Он дрожит?

Да. Точно.

Я отодвигаю наружную дверь, чтобы он мог войти в мою крошечную гостиную и войти в дом. Зик Дэниелс в моем доме, платиновые глаза сканируют комнату. Они проводят инвентаризацию дивана двадцатилетней давности, который родители Уинни купили нам в «Гудвилле», он золотой и шершавый, но на нем удобно сидеть. Обшарпанный кофейный столик, который мы нашли на обочине в прошлом семестре. В углу лампа, наш единственный источник света.

Уинни, Мелинда и я — мы как Три мушкетера или Три слепых мышонка (прим. английский детский стишок и песня под него), только беднее.

Огромная фигура Зика заполняет дверной проем, он стоит как вкопанный, не снимая ботинок. Если он не снимет их, ему нельзя идти, и, судя по его виду, у него нет желания ступать на наш коричневый ковер.

— Итак, — начинает он. — Хочешь убраться отсюда ко всем чертям?

Ему не нужно просить меня дважды.

— Иди, собирайся; я прогрею грузовик.

Когда он спускается с крыльца, отступая к своему огромному черному грузовику, я бегу в свою спальню. Рывком открываю шкаф, достаю чистые джинсы. Черную футболку; она обтягивает те маленькие изгибы, которые у меня есть.

Серебряное ожерелье застегивается у меня на шее, изящная буква «V» свисает с тонкой металлической цепочки. Надеваю несколько браслетов на запястье. Затем бегу в ванную, чтобы проверить свое отражение. Расчесываю длинные шелковистые волосы и решаю оставить все как есть. Добавляю несколько слоев черной туши. Розовый блеск для губ.

Через восемь минут я запираю за собой дверь, и по тротуару направляюсь к ожидающей фигуре Зика.

Через четыре секунды я сажусь рядом с ним. Такое приятное тепло.

— Куда мы едем?

Он стучит по рулю.

— Куда ты хочешь поехать? Решать тебе.

Я в нерешительности прикусываю нижнюю губу. Я помню, как делилась с ним списком, помню, как он все отбраковывал, когда мы пытались выяснить, какие игровые свидания будут веселыми для Саммер и Кайла.

Тем не менее, есть одна вещь, которую я всегда хотела сделать... и, возможно, он захочет сделать это со мной сегодня вечером, так как в первую очередь это была его идея.

И он сказал мне, что я могу выбрать.

Поэтому я иду на это.

— Знаешь, что было бы по-настоящему весело?

Его двигатель набирает обороты, очевидно, ожидая, когда я пристегнусь.

— Что?

— Я хочу рисовать керамику.

Голова Зика ударяется о спинку сиденья, большая ладонь расчесывает мокрые волосы цвета оникса.

— Пожалуйста, не делай этого со мной.

— Это не будет ужасно. Кроме того, ты сказал, что мне решать, и я выбрала именно это, рисовать керамику. — Хихикаю я.

— Ладно.

— Ты знаешь, где это?

У знака «стоп» он поворачивает налево, в сторону центра.

— Да, я знаю, где это.

— Ты знаешь? Откуда?

— Мой сосед-идиот по дому и его девушка ходили туда на одно из своих свиданий. Я должен был забрать дерьмо для них.

— О! Это хорошо.

— Если хочешь сказать, что это мило, то валяй.

— Я никогда не делала этого раньше, так что я очень взволнована. Я прикинула, что у меня есть двадцать баксов, так что…

— Нет.

— Нет?

— Я заплачу.

— Ты уверен?

Отлично, теперь он раздражен.

— Я пригласил тебя, я плачу.

— Ладно, но только если…

— Вайолет, моя мама может отсутствовать, но она всегда следит за тем, чтобы я вел себя как джентльмен, когда она рядом.

Думаю, больше нечего сказать, кроме:

— Спасибо, Зик.

Это много значит для меня, больше, чем он думает.

Он может думать, что это простая ночь в месте, куда он может позволить себе взять меня, но для меня это намного больше. Я почти никогда не позволяю себе ничего легкомысленного, каждый пенни, который я зарабатываю, идет на книги, обучение и жилье.

Их просто никогда не бывает достаточно, чтобы тратить на... такие вещи. Я не часто хожу в бары, потому что тратить десять долларов на выпивку, это деньги, которыми я могу заплатить за аренду или купить продукты.

