Купец Улахан Мурун ради свежей сохатины расщедрился. На радостях угостил ламутов «огненной» водой. Те быстро опьянели. Остатки мяса отдали просто так.

Улахан Мурун, зная, что обратная дорога дальняя и трудная, попросил у ламутов, чтоб те выделили ему в помощники кого-нибудь из своих. Те не стали долго торговаться. По-своему быстро поговорили о чем-то. Кивнули головой на молодого Дэгэлэн Дэги. Парень широко улыбнулся, согласно кивнул головой. Сошлись на том, что Улахан Мурун до таяния снега приедет еще раз и вернет им сородича. Перед обратной дорогой вновь угостил ламутов огненной водой.

Время пролетело быстро. Наступила весна, растаял снег, побежали ручьи. Купец не приехал с Дэгэлэн Дэги. Ламуты не знали, как быть. Поехали бы сами к якутам за парнем, да дороги не знают, снег-то весь растаял. О купце особо не думали. У того путей-дорог не счесть. Таких ламутов, как они, кочующих по тайге, много. А вот за своего Дэгэлэн Дэги переживали. Мало ли что… Кругом незнакомые для него места, да и якуты незнакомы. Их языка не понимает парень-ламут. Вдруг заболеет или что-нибудь случится. Ненароком могут побить… В конце концов сошлись во мнении, что Дэгэлэн Дэги просто так не пропадет, не исчезнет, как соринка, и вернется. С такой надеждой ламуты стали жить привычной жизнью, кочуя по окрестностям Гольца Тонмэя. Не заметили, как пролетело лето и наступила ранняя осень – монтэлсэ. Ночи стали темными и прохладными. Однажды поздним вечером, к удивлению сородичей, нежданно появился Дэгэлэн Дэги, весь исхудавший и повзрослевший. Ламуты по очереди подходили к нему и хлопали по плечу, а женщины нюхали его голову. Поведал о своей жизни у якутов. Купец Улахан Мурун их не обманул, а заболел, потому не смог, как обещал, санным путем вернуть ламутам их сородича. Дэгэлэн Дэги стал жить у куца работником на побегушках. Постепенно кое-как научился понимать язык якутов. Никакой работы не сторонился. Что ни скажут якуты, делал исправно. Научился даже косить траву. Зато сильно тосковал по своим сородичам, тайге и горам. Каждую ночь ему снился Голец Тонмэй. А сами якуты оказались добрыми людьми. Не обижали, но и не отпускали.

Не выдержал ламут, решился на побег. Однажды ночью, когда якуты спали, по бездорожью махнул прочь, лишь бы увидеть горы. Якуты жили обособленно на широкой поляне, которую называли «алаас». От тех алаасов гор не было видно. До них далеко. Дэгэлэн Дэги побежал наугад. Помогла пытливая память кочевника. Он запомнил, как ехал с купцом. А когда вдали смутно замаячили силуэты горных зубчатых вершин, облегченно вздохнул. Там его родная стихия… Только бы добраться до них.

На другой день после возвращения Дэгэлэн Дэги, радостный и довольный, навестил все чумы. Жизнь с якутами пошла ему на пользу. Вечером за трапезой в сярму[25] он вдруг засмеялся, чем удивил всех.

– Вы не поверите, якуты переменили мое имя, – пояснил Дэгэлэн Дэги. – Им трудно было привыкнуть к моему имени, и они стали звать меня Василийкан. Отовсюду я только и слышал: «Василийкан да Василийкан!». Сначала мне непривычно было, а потом обвыкся.

– Ба-сы-лай-кан, – разом забормотали сородичи. – Что же, хорошее имя! Давай и мы теперь тебя Басылайканом станем звать. Сам-то не возражаешь?

– Нет, я свое имя не меняю. Оно же мое от матери. Зовите меня так, как меня звала мать, – молодой ламут неожиданно заартачился и прилюдно отказался от нового имени.

