"...Не нахожу себе места, Москву бомбят уже третий раз. Из дома ничего нет. Почта, по-видимому, не работает. Придется письма не писать, а писать дневник. Потом все прочтут... Неужели мы не можем бомбить Берлин? Или эта роскошь нам не по плечу? Почему-то несколько раз в день представлял себе раненую маму. Сколько она страдала! И сколько еще впереди! Хотя бы знали, что у меня-то все в порядке" (27/7-41 г.).
Этого дня давно ждали. Начальник разведки умный, всевидящий и всезнающий полковник Фрумкин непрерывно сигнализировал, дескать, на аэродромах, занятых противником, идет концентрация воздушных сил противника, накапливается бомбардировочная авиация, все готовится для воздушных налетов на Таллин и корабли. После сигналов Фрумкина все средства ПВО были приведены в готовность. Зенитчики находились у орудий, летчики - у самолетов, и, конечно, никуда не отлучался Голев. Большую часть времени он находился в машине у локатора, часами наблюдая за разверткой. Глаза уставали от напряжения, болела голова. А что делать?! Не проморгать же снова противника. В тот раз прорвался разведчик, пролетел на большой высоте, и делу конец. А теперь готовится армада для нанесения бомбовых ударов, и дело совсем не в том, чтобы доказать генералу Зашихину, дескать, не зря мы тут хлеб едим хотя и это важно, но куда важнее выполнить свое назначение - вовремя оповестить о грозящей опасности.
"Налет 23-х стервятников. Обратно улетели только 20. Трех подбили. У нас без потерь" (2/8-41 г.).
И вот как это произошло. Прогнозы Фрумкина оправдались. В полдень открылась дверца фургона, и появился командир взвода, приглашая к обеду. "Еду давайте сюда!" - отозвался Голев, и не успел еще командир взвода уйти, как Голев среди случайных мечущихся вверх и вниз выбросов луча развертки, часто появляющейся бахромы и "травки" - этих неизменных шумов и помех поймал сигнал. И не один, а несколько. Они быстро возникали на экране, как будто сообщая: "А вот и мы..." Самолеты еще были далеко, когда с РЛС был подан сигнал на командный пункт ПВО, а оттуда дальше на зенитные батареи и к летчикам-истребителям.
- Летят, проклятые! - только и успел произнести Голев, ни на один миг не отрываясь от экрана, продолжая сообщать по рации все новые и новые данные о самолетах, держащих курс на Таллин.
Его сигналы были приняты. На зенитных батареях сыграли тревогу, и с узкой полоски асфальтированной дороги у рыболовецкого колхоза, где вынуждены были базироваться наши истребители, ушли в небо командир эскадрильи Романенко и летчики Кулашев, Байсултанов, Потапов, Васильев...
На самых подступах к Таллину завязался воздушный бой, и лишь отдельные самолеты, прорвавшись к рейду и кораблям, бросали бомбы. Ничего этого не видел Голев. Он не знал о той, можно сказать, классической атаке, когда молодой истребитель Иван Георгиевич Романенко (ныне генерал-лейтенант в отставке) буквально врезался в строй бомбардировщиков, ошеломив своим дерзким маневром немцев. Слух Голева даже не улавливал выстрелов зенитной батареи, стоявшей неподалеку от виллы, потому, что все его внимание было привлечено к экрану, куда в это время приходили новые и новые сигналы...
После отбоя Голев снял трубку и услышал голос генерала Зашихина:
- На этот раз вы молодцы. Так держать дальше! Налеты продолжались. И локаторщики обнаруживали воздушного противника на дальних подступах к городу.
Читаю дневник дальше:
"Если фашисты будут напирать, закрываем свою лавочку и идем на передовую линию (если она сама к нам не придет). Как-то неудобно все время чувствуешь, что за тебя кто-то воюет, а ты здесь живешь на даче, пользуешься всеми благами. Польза от нас все же есть и будет еще больше" (5/8-41 г.).
То, о чем мечтал Голев, узнав о налетах немецкой авиации на Москву, две недели назад наконец-то стало реальностью:
"Сегодня радостное известие. Наши совершили многочисленный и удачный налет на Берлин, там совсем не ждали. Летели в отвратительную погоду. За Москву - ответный удар!" (10/8-41 г.).
