И, Мерлин свидетель, он хотел забыть ее. И забыл бы, не изреки Трелони пророчества. Признать все это было больно, но пути назад уже не оказалось.

Аппарировав в Лондон, Снейп в отчаянии вломился в дом на Гриммо, отчаянно надеясь заглушить беспощадный голос разума. Думать о том, будто в его жизни была великая любовь, которую он сам сгубил, было проще, чем признать, что он много лет упивался мнимой силой своего духа. Гордец, как и его ястреб. Высокомерный гордец! Как приятно было считать, что его великая любовь возвышает его над этой серой массой людей, не познавших настоящего чувства.

В исступлении Снейп переворачивал верх дном комнату Сириуса, словно искал спасение. И не находил, пока в руках наконец не оказался конверт.

Красивая чужая женщина улыбалась и весело махала рукой со старой чуть потускневшей колдографии.

Не в силах сдержать эмоции, Снейп опустился на пол и заплакал. Он вспоминал, как боготворил ее, как был готов на все на свете. Она была его Принцессой, а Принцесс ведь любят до гроба, что он себе и пообещал в тринадцать лет. Чертов идиот, он действительно был когда-то романтиком. Снейп вспоминал, как думал, что вся его жизнь состоит только из бесконечной страсти к Темной Магии и такой же бесконечной любви к Светлой Лили. Одно отрицало и уравновешивало другое. Любовь к Лили словно оправдывала его, будто он не конченый человек, как все выходцы со Слизерина. И он цеплялся за эту мысль. Хотя оправдываться-то было не за что!

Слезы, прямо как в детстве, текли по щекам. Он смотрел на женщину на колдографии, на письмо, написанное ее рукой, и понимал, что на самом деле она никогда не была ему нужна. Даже проституток он выбирал совсем другого типажа. У него был ее волос. Сварить оборотное и предложить шлюхе было банальной услугой. И однажды он это сделал. Только поиметь свое божество не смог, не встало. Сродни богохульству. Слишком он любил иллюзию того, что его жизнь озарена священным светом. Его ведь всегда тянуло на пафос, чертов Принц-полукровка. Чертов идеалист.

Одиннадцать лет жил монахом и хранил верность призрачной мечте, пока не увидел в глазах какой-то соплячки себя настоящего. Дурак, он забыл о том, какова настоящая любовь к реальному человеку, а не призраку собственной мечты. Для того, чтобы полюбить хрупкую, смертную женщину, нужна была сила, а он трусил. И гнал от себя Тонкс при малейшей опасности. Подставляться под Аваду не так страшно, как бояться снова пережить потерю.

Сопротивляться этому урагану чувств и мыслей было бесполезно, и Снейп дал волю эмоциям. Хватит уже бегать от себя самого, пора признать правду. А потом он сможет делать то, что делал всегда. В конце концов, он всегда был мастером ковыряться в своих эмоциях. И очевидно, та часть его личности, что требовала этих святых страданий, тоже имела право на существование.

Ничего, он вернет защиту, даже если она будет и не такая непробиваемая, как раньше.

А Нимфадора? Пусть она живет своей жизнью, не нужно втягивать ее в этот Ад. Пусть будет счастлива и забудет его, если еще не забыла. У него все еще был долг. Волшебник, поломавший его жизнь и убивший ту девочку с рыжими волосами, должен навсегда исчезнуть с этого света.

Спустя какое-то время Снейпу удалось взять себя в руки. Три дня мазохизма в подвале собственного дома, и он научился делать то, что не представлял раньше возможным: он смог разобраться, как воздействовать на форму Патронуса. Правда, в восстановлении защиты это никак не помогло. Да и вызывать лань ему было теперь крайне тяжело — он не хотел больше этих страданий. Ведь теперь он был уже другим человеком.

Время неслось с бешеной скоростью.

В Министерстве магии случился переворот. Новый министр назначил его директором Хогвартса. Вот он уже входит в школу, и его ненавидят, кажется, еще сильнее, чем раньше. Дамблдор с портрета улыбается так мило и одобрительно. Дни летели, Поттер готовил падание...

<empty-line>

Октябрь 1997 г.

Это произошло в середине осени. Снейп замешкался у двери директорского кабинета, прислушиваясь к звукам внизу в коридоре, но диалог, услышанный из кабинета, заинтересовал его куда сильнее.

