– Давно не видели. Снимается в рекламе… Про какой-то стимулятор. Как он называется?
– Ой, Ваня, прекрати!.. – все засмеялись.
Кадр из «Семейной кинохроники» 1985 г. – «Застой»
Жизнь Валюшки с хоккеистом Сашкой сложилась трудно. Он был знаменит, заносчив, страстен и ревнив.
– Я ему честно сказала: была на дне рождения. У Лариски можешь спросить…
– Кто тебя за язык тянул? – возмутилась Лариса.
– Что же мне врать, если ничего не было.
– А потом?
– Разбил мне бровь… Я его боюсь! Он спросил: танцевала? – Два раза с одним мальчиком… – Он закричал: «Этот тип провожал тебя?..» – Я честно ответила: «Только до остановки»…
Драматический рассказ Валюшки прервал страшный грохот. Дверь закачалась. А затем стали слышны Сашкины стоны.
Валюшка вся дрожала:
– Не открывай… Он… меня убьёт… (через дверь) Сашенька! У тебя же ключица сломана…
* * *
– Пить чай будем у Кречевских! – объявил Иван. – Прошу к столу! – скомандовал Иван Петров.
И вся компания вышла на лестницу.
– У Кречевских? – тихо спросила Катя своего брата.
Он ответил, когда они входили в квартиру:
– Я в ней родился.
В прихожей был полумрак, и Иван дёрнул за верёвочку от бра на стене. Но свет не зажёгся.
– Тридцать лет назад он тоже не зажигался, – вспомнил американец.
Кадр из «Семейной кинохроники» 1985 г. – «Застой»
Скандал Валюшки и хоккеиста Сашки уже угас, когда появился их приятель латыш Герберт. Он был дипломат, и все решили, что он их успокоит.
Ольга встретила его в прихожей, дёрнула за верёвочку от бра на стене, но свет не зажёгся.
– У вас есть отвёртка? – спросил дипломат. – Или нож…
Минута, и в прихожей стало светло.
– Не выношу, когда техника не в порядке… – сказал Герберт.
С этой фразы начались их отношения.
* * *
…«Служебный роман» женатого Вадима Дашкова и разведённой Ольги Кречевской рассыпался в дни так называемой Перестройки, когда рассыпалась целая страна – Советский Союз.
«Брак ради ребенка» с дипломатом лопнул – брошенный Ольгой на дороге в Москву и оскорблённый в лучших чувствах латыш Герберт уехал служить в Швейцарию.
…И тут произошло нечто стремительное. Они повстречались во Внешэкономбанке.
Она была в этом банке в последний раз – оформляла расчётные и налоговые документы, хвосты по заработной плате – их НИИ, лишённое какого-либо финансирования, закрывалось.
Он – менял американскую валюту на шаткие, легковесные рубли.
Они встретились у касс…
– Do you speak English?
– Я учила французский.
– Tres bien…
И вот уже пришлось сдавать квартиру Совету жильцов Толстовского дома – тогда ещё не было никаких приватизаций. Барахло – мелкую мебель, тряпки, книги увезли её родители и брат Витька в Приозерск. Антона выписали из школы, куда он только что поступил.
И вот они уже в Америке… Ольга из товарища Кречевской вдруг превратилась в миссис Бьёрн Хаслунд… Белый коттедж в Санта-Монике с бассейном, садом и садоводом, с гаражом на две машины, с пляжем у океана.
Бьёрн, как и положено викингам, был заядлым путешественником, колесил по свету – главным образом по Латинской Америке. Собирал сувениры. Однажды привёз сушёную голову маори как джазовую погремушку «маракасу». Привезённые из Советского Союза Ольга с Антоном тоже были экспонатами его коллекции.
В конце первого года их жизни в Санта-Монике появилась на свет Екатерина Хаслунд – Катя.
Бьёрн был уверен, что эта рыжая, как и положено норвежкам, девочка – его дочь…
* * *
– … Я родился в этой квартире… – растроганно и тихо повторил в полумраке коридора Антон, озираясь вокруг.
– Кто будет резать торт?.. – возгласил Иван.
– А про себя-то Ваня и не сказал, – скромно заметила его сестра Таня.
– Сантехник! – шутя, с поклоном, представился Иван… – По-старому водопроводчик… Работаю здесь, у нас, в нашем доме, в бывшей прачечной. Эту квартиру мне с матерью дал «Совет жильцов и их потомков» за то, что я здесь родился, живу и работаю. Хороший дом, древний, ему сто лет… Здесь и водопровод, и электрические лифты были с самого начала, аж до революции… В те времена я назывался бы «золотарём».
– Золотарь? – переспросила Катя.
– Называемся мы по-разному, но дом-музей не покидаем!.. В отличие, так сказать, от некоторых… – не удержался от ухмылки «золотарь».
– А если бы даже хотели покинуть… Ха-ха! – иронизирует Танюшка… Ты лучше почитай про «дом-киномузей». Это же был и ваш дом, и даже эта конкретная квартира, дорогие зарубежные гости…
– Почитай, Ваня, почитай… – зашумело всё общество.
– Ладно, – согласился Иван. – «Посвящается птенцам гнезда Петровых», сидящим за этим столом.
И пока всё общество занималось тортом, Иван, как и положено поэту, стал читать свои стихи с лирическим подвыванием:
И во сне не мог, едва ль,
Шведский зодчий Фрэд Лидваль,
Возводя за домом дом,
Даже помышлять о том,
Что ему судьбой дано
Стать сценографом… в кино!
…В плане был доходный дом,
А возник… ПАВИЛЬОН!
С Троицкой и до Фонтанки
Едут кэбы и тачанки,
«Волги», «Чайки», «Москвичи» —
Тихачи и лихачи.
Кто-то сломан, кто-то скачет,
В коммуналках дети плачут
У некрашеных дверей
Одиночек-матерей…
… Для столетних декораций
Лишь сюжетам бы меняться.
Так Лидваль уже давно
Стал художником кино…
– Замечательные стихи! – восхитилась Катя.
Антон промолчал…
– Лидваль – швед, – как и ваш отец… – закончил своё выступление Иван.
– Наш отец – норвежец, Хаслунд… Бьёрн Хаслунд – возразила Катя. – Мы все – Хаслунды… Но на самом деле отец Антона – поляк, а мой папа – русский.
– Не семья, а Организация Объединённых Наций, – пошутил Иван. – ООН…
– Это действительно ваши стихи? – поинтересовался Антон.
– Действительно… – коротко ответил Иван.
Торт всему обществу нравился.
Иван, услышав звонок, вышел в прихожую и открыл входную дверь:
– Прямо из рая красавица Рая с домочадцами! – вернувшись в комнату, объявил Иван…
Вошла привлекательная рослая женщина в пёстрой блузке-вышиванке и джинсах. С ней трое детей – две девочки-погодки пяти и шести лет и мальчик среднего школьного возраста.
– Раиса – бухгалтер, без пяти минут банкирша, повелительница чужих и не только чужих денег.
Она ответила немедленно:
– Сиди, Ваня, на диване, не считай в чужом кармане!
