Можно сделать предположение, что Мстислав, побывав на Святой земле, не только воевал с сарацинам, но и активно готовил почву для будущих военных союзов. Видимо, по его рекомендациям русские князья пошли на брачные союзы и с византийцами, и с венграми, имея в виду дальнейшее, более тесное политическое сближение. В этом Мстислав полностью повторял политику своего отца и своего деда.
После Ветичевского съезда (1110) русские князья начинают активную борьбу с половцами. Походы на них следует в 1101,1103, 1107, 1110, 1111г.г. В 1120 году были окончательно изгнаны из Поднепровья печенеги. Особенно успешным были походы 1103, 1107 и 1111 г.г., увенчавшиеся полным разгромом степных хищников. Почти ежегодные военные походы в степь позволили Руси на некоторое время избавиться от половецкой угрозы. Самое примечательное в этих войнах то, что они носят все признаки крестовых. Вот, например, как описывает летописец поход 1111 года: «И пошли, возложив надежду на Бога и на пречистую матерь его, и на святых ангелов его. И выступили в поход во второе воскресение Великого поста, а в пятницу были на Суле. В субботу достигли Хорола, и тут сани побросали… В среду крест целовали, и возложили всю свою надежду на крест, проливая обильные слезы… И пришли к Дону во вторник. И оделись в броню, и построились в полки, и пошли к городу Шаруканю. И князь Владимир, едучи перед войском, приказал попам петь тропари, и кондаки креста честного, и канон святой Богородице» («Повесть временных лет». Перевод Д. Лихачева).
Именно так описывают и западноевропейские хроники походы и сражения крестоносцев. Поэтому не будет преувеличением считать, что русское воинство переняло у европейцев идею крестовых походов против язычников и иноверных.
Таким образом, в течение двадцати лет русские дружины воевали с иноверными под знаком креста, и могут с полным основанием называться крестоносцами. Но почему же в летописях нет ни строчки о том, что это были крестовые войны, или войны во имя религиозного торжества, и почему их никак не связывали с европейскими духовными движениями того же времени?
Надо помнить, что сами крестоносцы не знали термина «крестовые походы», который появился лишь в XIX веке. Сами они называли себя «воинами Христа», или «воинами веры». Тем более не знали этого термина на Руси, письменная культура которой была еще далека от выработки точных понятий и определений.
Надо учитывать и другое – греческое культурное и религиозное влияние на сознание русского народа. И последнее является наиболее главным.
3. Коллективное бессознательное Юнга с греческим лицом
В «Повести временных лет», в той ее части, которая написана еще во времена языческие, летописец (несомненно, славянин), описывая войны Святослава с греками, с наивной откровенностью замечает, что греки склонны к обману и «лживы и до наших дней». После крещения Руси летописание было доверено монахам, как правило, грекам, и подобные отрицательные характеристики в отношении Византийской империи, ее императоров и ее народа, исчезают полностью с летописных страниц. Но это не значит, что Византия стала другой. Летописцами была введена определенная идеологическая цензура, и на многие откровенные высказывания был наложен запрет.
Византийская империя к тому времени уже существовала около пятисот-шестисот лет, и за это время выработала циничную и изощренную политику, которую применяла как к собственному народу, так и к соседним государствам. Поскольку в состав империи входили многие народы, императоры практиковали массовое их переселение в другие части империи, чтобы разобщить и противопоставить друг другу. Сирийцы и армяне переселялись на Балканы, славяне переселялись в азиатские части империи. На границах поселялись кочевники, которых императоры часто использовали в борьбе со своими подданными. Войска, как правило, были наемные и состояли из норманнов, британцев, куманов, турок-сельджуков. Вооружать собственный народ византийские императоры откровенно боялись. Воюя против сельджуков, императоры прибегали к помощи европейцев, для войны с европейцами использовали большей частью азиат.
