченными губами. Ей вполне подходило ее имя, означавшее «грация». Она нравилась ему гораздо больше сомалиек – длинных, тощих, похожих на больных туберкулезом коз и вечно мрачных.

В следующий раз, когда его спросят, что он хотел бы получить в подарок (Амайаз пообещал ему, что Айсата – первая, но не последняя), он закажет себе блондинку. Западную сучку. Нет лучше способа борьбы с неверными – до того, как дашь им лизнуть свой кинжал, – чем трахать их баб.

В берлогу команданте Мусы скользнул, пробившись сквозь пальмовые листья, солнечный луч – божественный вечерний луч. Перед дверью сидели и играли в кости его телохранители, положив на пол рядом с собой калаши. Амайаз и Али устроились в глубоких креслах с бутылкой виски. Под ногами у них лежали, образуя мозаику, мягкие пушистые ковры. Кондиционер гонял затхлый воздух, смешанный с табачной вонью и запахом мокрой псины. Эти ковры Мусе преподнес тоже Амайаз, утверждавший, что их у него больше десяти тысяч – один дороже другого. Он натащил их из разных исламских стран, а хранил в пещере Адрар-Ифораса.

– Надеюсь, теперь ты станешь звать меня Амайазом Щедрым, – сказал он, раскладывая свои дары.

До сих пор он был известен как Амайаз Жестокий, Амайаз Посредник или Амайаз Вероломный.

Муса часто со смехом говорил ему: «Тебе доверяют те, кто с тобой незнаком. Ты умеешь задурить людям голову. Знали бы они, каков ты на самом деле – негодяй до мозга костей. За это я тебя и люблю».

Амайаз родился больше 60 лет назад посреди барханов, но неподалеку от колодца. Едва покинув материнскую утробу, он ощутил дыхание пустыни. Дед обучил его языку камней и племенной мудрости. Дед умер. Отец тоже умер (осев на одном месте, он поставил шатер во дворе своего дома). Умерли и братья (их убили члены алжирской партии «Исламский фронт спасения» в 1980-х).

Самым печальным днем в своей жизни Амайаз считал тот, когда он в первый раз пошел в школу. Он почувствовал себя мулом, привязанным к столбу. Неудачи избороздили морщинами его лицо, выбелили его бороду, обуглили его щеки. Вечно в лагере проигравших, вечно понукаемый другими, он сражался с палестинцами, служил наемником у Каддафи и гонялся за исламистами. После смерти Полковника ему пришлось срочно перекрашиваться, что он в очередной раз и сделал.

У него имелся свой «хрустальный шар» – Сахара. Ничто не могло укрыться от его глаз – таких же голубых, как его тюрбан. Они обшаривали окрестности, все замечали и все запоминали. Его репутации ясновидящего немало способствовала сеть осведомителей, снабженных спутниковыми телефонами, и целый парк пикапов с десятицилиндровыми двигателями. Тот, у кого возникала нужда поймать и доставить заложника, купить оружие, спрятать партию наркотиков, найти и оборудовать укрытие для отряда боевиков, связывался с Вероломным, и тот отвечал: «Сейчас буду». Он был одним из немногих, кто мог с быстротой ветра и легкостью пыли пересечь пустыню, выжженную солнцем. Его слава шла впереди него. Слава Жестокого.

С команданте Мусой они заключили взаимовыгодный договор. Он, в юности плененный пустыней, ее барханами и оврагами, в которых ему чудилось присутствие Всевышнего, зачарованный ее кустарниками и источниками, опьяненный ее небесами, понятными ему, как открытая книга, теперь думал только о выгоде. Он вел рискованную жизнь и знал, что бежит как одержимый вперед наперегонки со смертью. Что ж, для бизнеса это только плюс. Не случайно Муса именно ему доверил охрану своих складов в Северном Мали и все грузовые перевозки между Мали и Триполи.