Живет равнин текучих на краю
Принцесса, чьи черты тебе так милы.
Настанет час — узришь любовь свою
Скорбящей у своей могилы.
— Как долго еще назначили мне боги влачить земное существованье и для чего не оборвут они жалкую нить моей жизни, коль скоро моей тени будет даровано блаженство узреть такую дивную красу! И если, чтобы жить, надо отказаться от счастья видеть ту, кого я боготворю, то не лучше ль умереть!
Захваченный внезапно вспыхнувшей страстью, я не сразу заметил отсутствие моего спутника. Он шел к близлежащему лесу, и я скоро догнал его. Здесь росли мирты, струившие до небес нежное благоуханье. Весь лес состоял из множества одинаковых аллей, а в промежутках между миртами располагались черные мраморные надгробия и великолепные белые статуи.
— Здесь, — промолвил волшебник, — могилы всех наших предков. В каждой аллее ровно столько могил, сколько жителей на острове, так что каждое поколение заполняет новый ряд.
Я обошел аллеи, где покоились первые маги. Тишина царила здесь, и все: неподвижные мирты, чьи листья никогда не колышет даже легчайший ветерок, гробницы, равно отстоящие друг от друга, — все внушало священный трепет. Наконец мы добрались до аллеи со свежевыкопанными пустыми могилами. На мой недоуменный вопрос маг сказал, что эти могилы предназначены для ныне живущих на острове, и объяснил, что вскоре я стану свидетелем того, как одно поколение сменяется другим. В тот же миг вокруг потемнело, загрохотало, земля задрожала под ногами, но вскоре же все стихло, и я увидел множество летящих по воздуху колесниц. Одна за другой они опускались на нашу аллею, и из каждой выходила принцесса, держа за руку юношу. Они направлялись к могилам, на краю которых уже сидели маги. После прощальных объятий отцы передавали сыновьям волшебный жезл и книгу и сходили в могилы вместе со своими женами (ибо прибывшие принцессы и были супругами магов), и наконец все могилы одновременно сомкнулись. Тогда ко мне подошел сын того волшебника, который сопутствовал мне, и сказал, что мне больше нельзя оставаться здесь и я должен покинуть остров, так как сейчас начнутся тайные обряды в честь усопших отцов, запретные для глаз непосвященных. Расставаясь со мною, он заключил меня в объятия и подарил портрет принцессы, которую я видел в глубине моря. Стоило мне взглянуть на это так поразившее меня лицо, как рана в моем сердце открылась вновь. То был драгоценный подарок, и я жадно глядел на портрет все время, пока шел назад к берегу моря. Взойдя на корабль, я все еще не мог оторвать от него глаз, каждый день осыпал его поцелуями, и страсть моя разгоралась все сильнее. Наконец я решил объехать весь свет, лишь бы отыскать ту, что была на нем изображена. Пошла вторая неделя нашего плавания, когда снова налетела буря, подхватила корабль, и он снова долго носился по необозримым морским просторам. Когда же, не выдержав натиска стихий, он дал течь, мы попытались доплыть до видневшегося вдали острова. Но, великие боги! Уж лучше бы нам было захлебнуться и пойти ко дну, чем выйти на этот роковой берег. Там жили дикари, которые зарезали всех моих спутников. Я видел чаши, наполненные их кровью, которые эти изверги приготовили для пира. Меня же оставили как лакомую пищу для их гнусного короля. Уже собралось в лесу, на поляне, где обычно проходят пиры, все племя, уже король замахнулся ножом, чтобы перерезать мне горло, но вдруг свалился к моим ногам мертвым. Дикари с изумлением воззрились на это чудо и тут же разделили участь своего монарха. Все они испустили дух у меня на глазах. Опасаясь, как бы не явились новые, я наспех вооружился и бросился в лес. Там, размышляя о своих злоключениях, я вспомнил о шкатулке, которую дал мне отец, и велел открыть через год после отплытия от родных берегов. Сосчитав дни, я убедился, что с тех пор истек ровно год, достал шкатулку и открыл ее.
В этом месте принцесса острова Ночи прервала принца Аквамарина, ибо услышала звуки труб, флейт и барабанов.
— Я с состраданием следила за вашим горестным рассказом, — сказала она, — и жажду услышать, что было с вами дальше, но я вынуждена прервать нашу беседу, как бы приятна она мне ни была, потому что сюда приближается лодка короля. Перейдите в другую комнату, принц, и позвольте мне надеяться, что, как только отец удалится, вы, ничего не упуская, доведете до конца рассказ о ваших приключениях.
