Артём внезапно двинулся вперёд, ко мне, но мне даже страшно не стало. Видимо, настолько уже похуй на всё, что уже даже когда Артём ко мне подходит, я уже не боюсь. Растём, хах.

Встав между моими ногами, он обнял меня, и так мы и остались. Я тоже хотел его обнять, но мне показалось, что я сейчас буду не в состоянии удерживать руки, так что я даже не двигался. Понаслаждаюсь односторонним вниманием. Как истинная социоблядь.

– Сильно тебя задело?

Я почти даже усмехнулся. Артём правда распереживался или просто спрашивает? Я не могу понять это по его голосу, как и поверить, что он может правда волноваться за меня по такому поводу. Типа, он так к этому относился, а теперь вдруг-внезапно сменил мнение? Вот лол, блять, совсем петух, что ли? Хотя мне самому сейчас не сильно понятно, почему я смеюсь над ним. Ну, как бы, мне так себе на ощущения, так чего я угораю над человеком? Тоже головой поехал уже совсем.

– Да не то чтобы.

– Ковальскому как-то на день рождения подарили тринадцать банок консервированных ананасов, ну, типа, по приколу.

Очень смешно. Всей компанией смеялись, наверное, пока ели эти ананасы ебучие.

– Он так их обожрался, что до сих пор на них смотреть не может. А прошло лет пять уже.

Это Артём к тому, что я сейчас из-за увиденного в такой кризис уйду, что на всю жизнь теперь абсолютно точно асексуалом стану? Хотя тут уже скорее импотентом. Мда, охуенная история – посмотрел в семнадцать видосик один, и всё, конец. Как у Брана из Игры Престолов. Посмотрел порнуху во сколько-то там – остался калекой на всю жизнь. Да-да, именно так это и работает.

– Да вряд ли всё так плохо.

Может даже не переживать – по этой части со мной всё хорошо будет. Хах.

**

– Пойдёшь в магаз со мной?

Ковальский говорил шёпотом, и я даже не знаю, почему. Хотя не я ли вчера отмечал, что тут очень хорошо всё слышно? Может, Илья боится разбудить кого-нибудь из своих друзей? Какой хороший Илья.

– На улице сильно холодно?

– Минус тридцать.. – протянул Ковальский, набирая что-то на телефоне. – Четыре.

– Пошли.

Это такое мини-приключение. Прогуляться до магазина в минус тридцать. Почему нет. Он, магазин, я имею в виду, не так уж и далеко здесь, так что особо сложно не будет. Хотя хер знает, куда там Ковальский собрался, ну да похер. Шарфик на ебало натянул, и уже не так всё плохо. Бывало и похуже, в общем-то.

– Когда-нибудь это закончится, – с прозаичным видом протянул Ковальский.

– В феврале же обычно морозов сильных не бывает, – попытался как-то развязать разговор я.

– Ну, – согласно и возмущённо протянул Илья. – Обычно всё в конце января отбушует, и дальше уже нормально всё. Но в этом году всё как-то через жопу. И идёт, и будет.

Я надеюсь, он только про погоду, а не что это очередное их охуенное предсказание. А то чёт у нас все заладили с этой хуйнёй. Артём на детей гадает, Ковальский вот какой-то пиздец предвидит. Кстати, он же ещё осенью о чём-то таком говорил, нет? Похоже, было дело. Вот бы ещё кто-то к словам серьёзно относился.

“О, блять, сейчас бы к словам рандомного школьника серьёзно относиться”

Серьёзно. Ковальский не потомственный ясновидящий, да и я не суеверный человек, чтобы страдать всей этой хуйнёй. Ух, не проспался ещё, похоже.

Только мы вышли на улицу, мне поплохело. Не знаю, даже как описать это всё, но сразу вспоминается история, рассказанная Артёмом – как как-то Ковальский не пришёл в школу, потому что “Я вышел из подъезда, мне вот так морозом ебало обдало, и я сразу развернулся и зашёл обратно”. Вот самое оно к ситуации, лучше не опишешь. Просто так внезапно в холоде оказаться – это, ну, неприятно, для ебальца особенно, хотя чё удивительного – единственная открытая часть тела.

Как оказалось, магазин был не так уж и близко, но сильно погоды это не делало – мы всё равно шли быстро, а это в таких вопросах чуть ли не главное. Другое дело, что дышать очень тяжело – особенно поначалу, когда только выходишь на улицу. Это как-то с давлением связано, интересно, или чё? Честно, не понимаю, как это работает, но, вроде как, по барометру можно определить, чё там как дальше будет. Давление повышается – будут холода, готовь жопу. Понижается – можно расслабиться. Но не слишком.

