– Ой, точно, Диночка, родинка. Облизнула мама свое пятнышко и говорит: «Это, Ариночка, родинка у меня на губе».

Я стояла, держала Аринку за руку и не верила своим ушам. Мне было одновременно и смешно и жалко бедного ребенка. Надо спросить у Марины, правда ли то, о чем мне поведала ее сестра. Ей что, действительно не дают конфет? Может, у девочки аллергия на них и конфеты в доме Марины под запретом. Однако плохо прячут они свои сладости, если уж ребенку нельзя.

Аринка стояла передо мной такая грустная и молчаливая, скромно понурив голову. Всем своим видом она показывала мне, как ей горько, обидно и голодно без конфет живется. Свободной рукой она теребила край своего запачканного платья и изредка поглядывала на меня. И тут у меня в голове родилась идея, как мне тогда показалось шикарная, я присела перед Аринкой.

– А хочешь, пока Маринка покупает свою картошку, я пойду и куплю тебе конфет? У меня есть немного денег, на конфеты тебе точно хватит.

Взгляд Аринки мгновенно превратился из страдальческого в восторженный и живой. Она сглотнула и тихонько произнесла:

– А не врешь?

– Нет. Зачем мне врать? Ты со мной пойдешь?

– Нет, Диночка, я здесь постою, чтоб мне Маринку отсюда лучше видно было. А ты быстренько в отдел с конфетами сбегай. Давай иди.

– Хорошо, Ариша. Стой здесь и никуда с этого места!

– Диночка, у меня на подошве клей намазан, я приклеюсь на этом месте.

– Какой еще клей? – насторожилась я.

Умильная мордашка смотрела на меня. Аринка развела руками и всем своим видом показывала мне, что я глупая, не понимаю, что ли, о чем речь идет.

– Понарошку, Диночка! У меня клей намазан по-на-рош-ку.

– Ну, стой давай, понарошка ты ходячая, – сказала я и начала протискиваться в то место, где продавались сладости, периодически оглядываясь на малышку. Она тоже видела меня и успокоительно махала мне ручкой, мол, иди-иди, не переживай.

Денег мне хватило только на ириски. Это такие прилипучие конфеты, которые лишают твои зубы пломбы и застревают между зубов. Я придумала сама для себя технологию съедания такой конфеты. Нельзя сразу разжевывать ириску, надо подержать ее во рту, чтобы она обмякла, как умирающий от жажды путник в пустыне, и только тогда потихонечку начинать ее жевать.

Небольшой бумажный кулечек с ирисками и сдачу в кармане понесла я обратно, торопливо пробираясь сквозь толпу покупателей и высматривая Аринку на том месте, где я ее оставила. Вместо малышки в желтом испачканном песком платье я увидела Маринку с широко раскрытыми глазами. На том самом месте, где мертвой хваткой должна была приклеиться подошвами Арина, стояла ее растерянная старшая сестра и оглядывалась по сторонам. Как только она меня увидела, сразу махнула рукой:

– Дина, ну наконец! Где вы ходите?

– Кто вы? Я и ириски? – спросила я, еще не понимая, что произошло.

– Какие еще ириски? А где Аринка?

И только сейчас я поняла, что произошло. Мы потеряли девочку в этом суетном, переполненном после рабочего дня магазине. Я стояла, разведя руки в стороны, и хватала ртом воздух. Мне нечего было сказать моей лучшей подруге.

В голову ударила волна переживания, я так растерялась, что казалось, сейчас упаду в обморок. В таком же состоянии была и Маринка. Разница между нами была только одна – у нее в руках авоська с продуктами, а у меня кулек с ирисками. Мы стояли и молча смотрели друг на друга.

Наконец, Маринка первой сообразила, что надо делать. Она бросила авоську на пол и закричала. На крик обернулись многие покупатели. Самые сердобольные побросали свои места в очереди и направились к нам. Начались расспросы, что произошло и чем помочь. Пока Маринка, сбиваясь в объяснениях, пыталась сказать, что произошло, я неожиданно посмотрела в витрину магазина. На улице, за огромной стеклянной витриной я увидела желтое платьице. Закрывая лицо руками и расплющив нос по стеклу, так чтобы получился поросячий пятачок, Аринка заглядывала с улицы в магазин.

– Маринка, смотри, вот же она, – сказала я.

