Том не пытался разговаривать на русском, хотя раньше активно изъявлял желание. После первой встречи с Дядькой он вообще довольно часто молчал, не переспрашивал и обзавёлся ангельским терпением. Мне было тревожно за него, ибо я знала, что Стэнсбери был совсем не таким, и это временное затишье не сулило ничего хорошего. Он впитывал как губка всё происходящее, тщательно акцентируя внимание на деталях – любой неоднозначный жест, любое грубое слово – и он мог сорваться. Но дезертир мастерски избегал и того, и другого, сохраняя это хрупкое равновесие. Он, совершенно не напрягаясь, мог сделать то, что нужно ему, при этом не давая Тому и малейшего шанса на вспышку праведного гнева. Он только безнаказанно поддразнивал его, получая от этого какое-то своё изощрённое удовольствие и по-прежнему не реагируя на мои замечания по этому поводу.

Вернувшись, Саня скомандовал отбой, оставаясь на первое дежурство. Не дожидаясь особого приглашения, я нырнула в спальник к Тому, предоставив свой как одеяло. Тот, немного смутившись, сдался. Привалившись на его плечо, я довольно зажмурилась, получая долгожданные объятия. Англичанин отрывисто посмеялся, нежно касаясь моего лба губами. Чуть ли не счастливо повизгивая от свалившихся на меня поцелуев, я заёрзала, устраиваясь удобнее. После бесконечной степи и Саниного тотального контроля мне казалось, что я попала в рай.

– Ой, ну всё, цыц там! – прикрикнул Дядька, прикуривая от старенькой стальной зажигалки. – Как в летнем лагере, ей богу!

– А ты не завидуй! – ехидно пропела я.

– Я? – дезертир поспешно вытащил из зубов задымившую сигарету, грозящую выпасть. – Я да, я завидую! Я, может, тоже хотел бы вот так залезть к Сойеру под бок и повизжать чуток!

Уткнувшись в краешек спальника, я безостановочно заржала, красочно представляя эту сцену. Томас же демонстративно не обратил внимания на нашу короткую перепалку, сделав вид, что его это не касается.

– Передай нашему дорогому молчаливому другу, что у него есть всего несколько часов для сна, – добавил дезертир, пока я была обескуражена его шуткой. – Пусть потратит это время с умом. Я разбужу его. Слышишь? И прекращай уже это буйство гормонов, а то отселю нахрен!

– Всё-всё! – пообещала я, с трудом успокаиваясь.

Том заснул очень быстро. Уткнувшись в мои волосы, он глубоко и мерно дышал. Его рука безвольно сползла с меня, когда я в очередной раз заёрзала в попытке принять удобную для сна позу. Спать на земле было неудобно и жёстко. А ещё ночью заметно похолодало. Я с удивлением обнаружила, как от моего дыхания идёт лёгкий еле приметный пар. Вот теперь я могла с уверенностью заявлять, что осень наступила. Я не помню, сколько я лежала, всё ещё пытаясь заснуть, час или два?

Тёмное глубокое небо ощетинилось на нас яркими холодными звёздами. Откуда-то повеял промозглый ветер. Огромный враждебный мир заключил нас в свои объятия, словно убеждая, что бежать от него бесполезно. Я поёжилась. К счастью, Дядька подарил мне тёплую флисовую кофту взамен утраченной мною куртки. Однако и она меня вряд ли бы спасла, стоило ударить настоящему морозцу. Человек ведь так хрупок. Мы существуем в очень узких температурных пределах. Если бы не наши изобретения и тёплые дома, мы бы давно уже вымерли, как динозавры. Стоит законам природы измениться хоть на чуть-чуть – и привычный мир послушно покатится в тартарары. Стоит объявиться неизвестному доселе паразиту, превращающему людей в зомби – как вымрут целые города, страны, континенты…

Растеряв всё желание погружаться в сновидения под боком у любимого человека, я привстала. Мне было страшно от своей же мысли, а сна больше не было ни в одном глазу. Во мне назревала паника. Я, как и всё живое, хотела жить и продолжала бороться за это право. Но так ли это было необходимо? Может быть, зомби – это всего лишь антидот против человечества? Природа вольна сама запускать свои двигатели эволюции, когда ей вздумается. Так, может быть, мы и так уже все обречены, и сопротивляться бесполезно?