Совсем уж заебавшись, я попытался вдохнуть через рот (какой же соблазн дышать так, а не только через нос), но воздух как-то непонятно застрял в горле, так что я даже закашлялся немного. Смех да и только. Через нос дышать нельзя, через рот тоже как-то не очень. Пиздец вообще, как жить.

– Жопа какая-то, – протянул Ковальский. Он так мило выглядел – такой весь закутанный и тепло одетый, с шарфом на лице, и щурящий глаза, ну вот прям невозможно смотреть. Ми-ми-ми.

– И при всём при этом кто-то умудряется летом ныть о том, как их достала жара. Уёбищные, блять.

Ну.. Согласись, это заёбывает? Когда холодно, ты можешь одеться потеплее или навернуть чаю – как бы, это не сложно, чайник в любой квартире есть. А когда жарко что тебе делать? Потеть? Холодную воду из-под крана хлестать? Да, камни в почках – это же так прикольно, м-м.

– Тебе тоже, небось, нравится, когда холод и прохлада?

Прозвучало как что-то очень нехорошее. Я должен соврать, чтобы Ковальский не возненавидел меня, или можно правду сказать? Как бы, его же нервирует именно нытье? А я даже в тырнетах не сижу, не то что не ною там о том, чего мне хочется, а чего нет.

– Это из-за физиологических особенностей.

– Чё, блять, – протянул Илья. Ну да, прозвучало это странно. Ха-ха..

– Пара вещей просто. Глаза очень восприимчивы к свету, и когда солнце сутками светит, мне хуёво. Из дома не выйти, нихуя, и вообще пиздец.

– Ну, многие от этого страдают, и зимой даже, – хмыкнул Ковальский. – Я вот вчера шёл из магазина. Солнце мне прямо в еблет, сука, светит, мне навстречу люди идут, а я даже их лиц не вижу.

– Всё же, зимой с этим полегче. Ну, и тяжело в жаре.

Это Артём у нас холоднокровное, ему хорошо. А я теплокровное, у меня кровь по телу быстро гоняется, и соответственно, когда вокруг жарко, мне немного не по себе. В общем-то, Артёму тоже должно быть так, но что-то как-то ему похуй. Греется себе на солнышке и радуется жизни. Урод ебаный.

– Сюда ещё добавить, что я быстро обгораю и потом хожу всех облезший и спидозный.

Вот это самое хуёвое. Люди не знакомы с этим, потому им похуй или даже смешно, но вот пусть уснут под солнцепёком на полдня, окей? Не укрывшись полотенцем и вообще ничем. Вот тогда мы поравняемся. Только если для них это полдня под пекущим солнцем, для меня это минут пятнадцать в просто открытой одежде не в теньке. Вот и посмеёмся потом вместе.

– В смысле.

– Вот если сильно солнце палит, мне километр пешком протопать с открытыми руками, и потом просто игра – содри клок кожи подлиннее.

Очень неприятная игра, вообще-то, но когда совсем делать нехер, можно попробовать.

– Фу-у, – протянул Илья, поморщившись.

– Так что я волей-неволей лето не люблю. Прикольно, когда тепло, и хуё-моё там. Вот весна и начало осени – это просто идеально.

– Ну вот я хотел это сказать, что тебе переходные сезоны нравятся, по-видимому. Пх. У меня таких проблем, как бы, нет. Как, думаю, и у половины людей в этом регионе. Так что мне тупо не понятно, в чём их проблема, блять. У нас лето, ну, такое, нормальное, месяц в году. Шесть – зима, и всё остальное – какая-то всратая ебанина. Вам чё, блять, потерпеть сложно? Нет, ноют на каждом шагу о том, что хотят зиму.

– Это разве не те уебаны, которым вечно всё не нравится? Зимой им жару подавай, летом – холода.

Есть такие люди, кхм.

– Возможно. Но всё равно раздражает.

Хер знает, не часто сталкиваюсь.

Ковальский вытащил руку из кармана и пальцами убрал иней с ресниц.

– Срань блядская, – прошипел он. – Глаза не открываются нахуй.

Я уже поплакать успел, между делом так. Ну, как поплакать – одинокая слезинка скатилась по лицу, и всё. Где-то тут должна быть шутка про то, что только так мужики и должны плакать, но мы не будем.