– Я тебе верю. А в магазин зачем идешь?

– За хлебом.

– Да? За хлебом это хорошо. А пойдем-ка мы к тебе, красавцу, сходим сначала в гости? Не возражаешь?

В дом к нему зайти оказалось почти испытанием. Бичарня страшная. Вонь невыносимая. Половина избы обгорело. На продавленном диване теща под кучей обоссанного рванья спит. На полу в углу, закутанная в одеяло, опухшая жена валяется. У нее слипшиеся патлы вместо волос.

Они вышли обратно на двор посоветоваться, что делать. Вдруг резко вздрогнули от раздавшегося собачьего лая за спиной. Обернувшись, увидели, как к ним на четвереньках бежит с лаем маленькая девочка. Обросшая, грязная, босая, в драных лохмотьях. Во главе своры собак. Они попятились, захлопнули за собой калитку.

На крыльце показалась ее мать, шатаясь, придерживалась за косяк двери.

– Фу!.. – замахнувшись, громко крикнула она и хлопнула себя по ляжке. – Лизка, сучка!

Стоя за забором, они с ужасом смотрели, как во дворе маленькая девочка, рыча, оскаливая зубы, бросалась на окружавших ее собак. Переворачивалась, терлась спиной о землю, мотала головой, подражая им. Черный пес вспрыгнул на нее сзади. Она сбросила его с себя и укусила за горло.

Возле конуры у железной миски валялись корки хлеба, бутылка подсолнечного масла, разорванная оболочка от колбасы. На земле была рассыпана мука и гречневая крупа.

– Вам кого? – мать Лизки пригляделась к стоящим за забором людям, икнула, и, не в силах стоять, села на ступеньках.

Потом отерла рукой губы и тихо добавила:

– У нас все дома.

Пройдя мимо железной клетки, Катя поморщилась от резкого запаха и спросила:

– У нас все дома?

– Татарин здесь. Если ты это имеешь в виду. У себя в кабинете с какими-то зверями.

В клетке дикое животное неистово бесится. Свирепо оскалившись, лохматый и грязный, рычит и плюется. Трясет прутья решетки, пытается лезть по ним наверх. Подозрительно щурит злые желтые глаза и шипит. Спрыгнув на пол, тяжело дышит и хрипит:

– Я вам это запомню… Повернись ко мне, слышь?! Ты мне в цвет скажи, за что меня закрыли? Адвоката мне приведите!

Дежурный сидит к нему спиной, пишет в журнал, отвечает на телефонные звонки. Постоянно хлопает дверь. После развода входят заступающие в наряд патрульные. Смеясь, встали возле клетки. Снимают на камеру мобильного телефона.

– Я требую адвоката! – утирая слезы, перцовый газ на него почти не действует, он кричит, вцепившись в решетку. – Барбосы!

– Что телевизор с людьми делает! – вздыхает и качает головой дежурный.

– Эй, лошара, слушай сюда! Ты завтра сам лично мне принесешь в зубах…

Повернувшись от пульта на вращающемся стуле, дежурный выглянул в длинный пустой коридор. Убедившись, что там никого нет, встал из-за стола. Вытащив резиновую палку, щелкнул замком и шагнул в клетку. Тот попятился:

– Ты попутал?! Только попробуй прикоснись ко мне!

Взмах, удар резиновой палкой по лбу, дикий вопль… Размеренно методично поднимается и опускается палка. Ползая на коленях, он закрывает руками голову. От ударов лопнула куртка на спине. Скулит, забился в угол на заплеванном полу. Покраснев, тяжело дыша, дежурный сунул палку в кольцо на ремне и стал его обыскивать. Вывернув карманы, бросил на стол комок из смятых денежных купюр.

– А почему он босиком? Копыта где его?

– Он их скинул. Вон валяются.

Рядом с грязной спортивной сумкой лежали стоптанные туфли.

– Это его сумка? Чего вы ржете? – морщится дежурный.

Он брезгливо поднял и поставил на стол грязную сумку, расстегнул замок-молнию. Молча под изумленный хохот всех присутствующих, словно фокусник, он начал медленно доставать из сумки невероятные предметы. Сковороду, икону, песочные часы, резиновые сапоги…

– Белого кролика вытаскивай!

Потом он достал мутную стеклянную банку с белой мазью. Отвинтил крышку, осторожно понюхал.

– Дай сюда… Знаешь, что это? Вот бывает барсучий жир, да? А это просто… Сучий жир!