Пример наиболее характерной византийской политики дает нам царствование Алексея I Комнина. Храбрый воин, способный полководец, выдающийся организатор, прекрасный семьянин, но, в то же время, и типичный византийский государственный деятель, отличавшийся в своих действиях необыкновенным цинизмом. Престола он достиг в результате мятежа, своих противников из числа греческой аристократии он устранял с помощью яда и наемных убийц, ослеплял и оскоплял их, не страшился прибегать к самому низкому обману, чтобы поссорить своих врагов. Он неоднократно заключал военные союзы с мусульманами, чтобы отобрать у крестоносцев завоеванные ими области в Палестине, и с крестоносцами, чтобы сдержать натиск мусульман. Во время осады Антиохии турками-сельджуками, он так и не пришел на помощь христианам, преследуя свои политические цели. Это был человек коварства необыкновенного.
Несомненно, что сведения о подобных деяниях византийцев приходили и на Русь, и вряд ли встречали одобрение у русских князей. Видимо, раздавалось немало осуждающих слов в адрес империи. Но эти осуждения так и не попали на страницы летописей, чему помешала определенная религиозная и национальная тенденциозность составителей русских хроник.
Подтверждением преобладания у летописцев определенных культурно-национальных предпочтений и симпатий служит их слишком преувеличенное внимание к Владимиру Мономаху. Да, конечно, этот князь заслужил многие похвалы, но разве только он один был украшением Руси? Разве его двоюродный брат Святополк Изяславич был менее авторитетен? Если бы этот князь не поддерживал Мономаха, то вряд ли бы последний смог стать заметной фигурой в нашей истории. Летописцы несколько пристрастно оценили этих князей и, возвеличив похвалой одного, значительно принизили заслуги другого*. Подобное отношение объясняется тем, что матерью Мономаха была гречанка, и это вызывало повышенные симпатии греков-летописцев к этому князю.
*О неоспоримом авторитете Святополка свидетельствует то, что Мономах добровольно уступил ему Киевское княжество. С этим решением согласились не только все князья, но и сами киевляне, всегда проявлявшие строптивость в подобных делах. Но греки-летописцы и тут нашли выход: эту уступку они представили как скромность Мономаха и его нежелание развязывать междоусобную войну.
Хотя и был причастен Святополк к ослеплению князя Василька Ростиславича, но, все же, за него заступились киевляне и духовенство, и это говорит в пользу Святополка, и свидетельствует о любви к нему народа. Некоторые его военные неудачи в войне с половцами сильно преувеличены летописцем-греком, явно стремящимся несколько умалить значение этого князя. Причина неприязни к нему греков-летописцев может быть объяснена и тем, что он был женат на немке-католичке. Не исключено, что он и сам, во время посещения Рима и папы, мог принять католичество, или же, что более вероятно, просто проявить симпатию к римской церкви. Но это нисколько не повлияло на привязанность к нему киевлян.
Откровенными национальными тонами окрашен и летописный рассказ о завоевании князем Олегом Царьграда. Настроение автора просто выплескивается на страницы его повествования. И это позволяет с уверенностью говорить о том, что эти строки писались не славянином, но греком, видевшим в славянах диких варваров: «Воевати нача и много убийства сотвори около града греком, и разбиша многы полаты, и пожгоша церкви. А их же имаху пленники, овех посекаху, другия же мучиху, иные растреляху, а другия в море вметаху, и ина много зла творяху русь греком, елико же ратные творять».
Впоследствии такими же словами летописец описывал монгольское нашествие на Рязанскую землю: «Безбожные татары… почаша воевати Рязаньскую землю, и пленоваху и до Проньска, попленивше Рязань весь, и пожгоша, и канязя их убиша. Их же емше овы растинахуть, другыя же стрелами растреляху в ня, а инии опакы руце связывахуть. Много же святых церкови огневи предаша, и монастыре, и села пожгоша, именья не мало обою страну взяша…»
