– Без паники, Септи, детей много.
На всех сидениях "Ацтека", кроме пилотского, разместили взрослых – пятерых женщин и троих мужчин. Хныкающих детей в возрасте где-то от трех до пяти с грехом пополам усадили взрослым на колени. Тони уселся на порожке сдвижной двери – внутри места уже попросту не было. Септи потянул ручку газа, вертолет, судорожно хлопая лопастями и ревя турбинами, приподнялся над землей на метр, завис и плюхнулся обратно. Почти двукратная перегрузка не давала ему взлететь. Дети дружно заревели в голос. Септи попробовал еще раз, увеличив мощность до чрезвычайной. На этот раз все прошло успешнее: машина зависла и стала набирать высоту и скорость. В этот момент на приборной доске вспыхнул транспарант "Перегрев двигателей". Лемэй выключил чрезвычайный режим, вертолет ощутимо просел, почти коснувшись лыжами травы. А впереди, как на грех, оказалась теплица с шампиньонами. Тони чертыхнулся и спрыгнул вниз. Вертолет, став легче, вновь взмыл и, зацепив конек тепличной крыши, перемахнул через постройку.
Мягко приземлившись на траву, Тони встал и проводил вертолет взглядом. Септи удалось набрать высоту, и машина понеслась в сторону Гроувера. Раздался требовательный писк вызова портативной рации Тони. Он вынул ее из брезентового гнезда на бронежилете и ответил:
– Черповодски на связи.
Голос Септи дрожал от бешенства:
– Тони, кретин, зачем это проклятое геройство?! Я возвращаюсь за тобой. Прием.
– Только попробуй, Септи, и я больше в жизни тебе руки не подам. Спаси их, я здесь пережду. Прием.
– Альтруист вонючий! Подумай о своей жене, о матери… Ты же по ночам светиться будешь! Я возвращаюсь. Прием.
– Ты хочешь, чтобы все твои пассажиры тоже светились по ночам? Перестань паниковать, Септи, нет никакой гарантии, что эта дрянь рухнет именно сюда. Делай свое дело. Связь закончил.
Отключив рацию, Тони подошел к крыльцу дома Лаймонгудов, сел на ступеньки и стал вглядываться в горизонт на юго-западе, откуда следовало ожидать появления В-52.
…Огонь объял уже оба двигателя связки. Сквозь плотное тело пламени летчики видели, как плавится и теряет форму обшивка гондолы. Начинал гореть пилон. Полковник Стрэйкер, поседевший за последние двадцать минут, тянул к Сэйлемс – Гроуверу. Прямо над пилотской кабиной висел сэнгамонский истребитель, сопровождающий "Крепость". В-52 летел уже над болотами на высоте пять километров.
– Сэр, реактор заглушен, готов к сбросу. – раздалось в наушниках.
Вместо ответа командир нажал кнопку открывания створок грузоотсека, а когда лампочка на пульте подтвердила, что они открыты, Стрэйкер, облегченно вздохнув, нажал гашетку сброса. Гигантский цилиндр выпал из брюха "Крепости" и устремился вниз.
Реактор был снабжен парашютной системой, обеспечивавшей его безопасный сброс. Но в ней что-то не заладилось: один парашют вышел из контейнера раньше времени и зацепился за створку бомбоотсека. Майлар купола с треском разорвался, и реактор теперь падал с большей, чем допускалось, скоростью, да еще и самым уязвимым местом – системой охлаждения – вниз.
Тони видел, как от горящего самолета высоко в безоблачном небе отделилось нечто и стало снижаться на парашютах. Молодому летчику стало не по себе: уж очень сильно это походило на атомное бомбометание. "Да ведь так оно и есть…" – подумал он, всматриваясь. Сброшенный самолетом длинный ярко-желтый цилиндр падал чересчур быстро. Снижался он с большим креном, из-за того, что с одной стороны его держало четыре парашюта, а с другой – три. Громада цилиндра рухнула в болото в полукилометре от фермы. Еще не погасшие купола скрыли клубы густого белого пара, до Тони долетело зловещее шипение. Пар понесло ветром на ферму…
Септи прилетел за ним через час. "Крепость" села благополучно, пожар погасили. Лемэй вместо привычного летного обмундирования облачился в громоздкий противорадиационный костюм. Он не приземлялся, Тони вскочил в кабину висящего в полуметре от земли вертолета. Септи всю дорогу до базы приглушенно сквозь респираторную маску честил Черповодски на чем свет стоит. Едва они приземлились в Гроувере, как вертолет окружили дозиметристы, так же, как и Лемэй, одетые в тяжелые антирады. Тони мысленно простился с жизнью: несмотря на то, что он успел натянуть противогаз до того, как его накрыло радиоактивным облаком, доза могла оказаться смертельной. Его тут же, у вертолета, раздели догола, и повели в душевую.