Прошло время. Дэгэлэн Дэги женился на девушке-сироте по имени Чимчэн из рода ламутов, которые кочевали по западным нагорьям и рекам Гольца Тонмэй. Сам Дэгэлэн Дэги тоже без роду, жил сам по себе. Его отец погиб в горах под снежным обвалом. Мать и две младшие сестры умерли по болезни. Остался он один. Его позвали к себе Этиркит с Гякичаном, братья Ичээни. Братья и сосватали его, женили на Чимчэн. Девушка невысокого росточка, зато веселая по нраву, певунья. Сразу как только увидела Дэгэлэн Дэги, тут же запела:

Молодой ламут смутился. Не ожидал от девушки-сироты такой смелости, хотя знал, как большинство женщин-ламуток склонны к песнопению. Это верно. Ламутки песней передавали точный портрет человека. У них был природный талант. Когда ругали какого-нибудь за проступки, пели сердито. При ссорах склоняли в песне друг друга. Правда, ругались крайне редко.

Дэгэлэн Дэги в ответ не сказал ни слова, пораженный умением девушки словесно описать его. Ему понравился мягкий, грудной голос девушки.

Вскоре они поженились. Несколько ламутских родов собрались в честь зарождения новой семьи. Тут обошлось без привычных свадебных обрядов. Соединили судьбы двое сирот. Зато сородичи поддержали их гонками на оленях и песнями. От зари до зари не утихал ламутский танец – сээде. Естественно, подарили молодым несколько важенок с тонким расчетом, чтобы Дэгэлэн Дэги стал оленным ламутом.

Дэгэлэн Дэги с женой Чимчэн к возвращению Ичээни успели нажить троих мальчиков. Все родились с разницей в год. Сородичи по этому поводу радовались, но при каждом удобном случае подшучивали, мол, Дэгэлэни у якутов научился легко обходиться с женщиной. Естественно, мужчины потихоньку допытывались насчет женщин-якуток.

Возвращение Ичээни воодушевило не только Дэгэлэн Дэги, но и остальных ламутов.

Поднимаясь на гору, Ичээни всегда придерживается двух правил. Никогда не подниматься по одной тропе и каждый раз спускаться по иным склонам. Правда, тропа эта заметна только ему одному. Приходится ступать по камням, где след не отпечатывается. Но цепкая память Ичээни никогда его не подводила. Каждый раз он поднимается или спускается по разным склонам, хотя его сородичи предпочитают торить заметные тропы в горах. Ичээни сам замечает эти повадки сородичей и думает: «У каждого свой выбор пути. Зачем мне пытаться учить их уму-разуму. Сами жизнь прожили, каждый ламут должен жить по своему уму».

Правда, в кругу семьи за трапезой или на воздухе возле чумов, где в ясную погоду любят кучковаться сородичи, Ичээни делился своими мыслями с сородичами:

– Мы все дети Гольца Тонмэй. Это он нас оберегает, кормит и защищает от напастей. Ни дня без него не обходимся. Поднимаемся наверх, кто как может. Кто-то выше, другой пониже. Оттуда смотрим вдаль.

Я не позволяю себе подниматься или спускаться по одной и той же тропе. Нельзя марать лик Гольца, оставляя заметные следы, потому всякий раз выбираю другой путь.

Иногда поднимаешься и вдруг – на сокжоя или рогача едва не наступаешь. Тогда все зависит от тебя самого. Насколько ты сноровист. Такую добычу, сами знаете, обычно я не упускаю. Это же дар самого Гольца Тонмэя. Пойди я по старой тропе, удача отвернулась бы. К тому же, когда торишь одну и ту же тропу, ненасытный кяга может тебя подстеречь. При подъемах, бывает, остановишься и смотришь вдаль. Я обычно ни на что постороннее не отвлекаюсь…

Сородичи молча слушали молодого вожака. По выражению их копченных до черноты лиц Ичээни он улавливал, как чутко внимают они.

Расторопный сынишка Тонмэй, подобрав под себя ножки, сидел рядом и, весь превратился в слух.

– Хэ-хэ… – тихо засмеялся Дэгэлэн Дэги, почему-то поглаживая рукой лохматую голову. – Я так, как ты, Ичээни, не могу. Привык по своим тропам ходить…

Остальные ламуты оживились.

– Ты, Дэгэлэни, перенял манеру якутов. Часто сам езжу к ним и вижу, как они живут. У них нет таких высоких гор, как у нас. Веселый, певчий люд. По лугам, где попало, не ходят. Вот где тропы так тропы! – Ичээни заговорил быстро, глядя на своего сородича.