Промолвив это, принцесса вышла на балкон башни навстречу отцу.
— Сюда, ко мне, дочь моя! — воскликнул король. — Настал конец нашим страданьям. Боги, которых я ежедневно вопрошаю, возвестили сегодня, что угроза миновала! Придите же в объятия отца, я так долго ждал этой минуты!
И, покинув башню, принцесса взошла в лодку. Отец с дочерью нежно обнялись, хотя и не видели друг друга в беспросветной темноте. Гребцы направили лодку к берегу, откуда слышалась музыка, громкое пение и восторженные крики — это народ встречал принцессу. Что до нее самой, то она предпочла бы повременить с возвращением и дослушать рассказ принца Аквамарина, но не смела признаться отцу, ведь оракул сулил ей страшные несчастья, если она пустит кого-нибудь в башню. И она сошла на остров Ночи. Впервые глаза ее увидели свет: всюду на острове стояли высокие мраморные колонны, на которых в бронзовых сосудах, наполненных никогда не иссякающей горючей жидкостью, пылали огни. Не будь их, на острове всегда царил бы мрак. Принцессу повели в столицу по еловой аллее, освещенной такими же неугасимыми фонарями, укрепленными на ветвях деревьев. У ворот королевского дворца тоже стояли светильники, и равного этому дворцу не было в мире. Он весь переливался огнями, и даже на крыше сияли яркие плошки. Дворцовый парк также всегда был усеян огнями. Принцесса поднялась на верхнюю террасу дворца, чтобы полюбоваться всем островом. Все это освещение было делом рук феи, покровительницы здешних мест, которая постаралась исправить таким способом допущенную природой несправедливость.
С изумлением смотрела принцесса, как велик и роскошно отстроен город. Видела она и окружающие столицу высокие стены, и ее окрестности. Повсюду: на стенах, на каждом дереве — горели волшебные светильники, так что леса и холмы были подобны созвездиям, излучающим мягкий, приятный свет. У принцессы разбежались глаза при виде этой россыпи огней, но в еще большей растерянности пребывала ее душа. Принц Аквамарин занимал ее мысли. С сожалением думала она о том, что так и не узнала, чем кончилась его история. И, хотя она не видела его, но он уже внушал ей нечто большее, нежели простое любопытство. «Принц, которого феи наградили всеми мыслимыми совершенствами, — рассуждала она, — должен быть весьма пригож». И ей очень хотелось взглянуть на него. Увы! Знай принцесса, что это желание грозит ей смертью, это, верно, умерило бы ее пыл. Но как было вернуться в Темную башню тайком от отца, да и какой в том был прок? Ведь увозить с острова даже самый маленький огонек было строжайше запрещено. Так что она могла бы только разговаривать с принцем. И все равно она пыталась представить себе, каков же он собой. Как-то раз, гуляя в дальнем конце дворцового парка, она раздумывала о том, что рассказал ей принц Аквамарин, а также о своей судьбе: о том, как, по велению феи, она должна была безвылазно жить в Темной башне до тех пор, пока ее не освободит некое чудовище, которое убивает одним своим видом — уж не принц ли этот ее освободитель? Ни сама принцесса, ни ее отец, каждый день вопрошавший богов, когда кончится затворничество дочери, не могли уразуметь, что это за страшилище смертоносного вида, но вот теперь оракул возвестил, что настал день избавленья. И радость принцессы отравляли подозрения. «Как, — думала она, — неужто принц, которого я воображала таким обворожительным, и есть то самое ужасающее создание? Зачем же тогда я стремлюсь увидеть его? Да, это, несомненно, он, ведь оракул не мог ошибиться!» Эти рассуждения совсем было отбили у принцессы охоту наведаться в Темную башню. Но вот она дошла до ворот некоего святилища. То был храм Морфея. Принцесса прошла великолепной галереей, затем отделанным порфиром и мрамором коридором и наконец попала в само святилище. В глубине его, перед изваянием бога, изображенного спящим, положив руку под голову, постоянно курились тончайшие благовония. По всему залу были устроены заманчивые ложа из трав и цветов, а посредине стоял жертвенник, на котором лежали охапки маков — единственное подношение, которое принимал этот бог. Лишь только пришедший сюда возлагал на алтарь эти цветы, как по жилам его разливалась непреодолимая дрема. Глаза его сами собою закрывались, он погружался в забытье, и во сне ему открывалось то, что он хотел бы узнать. Принцесса тоже положила перед Морфеем маки и, почувствовав, что ноги ее подгибаются, легла на ложе из фиалок и уснула, желая увидеть в вещем сне принца Аквамарина.