Мы выскочили из магазина быстрее шальной пули. Маринка забыла авоську с продуктами, я же крепко держала конфеты. Аринка оторвала нос от витрины. Видимо, она долго так стояла, потому что нос покраснел от того, что был расплющен по стеклу. На лице сияла улыбка. Маринка подбежала к ней и схватила за плечи.

– Ты бессовестная дурочка мелкая! Как ты могла уйти из магазина!

– Сама дурочка! – улыбка на лице малышки сменилась злой гримасой. – Это ты меня бросила. Нет, ты выгнала меня из магазина. Все маме расскажу.

У Маринки подкосились ноги. Она мертвой хваткой держала сестру и продолжала кричать на нее:

– Что ты расскажешь, что?

– Все расскажу, расскажу, расскажу, расскажу! – топала ногами и причитала Арина. – Как я хотела постоять в углу магазина и подождать тебя, а ты сказала мне: «Пошла вон отсюда!»

К подкошенным ногам у моей подруги добавился ужас предстоящей ссоры с мамой. Такого она точно не простит. Зная Аринкину любовь к вранью, мама все равно не простит старшую дочь за то, что та потеряла ребенка. А истина все равно откроется. И магазин находится поблизости с домом. Обязательно найдется сердобольная соседка, которая была невольным свидетелем страшной ситуации. Маринке не избежать жестокого наказания.

Она выдохнула, отпустила плечи сестренки и заплакала. Я подошла к подруге:

– Давай я с ней поговорю, Марин? Ты сходи за авоськой в магазин, а то еще украдут. А я поговорю с Ариной.

Марина зашла в магазин, и я увидела, как она наблюдает за нами оттуда. А я опустилась пониже к злобному возмутителю порядка. Аринка еще злилась на всех и на все.

– Ты хочешь конфеты и денежку?

При слове «денежка» левая бровь малышки поползла куда-то вверх. Девочка улыбнулась и тут же забыла обо всем.

– Конечно, хочу, Диночка.

– С одним условием: ты ничего не будешь рассказывать маме. Марина не виновата, ты сама ушла из магазина. Я дам тебе конфеты и денежку, но если узнаю, что ты проболталась, приду и тут же заберу!

– Хорошо, Диночка.

Наш бартер состоялся. Я отдала шантажистке конфеты и сдачу от них. И как только Марина вышла из магазина с авоськой, в которой лежали продукты, мы с Аринкой довольно махали ей руками у входа.

– Сестренка, я пошутила, – ласково обратилась Арина, – конечно же, я ничего не буду маме рассказывать. Я пошутила.

Пока Аринка жевала ириску по дороге домой, Марина с восхищением посмотрела на меня:

– Как? Слушай, подруга, как у тебя получилось поговорить с этой маленькой мерзавкой? Я думала, что мне наказания не избежать. Знаешь, мне кажется, у тебя талант, ты педагог от Бога! По-моему, тебе надо идти в педучилище после восьмого класса.

– Знаешь, Мариш, мне мама тоже говорит об этом. Но я не знаю, сомневаюсь еще.

– Да ты прирожденный педагог. Смотри, как сладила с Аринкой, а она у нас еще та врунишка. Мама бы, конечно, поняла меня, но получила бы я хорошенько.

– Да что тут уметь-то, – уверяла я подругу.

Знала бы Марина, каким бессовестным путем мне удалось добиться послушания от ее младшей сестры. Но я и сама начинала верить в то, что я доморощенный Макаренко и прирожденный Сухомлинский. Мне захотелось закрепить успех, вот только как?

Мы, наконец, пришли во двор, где жила моя подруга. Советский уютный дворик, заставленный машинами автовладельцев. Однако места для игр детям было тоже предостаточно. Во дворе располагалась детская площадка. Там была песочница, истоптанная детскими ботиночками, качалка с облупившейся краской и небольшой деревянный домик с окошком. Вся эта красота стояла под высокой ивой. Дерево опустило свои длинные гибкие веточки прямо на детскую площадку, словно прикрывая тех, кто там копошился, как муравьишки. А копошились там три мальчика и две девочки. Они были примерно одного возраста. Лишь один мальчик заметно выделялся по росту. Он был на голову выше своих друзей, но играл в песочнице с не меньшим интересом.

– Динка, а давай проверим твои педагогические способности, – предложила неожиданно Маринка.