Хотя чем-то это напоминает обычное опьянение от алкоголя, ну, не знаю. Поглядим, что будет завтра утром.

Я честно надеялся, что всё обойдётся, и мы просто ляжем спать (ну, вернее, просто уснём – мы и так лежим), но у Артёма были другие планы – это стало понятно, когда он сначала просто сел, а потом и переполз на меня. Эх, блять.

- Тебе же не понравилось, – когда всё пошло куда-то, попытался что-то сделать я. Это с самого начала не имело никакого смысла, но попробовать-то надо?

- Кто тебе сказал?

- Ебало твоё.

- Ты себе там что-то понавыдумывал, и сам же в это поверил. Не то чтобы я в таком прям диком восторге от этого был.

- Да тебе вообще не понравилось, чё ты мне затираешь сейчас тут?

Артём закрыл мне рот обеими своими руками, что было немного забавно. Ну, ладно, не забавно, мне просто это нравилось. Я больной.

- Чш, – прошипел он. – Не выдумывай.

Выдумываю я, ага. Меня просто вот вообще не радует, что он заставляет себя заниматься тем, что ему не нравится и неприятно. И я не могу понять, зачем он это делает. Он больной? Он глупый? Даже не доебёшься ведь.

- Ещё раза два? И тогда уже точно всё решится.

Ты мудак тупой, любящий пожевать стекло – вот, что я решил.

- Еблан, блять, – отодвинув его руки от себя, сказал я. – Нахера делать это, если тебе не нравится?

Если он использует в качестве аргумента то, что понравилось мне, я ему уебу.

- Оскорбления сейчас вот ни разу не уместны, – помотав головой, сказал Артём. Из-за его состояния у него был такой забавный голос, аж слушать смешно. Ещё бы ситуация была полегче, ага.

Не, ну я надеялся, что этого больше не будет, да и был уверен в этом, но раз Артём хочет, то что я могу поделать. Не отказывать же ему? Да и не так уж я и против. Окей, да, это мерзко, но с выключенным светом можно, да и Артём был прав – это очень даже неплохо. К тому же, мы оба сейчас пьяные, просто пиздец, ещё и под веществами – а чем ещё заниматься в таком состоянии? Уж точно не спать.

Мда, ноябрь начался крайне хуёво. Столько новшеств, аж страшно становится. Ну, по крайней мере, мы точно знаем, что хуже уже не будет, ибо всю хуйню, какую только можно придумать, мы уже перепробовали. Ну, я надеюсь, что мне уже всё известно. А то сейчас ещё выяснится какая-нибудь адовая ебанина, ну, я про фетиши или про какие-то непонятные увлечения, и Артём такой: “Ну дава-а-а-ай, ну чё-ё-ё-ё ты”, а я как всегда не откажусь пушо тряпло безвольное, и потом опять придётся себя дерьмом чувствовать. Не, хватит мне потрясений. Не хочу больше ничего такого дикого – ни делать, ни узнавать о нём. Я уже заебался.

- Это вообще нормально, что так часто?

Меня правда это волнует. Он хоть от того раза оправился? Физически, да.

- Что не так?

- Не стоит побольше перерывы делать?

Хотя бы по первой поре. Хотя я всё ещё дико надеюсь, что первая пора будет и последней, но что-то мне подсказывает, что всё, об этом можно уже даже не думать. Раз он вызвался на второй раз, значит, ему хоть немного, но зашло. Сейчас ещё будет вот эта хуйня, которая “чем больше пробуете – тем лучше получается – тем приятнее”, и всё, блять. Будем ебаться каждый день.

Ну, сейчас вести хотя бы будет он. Уже лучше.

- Нормально.

- Это плохо.

- Заткнись и делай, что говорят.

Я бы доебался, что мне никто ничего не говорил сейчас, но так и быть, не буду.

- С чем..

- В рюкзаке, – Артём махнул рукой в сторону, и тут же она ударилась о тот самый рюкзак, про который сейчас и говорили. Ну и славно, что он здесь – не придётся далеко ходить. И вообще вставать, хах. Я просто боюсь, что даже подняться не смогу, я уже не говорю про сходить куда-то. Да, даже если “куда-то” – в этой же комнате.

- Зачем ты взял их с собой? – пытаясь одной рукой открыть внешний карман, спросил я.

Он планировал это? Или что вообще?

- А если отец роется в моей комнате? – спросил Артём, но тут же исправился. – Хотя он роется, это точно.