Конечно, я этого не говорю, потому что такой парень не поймет. Зик Дэниелс не выглядит так, будто он пробивался хоть один день в своей привилегированной жизни. Я не виню его за это; это просто мое наблюдение. Он не может не иметь родителей, способных содержать его, так же, как и я не могу… нет.

Я ерзаю в кресле.

— Дерьмо, — его взгляд темнеет, скользит вверх и вниз по моему телу. – Ты уже что-нибудь ела?

— Нет, но... думаю, там можно поесть. Может, бутерброды?

Он хрюкает.

Я сдерживаю улыбку, пряча ее за воротником зимней куртки. Остальную часть пути до гончарного магазина смотрю в окно, чтобы он не заметил мою улыбку.

— К твоему сведению, — говорит Зик, когда мы входим в здании, — мы не будем расписывать парные вещи. Никаких кружек с сердечками и прочим дерьмом, поняла?

Кружки с сердечками и прочим дерьмом? О чем он вообще говорит?

— Поняла.

— И никакой праздничной ерунды. Ты ни за что не заставишь меня рисовать на тарелке тыкву или холли джолли Санта Клауса.

— Что я не заставляю тебя рисовать?

— Холли Джолли Сан.., — он видит, что я ухмыляюсь. – Черт возьми, Вайолет!

— Рисуй, что хочешь. Я собираюсь проверить тарелки и чашки.

Он плетется за мной.

Я снимаю керамический кувшин с деревянной полки и поднимаю его.

— Так что же мне делать с этим?

— Ничего.

— Я могла бы поставить туда цветы или налить сок, если бы у меня были гости. — Я поставил его на место. — Хммм.

В нескольких футах внизу Зик берет с полки рюмку.

— А как насчет этого?

Мои брови взлетают вверх.

— Ты часто выпиваешь?

Его плечи опускаются, и он фыркает:

— Нет. На самом деле, нет.

Он ставит рюмку на место. Снимает плоское весло с небольшим изгибом на конце.

— Что это за чертовщина?

Я оглядываюсь.

— Я думаю, это подставка для ложки. Для плиты.

— Это чертовски глупо.

Не обращая на него внимания, я бреду к бокалам и кубкам.

— Эй, а как насчет этой кружки? Это весело. — Она огромная и имеет достаточно поверхности для рисования.

Зик подходит.

— Я сказал, что не хочу рисовать парные кружки.

— Тогда иди и нарисуй что-нибудь другое.

Я переворачиваю тяжелую чашку, чтобы проверить цену. Восемнадцать долларов плюс студийный гонорар.

Ого.

Я прикусываю нижнюю губу, раздумывая, не желая тратить двадцать пять долларов из его денег.

— Прекрасно, — снова жалуется он. — Но больше ничего нет.

Я хихикаю.

— Тогда рисуй кружку.

Длительное молчание.

— Ладно, возьми мне одну. — Пауза. – Пожалуйста.

Я хватаю две и возвращаюсь к столу, где симпатичная брюнетка, похожая на старшеклассницу, расставляет нам щетки, воду и бумажные полотенца.

Она наблюдала за нами все время, пока мы были здесь, заинтригованная и удивленная видом массивного борца из Айовы. Он резко контрастирует с красочным и ярким окружением, и выделяется одетый во все черное.

Думаю, мы оба, потому что я тоже одета в черное, чтобы соответствовать моему сегодняшнему настроению.

— А что ты собираешься нарисовать на своей? — Спрашиваю я Зика. Все, что нам осталось сделать, это выбрать наши краски.

— Понятия не имею. А ты?

— Хм. Я не знаю. Может, что-нибудь фиолетовое? Или... мои инициалы?

— А как насчет твоих фиолетовых инициалов? Добавить цветы и все такое.

— Эй, это отличная идея! — Я лучезарно улыбаюсь ему. — Знаешь, ты мог бы написать что-нибудь, связанное с борьбой. Как насчет покрасить в черный и желтый?

— Неплохая идея. — Ему определенно нравится находиться здесь.

Мы вместе собираем краску, черную и ярко-желтую для него, лавандовую для меня. Зеленый лайм. Темно-пурпурный.

Мы занимаем свои места и работаем в тишине... по крайней мере следующие пятнадцать минут.

— Итак, ты хочешь рассказать мне о них?

— О ком?

— О своих родителях. Какими они были?