Через несколько минут мы оказались у двухэтажной дачи. Входим. Снова встреча с начштаба. Сообщаю ему, где был, что видел. Спрашиваю, какие события произошли за эти сутки.
- Противник атаковал аэродром, - рассказывает подполковник. - Был жаркий бой. Мы уничтожили около батальона пехоты. Они видят, что штурмом взять Таллин не так-то просто. Стали хитрить, стремятся просочиться в город мелкими группами. Наша бригада несет потери, но держимся на прежнем рубеже.
- А где редакция? - спрашиваю его.
- Там, где все.
- То есть?
- На передовой!
Да, моя статья Дрозжину уже не понадобилась. Поскольку обстановка круто изменилась в пользу противника, по приказанию командования все способные держать оружие пошли в строй. Дрозжин с горсткой своих людей тоже отражал атаки.
Мне не оставалось ничего другого, как возвращаться в Таллин.
* * *
На обратном пути, на самой дороге я встретил Всеволода Витальевича Вишневского.
- Изучаю обстановку и с народом беседую, - объяснил он. - Тяжело приходится. Противник крепко жмет. Люди, сжав зубы, держатся, пружинят.
Просвистели снаряды. И точно эхо, где-то совсем близко прокатилось несколько глухих взрывов.
Вишневский дружески взял меня под руку и привел к бойцам, которые поблизости от шоссе маскировали орудие, только что установленное на новой огневой позиции. Его встретили как старого знакомого, и маленький круглолицый сержант обратился к нему:
- Товарищ полковой комиссар, вопросик есть: фронт у нас не сплошной, мало нас, а гитлеровцы в город лезут, по пятку, по десятку просачиваются. Чего доброго, там соберется целый полк. Как ударит нам в спину, что будем делать?
- Биться! - резко ответил Вишневский и уже спокойно, рассудительно продолжал: - Такая же картина была в Мадриде во время боев. Целые подразделения фашистов умудрялись пробираться через боевые порядки республиканских войск. И что же? Кто-нибудь отходил? Нет! Фашистов вылавливали, обезвреживали, а линию фронта держали на крепком замке.
- Откуда вы знаете? - с наивным любопытством снова спросил сержант.
- Я был в Испании. Всего насмотрелся...
С жаром и душевной страстью он начал рассказывать об Испании. Артиллеристы стояли, не шелохнувшись, внимая каждому его слову.
После беседы Вишневский обратился ко мне!
- Где были, что видели?
А выслушав мой короткий рассказ, сказал:
- Спешите в "Советскую Эстонию". Там верстается очередной номер, может, поспеете со своими материалами.
Мы опять вышли на шоссе, "проголосовали". Остановилась машина, направлявшаяся в Таллин, и я сравнительно быстро добрался до редакции.
- Где ты был, пропащая душа?! - набросился на меня мой друг Даня Руднев. Недавно назначенный редактором "Советской Эстонии", он сидел над макетом полос и, не дав мне открыть рта, выпалил:
- Ты знаешь, мы нуждаемся во фронтовых материалах. Сейчас же иди на машинку и продиктуй, что у тебя есть.
Далеко за полночь, после того как я сдал материал и все четыре полосы, подписанные редактором, были спущены в типографию, мы в ожидании, когда зарокочет ротация и принесут первые оттиски, сидели с Рудневым, неторопливо обсуждая текущие события. Он рассказал о беседе с председателем Совнаркома Эстонской республики Иоганесом Лауристином, который сообщил поразительную историю подвига, совершенного жителями бухты Локса, как они оказывали помощь балтийским морякам, попавшим в беду.
Я узнал от Руднева о самом факте. Подробности ему не были известны. Но я уже лишился покоя и на следующий день утром поднимался на Вышгород к Лауристину.
Прохожу под арку, иду длинными коридорами. В приемной просят подождать - у Лауристина заседание. Терпеливо жду. Наконец открывается дверь и из кабинета выходят люди. Я захожу. В кресле за письменным столом сидит окруженный людьми Иоганес Лауристин. У него худое скуластое лицо, добрые задумчивые глаза, очки в черной роговой оправе. Несмотря на трудную напряженную работу, выглядит он значительно моложе своих лет. На его свежем, гладком лице, казалось, не отразились многие годы, проведенные в тюрьмах буржуазной Эстонии, бесконечные преследования, которым он подвергался за принадлежность к Коммунистической партии. Последний раз он был освобожден из тюрьмы в 1938 году.