* * *
– Молодой человек, Вы родились в костюме – тройке. Мы, конечно, Вас еще понаблюдаем, но по-моему, последствий у Вашего приключения не будет. – говорил Тони врач. Прошла неделя после аварии американского бомбардировщика, Черповодски провел ее в изоляторе Гроуверского стационара. Его обследовали на лейкемию, искали отложения нуклидов, просто наблюдали за его самочувствием. На здоровье Тони никогда не жаловался, не подвело оно и на этот раз. Радиацию удалось смыть, а внутрь ничего так и не попало благодаря вовремя надетому противогазу.
Ферма же Лаймонгудов оказалась заражена очень сильно, как и территория на пятьдесят миль к югу от места падения реактора: порывистый северный ветер разнес пар, в который превратилась охлаждавшая реактор вода. Хорошо еще, что трещина в системе охлаждения была невелика, а прочный внешний корпус сдержал выброс радиации и свел его к минимуму. Теперь реактором занялись специалисты, трещину в корпусе с помощью дистанционно – управляемых роботов заварили. Больше Тони ничего не слышал об этом. Жертв, по счастью, не было: единственным человеком, попавшим в зону заражения, был он сам. Теперь его больше занимало другое: через несколько дней заканчивался контракт, а дома его с нетерпением ждала жена Шейла. Наконец-то военная служба останется в прошлом, деньги теперь можно будет не считать… Можно подумать и о ребенке.
Дни в госпитале тянулись долго. Наконец, врачи пришли к однозначному выводу, что Тони у них делать нечего. К тому же, пришло время собирать свои немногочисленные вещи и ехать домой.
– Вы уверены, капитан, что хотите нас покинуть? – допытывался у него генерал Годуэлл.
– Да, сэр, абсолютно. Служба мне нравится, но я – человек семейный, пять лет в армии для меня многовато. Хочу осесть, обзавестись домом, детьми.
– Что ж, я это так себе и представлял. Не буду говорить, насколько нам нужны вертолетчики экстра-класса, как Вы, Тони, и желаю удачи на гражданке. А если надумаете – знаете, как с нами связаться. Будем всегда рады Вам…
Транспортный самолет ВВС Сэнгамона, перевозивший джипы в Мэджик Сити, взял Черповодски на борт, и через час полета Тони в парадной летной форме сошел на бетонку аэродрома своего города. Поймав такси, он поехал домой.
Следующие три дня запомнились ему на всю жизнь, столько тепла и любви было отдано ему его зеленоглазой волшебницей Шейлой. Тони с непривычки вскакивал в шесть утра, ночью ему снились вертолеты, трудные задания, которые были ему не по плечу, во сне он почему-то терял контроль над собой, паниковал, ему казалось, что обязательно должно произойти что-то страшное, неотвратимое. Он летел куда-то на боевом вертолете, перед ним вдруг вырастала гладкая графитового цвета стена, он изо всех сил давил на гашетку, ракеты с визгом неслись вперед, врезались в преграду и… не оставляли на ней даже щербин.
Из кошмара его извлекали ласковые прикосновения губ Шейлы. Она, молоденькая банковская служащая, вчерашняя студентка, как никто понимала своего бедового муженька и еще – обожала его. За пять лет, что он служил, она ни разу не высказала недовольства, обиды или претензии, ведь ее Тони обеспечивал им будущее, а раз так – она готова была подождать.
Вскоре Тони, наконец, почувствовал себя дома. Они с Шейлой обошли всех друзей, съездили в Маргарита-Сити к матери Тони, купили машину – предел мечтаний, вишневый "Ягуар", вещь, о которой до армии не стоило и думать. Теперешний счет в банке позволял Черповодски не заботиться о хлебе насущном – на него было заработано. К тому же через полмесяца после возвращения Тони из армии Шейла почувствовала недомогание. Доктор подтвердил ее догадку – это была беременность.