Было чему радоваться. И, возможно, это первая, хотя быть может, и символическая победа навела Голева на более широкие размышления:
"Интересное совпадение. Гитлер явно играет под Наполеона. Наполеон начал наступление на Россию 23 июня 1812 года. Гитлер напал на СССР 22 июня 1941 года. Наполеон взял Смоленск 18/8. Гитлер примерно 13/8. Это совпадение продолжается, только с маленькой разницей. Этому выродку в Москве не бывать, а кончит он тем же..." (10/8-41 г.).
Война подбиралась к Таллину незаметно, подобно ядовитой змее, подползающей крадучись, чтобы смертельно ужалить. В последние августовские дни стало привычным слышать раскаты корабельной артиллерии, ведущей с рейда огонь по войскам противника, и видеть ответные взрывы вражеских снарядов столбы воды, взмывающие к небу. Ночью поднятые по тревоге локаторщики услышали громы вражеской артиллерии в окрестностях Таллина. Было приказано немедленно оставить виллу и переправиться со всем хозяйством в сравнительно далекий, можно считать, тыловой район города, на полуостров Копли. Снялись очень быстро. Завели машины. И через час заняли новую позицию, продолжая нести службу. Они не исключали возможность, что придется принять бой...
"До моря 400 метров. Дальше ехать некуда. У нас больше 100 патронов на каждого. Будет обидно получить ранение или быть убитым до того, как боезапас не израсходовал на этих людоедов" (23/8-41 г.).
Очень скоро противник прорвал третью, последнюю линию нашей обороны и оказался у стен Таллина. Город принял суровый вид. Учреждения не работали. Закрылись кофики и магазины. Улицы были перегорожены баррикадами. Запах гари - во многих местах пожары...
Ясно - дальше не удержаться... И потому флот получил приказ оставить Таллин, эвакуировать войска в Кронштадт, сохранить боевое ядро флота. И пока в штабе флота разрабатывается план прорыва кораблей через густые минные поля, здесь все способные держать в руках оружие брошены на линию огня. Им не разбить противника, но остановить его можно, а тем самым выиграть необходимое время, прикрыть отступление массы войск.
Ушли на передний край и бойцы подразделения РЛС.
"Я остался с четырьмя шоферами. Можно даже и одному работать".
Оптимизм не изменяет Голеву. И хотя обычная проводная связь со штабом ПВО нарушена, ввели в действие УКВ. Уже все знают об отступлении - Голев все равно несет вахту у экрана, более чем когда-либо наводненного шумами и помехами. Ему важно и в этой обстановке проверить свою опытную установку, определить дальность приема сигналов с тем, что, если будет жив, сможет на опыте работы в Таллине внести немало усовершенствований.
"Сегодня видел сигнал такой же установки у Ленинграда" (26/8-41 г.).
В том убедили Голева "зайчики", появившиеся на экране издалека. Он обрадовался такой дальней связи, что само по себе было большой неожиданностью, и рискнул передать по УКВ: "Таллин живет и сражается" в надежде, что там поймут, откуда эти слова. Он хотел подписаться своим именем и тут же подумал: может перехватить противник. Не имея секретного кода на связь с Ленинградом, он молниеносно придумал свои позывные: "Анта, Адели, Ута". И уж если говорить откровенно, не он сие придумал, придумал писатель, автор фантастической повести, прочитанной в юности. Там с Марса идут загадочные сигналы "Анта, Адели, Ута" - они с тех далеких лет остались в памяти и пришли на ум в эту самую минуту.
Недолго пришлось ждать Голеву ответа. На той же волне ему отвечали: "Анта, Адели, Ута. Вас понял. Ленинград тоже в опасности. Будем держаться. Желаем вам боевых успехов".
"Какие там успехи, - с иронией подумал Голев. - Если бы знал мой коллега, что нам считанные часы оставаться в Таллине, а потом плавание в неизвестность. И доберемся ли мы до Кронштадта - бабушка надвое сказала"...
Что больше всего радовало Голева? Его сигналы достигли Ленинграда - это уже здорово! Вместе с тем, сколь оно ни парадоксально, кажется, легче разобраться, что там, в Ленинграде, нежели в нескольких километрах от Копли. В вилле парка Кадриорг, возможно, уже новые хозяева, весьма вероятно, там слышится лающая немецкая речь.