Я встала, заботливо прикрыв Томаса спальником. Мои глаза уже привыкли к темноте, так что я безошибочно отыскала Дядьку за сваленным в кучу нашим добром. Саня лежал на земле, подложив под голову рюкзак. Тонкая струйка дыма тянулась от очередной сигареты. Господи, разве ж можно так много курить?! Заметив меня, он приветственно отсалютовал ею. Я подошла к нему ближе, чтобы ненароком не разбудить англичанина.

– Чего не спишь? – тихо спросил он.

Лицо у него было отрешённое, практически блаженное, а на губах мужчины играла лёгкая полуулыбка.

– Мне страшно, – призналась я, окидывая окрестности растерянным взглядом и присаживаясь рядом с ним.

С занятой нами возвышенности окружающие нас степи просматривались до самого горизонта. Расстилаясь бесконечными чернеющими коврами, они разбегались в разные стороны, врезаясь в тёмные же очертания гор. Так размашисто и объёмно, что легко можно было почувствовать всю свою никчёмность.

– Я пару растяжек поставил, так что спи спокойно, – заверил меня дезертир. – Если кто и вздумает подобраться – бомбанёт так, что все проснёмся, не боись.

Я вымученно улыбнулась его словам и обхватила себя руками, уберегая нагретое тепло. Мы просто сидели и молчали – Дядька курил, а я всё думала. И растяжки его меня совсем не успокаивали.

– Жутко здесь, – наконец высказалась я.

– Да нет, – задумчиво ухмыльнулся мужчина. – Как везде.

– И часто ты так ночуешь, один в чистом поле? – решила я спросить, чтобы отвлечься от собственных страхов.

– Довольно часто приходится, по воле обстоятельств. Я привык, – он смотрел куда-то в небо, и его глаза блестели. – Мне даже нравится.

– Разве это может нравиться? – тихо спросила я, скорее у самой себя, чем у своего собеседника.

Что такого Саня находил в своём отшельничестве? Живя долгое мучительное время в покинутом всеми городе, я мечтала лишь о том, что когда-нибудь встречу выжившего. Выжившего человека, который спустя пару часов не накинется на тебя и не убьёт. Хоть одного. Я боялась любого шороха и пряталась за заколоченными окнами. Боялась даже допустить мысль о том, что ночью можно выйти на улицу, не говоря уже о совсем безумной идее – заночевать под открытым небом!

– Ляг на землю, – вдруг предложил он, подпихивая мне рюкзак. – И не смотри по сторонам. Лучше посмотри вверх!

Кинув осторожный взгляд на сумку, я привалилась на неё, нащупав внутри что-то жёсткое. Пристроив голову поудобнее, я попыталась отпустить съедавшее меня напряжение и успокоиться. Ведь всё-таки я находилась здесь не одна. И больше никогда, надеюсь, не буду. За меня теперь есть кому заступиться. Отпустив землю, мой взгляд всецело переключился на раскинувшуюся над нами звёздную карту. Когда-то я любила звёзды…

Саня вытянул вверх свободную от сигареты руку и прищурил глаза, измеряя какое-то одно ему известное расстояние. Наконец, довольно крякнув, он заговорил непривычно мягким голосом:

– Я долго шёл…

Он перевёл дыхание, будто собираясь с мыслями.

– …и, выбрав для ночлега

Холм ледяной, поставил гибкий шест.

В полярной тьме не Сириус, не Вега,

Как знак Любви, сверкает Южный Крест.

Вот дунул ветер, поднял вихри снега;

Запел унылый гимн безлюдных мест…

Но для мечты есть в скорбной песне нега,

И тени белые как сонм невест.

Да, я – один, во льдах пустых затерян,

Мой путь в снегах обманчив и неверен,

Мне призраки пророчат гибель вновь.

Но Южный Крест, мерцающий в тумане,

Залог, что я – не завершил скитаний,

Что впереди – последняя любовь!

Когда дезертир замолчал, на меня обрушилась давящая тишина. Не моргая, я смотрела в сине-чёрное небо и чувствовала, как по моим холодным от ночного воздуха щекам скользят горячие слёзы. Весь этот огромный мир в мгновение ока сжался до тесного вакуума и захлопнулся. Безмолвно открыв рот, как рыба, я силилась понять – откуда? Откуда этот совершенно случайный и чужой мне человек знает «Южный Крест»?