— Он должен знать, — скрипучим голосом настойчиво заявлял с портрета директор Диппет Блэк. — И вы не вправе запрещать мне, Альбус.

— Не думаю, дорогой мой коллега. Жизнь течет своим чередом. И все это не столь важные детали в свете происходящей войны и наших общих целей, — мягко парировал Альбус.

— С другой стороны, это действительно не его дело, — начал было третий портрет, как дверь распахнулась.

— Он должен знать! — настаивал Блэк.

— О чем я должен знать и что вы считаете маловажным, господа? — с порога спросил Снейп.

Портреты резко замолчали.

Снейп медленно прошелся вдоль стены, убийственно глядя на каждого из них по очереди.

— Я жду.

— Северус, мальчик мой, это действительно... — начал Альбус.

— Девчонка беременна, оборотень бросил ее, отправил, насколько я понял, к родителям, — Снейп медленно перевел взгляд на портрет директора Блэка. Старик в резной раме с торжествующей насмешкой продолжил: — Это ведь в ее дежурство в прошлом году напали на Артура Уизли?

Снейп молча смотрел на портрет.

— Ну что, так и будете стоять, директор Снейп? — цокнул языком Диппет. — Я начинаю

думать, что женщины — проклятие слизеринцев со времен Кровавого Барона.

— Северус, мальчик мой, — заговорил Альбус, — правильно ли я понимаю, что Волдеморт...

Но Снейп не дослушал его, стремительно покинув кабинет.

====== 16. Энервейт ======

Уже покинув замок, Снейп понял, что поторопился. Стоило как следует расспросить портрет Блэка, хотя вряд ли тот знал что-то еще.

Северус не представлял, что будет, но пустить все на самотек не мог. Он-то наивно полагал, что Люпин присмотрит за девочкой. Тот ведь давно любил Нимфадору. Но как Люпин мог допустить такое, а после оставить ее во время необъявленной войны, Снейп не понимал.

Тонкс, Тонкс... Что же ты наделала, дурочка.

Она должна была осознавать, что беременность от оборотня — это слишком большой риск. Как обезопасить себя, Нимфадора ведь знала. Снейп же объяснял, и за столько лет ни возникало проблем. Тут в голове мелькнула мысль, что это мог быть его ребенок!

Снейп остановился, сердце забилось часто-часто. Он считал месяцы. Тот вечер... в библиотеке на Гриммо, ему было гадко вспоминать... Но... Март! МАРТ! Это было возможно! Если только она вышла замуж уже в положении... Тогда поведение Люпина обретало хоть какие-то человеческие мотивы. Но в этом случае Тонкс должна была вот-вот родить. Снейп чувствовал, как закружилась голова. Он никогда не хотел детей и всегда исключал эту вероятность, но сейчас это было бы немыслимым подарком судьбы.

Он подошел к высокому кованому забору, обвитому плющом. Калитки не было, значит, они выставили защиту на максимум. Правильно. Прикосновение руки — плющ зашевелился и обвил запястье, а потом отпустил, и стальные прутья расползлись в стороны, открывая проход; ведь волшебник, допущенный под кровную защиту, всегда сможет попасть в дом.

Знакомый сад был таким же, как пять лет назад, когда Северус был здесь в последний раз. В небольшом особняке светились окна. Снейп остановился перед дверью, понимая, что не готов к тому, что может увидеть, но сделать этот шаг нужно.

Андромеда направила палочку на дверь. Номинальный замок щелкнул.

— Вы??? Ни шага ближе!

— Не то прикончите меня на месте, — закончил за нее Снейп. Он демонстративно держал пустые руки на виду, хотя запасная палочка была вшита в рукав. — Не сомневаюсь. Но я пришел не как враг.

— Теда здесь нет, — спокойно сказала женщина, удивительно похожая на Беллатрису. — И я не знаю, где он. А если бы и знала, то не сказала бы, даже под пытками, — последние слова она произнесла очень зло.

— Мне жаль, что вам пришлось это пережить, — так же спокойно ответил Снейп, понимая ее намек. В конце лета Андромеду с мужем схватили Кэрроу и пытали, выведывая информацию о местонахождении Поттера. — Я пришел по поводу вашей дочери.