Стиль работы бывших подпольщиков - новых руководителей Советской Эстонии особенный... Годы тяжелой борьбы выработали в них сдержанность, молчаливость, деловитость.
Когда все удалились, Лауристин начал беседу со мной. Предельно кратко охарактеризовал положение в Эстонии, рассказал о том, что вся промышленность работает сейчас для фронта, что таллинские предприятия освоили производство боеприпасов, железнодорожники оборудовали и передали Красной Армии два бронепоезда. Тысячи трудящихся строят оборонительные укрепления. Рабочие истребительные батальоны вместе с Балтийским флотом и кадровыми войсками Красной Армии защищают Таллин.
- И при всем этом, - заметил Лауристин, - мы хорошо понимаем серьезность угрозы и стараемся эвакуировать из Таллина ценное оборудование. Вот на этом-то и играют наши внутренние враги. А они есть. Вы их, конечно, видели.
Да, я наблюдал за ними, как только приехал в Таллин. В то время как трудящиеся строили оборонительные укрепления - они целыми днями сидели под парусиновыми тентами кафе, изнемогая от жары. В дымчатых очках и шерстяных костюмах они лежали на пляжах в Пирите и злословили по нашему адресу.
А когда в окрестностях Таллина послышался гром фашистской артиллерии, что ни день, в кирках демонстративно устраивались пышные свадьбы, и праздничное шествие с цветами растягивалось по центральным улицам города.
- Но не они делают погоду. Напишите, как ведут себя настоящие люди, истинные патриоты Советской Эстонии, - продолжал Лауристин. - К примеру, случай в Локсе. Жаль, вы туда не попадете. Бухта Локса уже занята противником. Там произошло событие, которое очень ясно показывает, кто нам истинный друг.
К сожалению, Лауристин почти ничего не прибавил к тому, что я узнал от Руднева. Но он сообщил одну весьма существенную деталь: на месте происшествия находился заместитель начальника Политуправления флота бригадный комиссар Карякин.
- Думаю, это для вас самый надежный источник, - заключил Лауристин.
Василия Васильевича Карякина мы хорошо знали как строгого, требовательного, но вместе с тем на редкость теплого и душевного человека. В эти дни его редко видели в Политуправлении. Большую часть времени он находился на кораблях или в частях морской пехоты. В момент воздушного налета немецких пикировщиков он на посыльном катере подходил к эсминцу "Карл Маркс". При взрыве бомбы его ранило в ногу и контузило.
Все это я узнал гораздо позже от моряков. А пока я спешил в Кадриорг, где помещался морской госпиталь. Очень скоро я нашел палату и койку, на которой увидел Василия Васильевича. Забинтованная нога лежала поверх одеяла. Думаю, ему было не сладко в это время, но он и вида не показал. Приветливо помахал рукой и, улыбнувшись, произнес:
- От вашего брата никуда не скроешься.
Из рассказа Василия Васильевича отчетливо вырисовывалась картина событий, развернувшихся в бухте Локса.
...Корабль стоял на рейде. После прямого попадания бомб он стал быстро погружаться на дно. Успели спустить баркасы, собрали раненых, подобрали обожженных, плававших вокруг корабля в горящем соляре и направились к берегу.
В мирное время военные корабли не очень-то удостаивали своим вниманием бухту Локса: здесь даже причалить было некуда. Первыми появились на берегу директор местной школы Арнольд Микович Микивер и его жена. Потом сбежались мальчишки - ученики Микивера, рабочие кирпичного завода, их жены, учителя... Прибежала медсестра и даже провизор из аптеки. Спокойно и деловито они подошли к баркасам и помогли легкораненым выбраться на берег, тяжелораненых выносили на руках.
Медсестра Юхана оказывала первую помощь. Учителя и школьники превратили школу в госпиталь, раздобыли в поселке кровати, одеяла, постельное белье, уложили пострадавших и трогательно ухаживали за ними.