Неожиданно смех резко стих. Все замолчали, встали, выпрямились. По лестнице спускался начальник районного отдела милиции. В кабинете он снял мундир и переоделся в гражданку. В черном костюме, в белой рубашке и красном галстуке. На его запястье висели тяжелые желтые часы. Опухшее лицо, пузатый, пьяно блестят глаза. Вместе с ним спустились три надменных кавказца.

– И что вы тут все делаете? – зло рявкнул он, оглядывая всех стеклянными налитыми кровью глазами.

Все понуро стали выходить. Он прошел через турникет к пульту дежурного.

– Товарищ подполковник, за время моего дежурства… – начал тот докладывать.

Начальник молча отстранил его рукой, сел на его место. Раскрыл журнал, стал расписываться.

Криво усмехаясь, патрули вышли на крыльцо. Подъехала машина, из которой вылезли их сослуживцы, у которых сегодня был выходной. В майках и шортах.

Один из них не сразу заметил, что потерял сланец. Проскакал обратно на одной ноге. Вернувшись, недоуменно посмотрел на всех:

– А вы чего здесь до сих пор? Мы вас долго ждать будем?

– Деньги давайте.

– У тебя денег нет?!

– Мы сегодня вообще ничего не подняли.

– Вот вы черти! Зачем тогда вообще на работу ходить?! – он опасливо покосился на свет в зарешеченных окнах и спросил тише: – Татарин здесь?

– Только что спустился. Ты поздороваться с ним хочешь?

– Я с ним?! С этим шакалом?

…На темном пустыре на окраине съезжаются патрульные машины. Опустив стекло, Катя сердито спросила:

– Чего вы здесь встали? Подальше нельзя было отъехать?

Хлопают двери. При свете фар составили на капот водку, пиво, закуску. Наливают в пластиковые стаканы.

– Сергей, а что ты хочешь? И так все на нервах. Откуда здоровье? Одни стрессы. На работе сам знаешь. А домой пришел, там жена. То денег мало принес, то палку не так поставил.

– А ты ставь так, как надо! – держа стакан с пивом, Катя потянулась к рыбе.

– Во, видал! – резко вскинув брови, он показал на нее пальцем. – А им все можно!

Ночь. Гаражи. Ветер. Шелестят листьями высокие деревья. Чуть в стороне горит яркими разноцветными огнями большой город. В другой стороне во тьме зеленовато мерцает городская свалка.

Сзади хлопнула дверь. Все удивленно повернулись. Из темноты на них надвинулась огромная фигура. Застегнул пуговицы и заправил рубашку в брюки. Блеснул стеклами очков.

– Вот она, сука с Бузулука! – пожимая его руку, засмеялись. – Ты чего там сидел?

Он молча выпил, поморщился. Позади него также из темноты показалась девушка. Поправив на носу очки, он повернулся и сердито коротко спросил:

– А ты чего вылезла?

Она молча послушно развернулась и села обратно в милицейскую машину. Снова раздался смех.

– Слышь, Ярый. Вот бы на тебя без очков посмотреть. У тебя, наверное, рожа такая тупая-тупая?

– А так у него умная разве?

Ярый снова долго молча жует. Шмыгнул носом, поправил очки. Угрюмо сказал:

– А я сейчас кому-то фанеру пробью.

– А мы чего? Мы ничего. Вы кушайте, Сергей. Не нервничайте.

Вытерев руки, сплюнув, он отошел в кусты. Улыбаясь, проводили его взглядом.

– Вы в курсе, что он на свой день рождения пьяный всю семью перекусал.

– В натуре?

– Его теща приходила к татарину жаловаться. Показывала ему укусы. На носу и на плечах. У нее нос синий, как слива. Ей татарин знаете что сказал?

Захрустев ветками, Ярый появился снова. Все замолчали. Не замечая их улыбок, он вздохнул и угрюмо спросил:

– Что вы тут про татарина? Чего он орал сегодня?

– Как обычно: «Где задержания? Всех уволю. У меня на улице очередь из таких, как вы. Профессионалы, которые раньше поувольнялись, теперь все обратно просятся. Я с ними этот город порву!»

– Ага. Я бы ему сказал, что он себе порвет скоро.

В машине громко играла блатная музыка. Отмахивались и шлепали комаров. Двое разделись и сходили в пруд окунуться. Вернувшись, теперь мокрые вытирались.