Был бы я более трезвым, я бы поохуевал с такого дикого вмешательства в жизнь своего ребёнка, но оставлю это на попозже.

- И вот если он найдёт их?

Как бы, что такого в том, чтобы найти у своего семнадцатилетнего сына пачку презервативов и смазку? Вот у дочери – это ещё как-то странновато, хотя Кристина мне как-то рассказывала, что её подруги как-то подарили ей на день рождения коробочку. Или был бы Артём, скажем, четырнадцатилетним или и того младше.. Но так-то в чём проблема?

- И тогда он типа такой “Ты чё, опять себе бабу нашёл?”.

- Ты так говоришь, как будто это плохо.

Не “ёбыря” же. Да и в чём проблема? Когда это родители начали расстраиваться, узнавая, что у их ребёнка кто-то появился? Нет, можно расстроиться, но только после знакомства с ним или с ней. Но вот так, заранее..

- Давай потом об этом поговорим?

- А если придёт кто-нибудь?

Да, я такой. Нет, ну а как? Надо заранее решать все организационные вопросы. Не хотелось бы, чтобы кто-то видел, тем более – из этой компании. Не знаю, почему я один об этом думаю. Хотя, может, Артём тоже думает, просто не так задрачивается с этим?

- Все уснули, – поморщился он, уже явно недовольный.

- Тут нет замков на дверях.

- Вносим разнообразие в нашу жизнь.

- В твоей жизни будет очень много разнообразия, если кто-то из них узнает.

Артёма это, кажется, не сильно заботило. Больной, блять. Я бы попытался воздержаться, если бы был в квартире своего двоюродного брата и его друзей, ещё и с незапертой дверью.

*

- Она приготовила ему торт, но у них ничего не получилось.

Господи, это просто смешно. Не так, чтобы усмехаться, конечно, но блять. Вот бы всё так легко в жизни было? Понравился тебе человек, ты испёк ему тортик, и всё, вы вместе и предельно счастливы. Ха.

- Какая грустная история.

- Не любят они сладкое, наверное, – вздохнул Артём. – Надо было барана зажарить.

Меня после сказанного немного зажевало, как говорит Ковальский. Артём, как бы, понимает, что ему нельзя так шутить?

- Может, обойдёмся без стереотипных шуточек?

Я, конечно, говорил, что не буду затыкать ему рот, что бы там он ни говорил, но вот так шутить – плохо, особенно когда речь идёт о национальности.

“Такс, это что, покушение на свободу слова?”

“Так, давай потом об этом поговорим?”

- Сказал нацист, – фыркнул Артём, и я не сильно хлопнул его по щеке. Ещё меня нацистом не называли, ага. Я признаю, что такой себе человек по некоторым параметрам, но до нацистов мне ещё расти и расти.

- Ладно, националист, – исправился тот, поморщившись. – Почему тебя так триггерит с этого?

- Это плохо.

Это не причина, конечно, да и вообще – запрещать шутки это как-то по-левацки, но ничего не могу с собой поделать. Мне не нравится, когда так делают. Хотя я нормально отношусь к издевательствам над французами, но хули – они педики и шлюхи все, чего бы не издеваться. А грузины норм ребята. Наверное, впрочем – я с ними никогда не сталкивался.

Ладно, окей, Артём прав – нельзя так гореть с каких-то сранных шуток. Надо будет попросить Отто рассказать мне, почему в таких вещах нет ничего плохого. Я и сам мог бы лекции читать, но когда о чём-то пишет мой любимый дядя, это сразу становится, как бы, весомее и значительнее. Может, попросить его рассказывать мне почаще про то, как гомосексуализм разваливает современное общество? Так, глядишь, и в натурала переделаюсь.

“Ты и так не пидр, успокойся”

Спасибо, мам, только ты в меня и веришь.

- О, я задел чьи-то чувства? – начал издеваться Артём. – Ты же правый, какого хера ты бесишься?

Вот это хороший вопрос.

- Шутки – это не розжиг ненависти.

- Да, я понял.

Хватит об этом. Со мной нельзя говорить о таких вещах. Во мне сразу просыпается мой внутренний любитель попиздеть за всякие разные вещи, а добром такое не заканчивается. Могу задеть чьи-то нежные чувства своими дикарскими взглядами, и им будет больно. Не то чтобы я так ебался с этим, да и думал, что задетым может оказаться Артём, но лучше такие вещи держать при себе.