Зачем я это говорил? А как сказать дорогим людям, что впереди лишь смерть? Как сказать ребёнку, что ты не всемогущий герой, который придёт на помощь? Что вместо их спасения, ты лежишь между бочек и не можешь пошевелиться от фантомной боли, которую чувствуешь всем телом. Слишком тесная связь. Слишком много времени мы прожили вместе, чтоб можно было всё так легко перечеркнуть и не чувствовать. Наша слабая пята. То, что может свести с ума любого.

Я утешал. Прощал. Именно это хотела услышать Мила, и это она услышала. Ошибка. Возможно это и была ошибка с её стороны. Сбежать от меня. Бросить. Но она попыталась спастись. Попыталась исполнить мечту о независимости. Возможно так она хотя бы умирала с чувством, что прожила жизнь не зря. А Цветик… С ней было сложнее. Она верила в меня слишком сильно. Мы разговаривали с ней до темноты. Когда почти подплыли к тому месту. Только тогда её не стало. Как и не стало части меня.

Это был налёт киберморфов, которые хотели уменьшить количество беженцев, которые прибывали на материк звероморфов. Всё логично. Всё правильно. Они боролись за свой народ, за своих женщин и детей, уничтожая наших. Места под солнцем было мало. На всех его не хватало. Поэтому и совершались такие налёты. Ещё были налёты на лагеря беженцев около портов. Но об этом я уже узнал позже.

После боли пришла пустота. Эмоциональное выгорание. Меня словно выключило из жизни. Я лежал на палубе и смотрел в пустоту ночи, понимая, что у меня ничего не осталось в этой жизни. Раньше смыслом была семья и работа. Семьи больше нет. Вся моя работа полетела в пропасть. Может её уже сожрала гниль. Какое-то время я держался на злости к Миле. На невольном желание её найти. Хотя и не признавался в этом. Потом хотел… Какая разница что я хотел, если этого больше не было? Не было смысла, чтоб двигаться дальше. Никаких эмоций. Только пустота. Такая пустота, что замораживала все чувства.

Ещё недавно я так радовался, что мне удалось выжить, подняться на корабль. Сейчас же моя жизнь казалась такой пустой и глупой, а та радость — кощунством.

—Плачьте и скорбите! Пока не начали завидовать, — рассмеялась сумасшедшая. Она разгуливала по раскачивающейся палубе, как по нормальной дороге, словно не чувствовала качки. Что-то бормотала.

Может эта дура и права. Сейчас я готов был с ней согласиться. Мы так стремимся к чему-то. Бежим. Радуемся, когда достигаем и вновь ставим очередную цель, не понимая, что всё это такая ерунда, которая порой не стоит усилий. Мы хотели выжить. Пробирались по умирающей земле среди таких же напуганных и ничего не понимающих беженцев, которым больше не было места в этом мире. Мы оказались на побережье в бесконечной очереди. И получили заветное место. Сколько было лишений и страха — тут же не посчитать. Я примерно представлял, что перетерпела Мила, чтоб получить это заветное место на корабле. И всё это ради чего? Ради того, чтоб найти смерть? Глупо. Нелогично. Любое усилие должно вознаграждаться, а не быть путём к финалу жизни. Я этого не понимал. Как и не понимал, зачем теперь шевелиться. Почему просто не лечь и не умереть прямо здесь, на этой палубе. Зачем стараться, когда всё это пустое? Ради чего? Ответов нет. А если нет ответов, то остаётся только закрыть глаза…

—Они умирают, а мы продолжаем жить. Хорошо это или плохо? Ответил бы кто, ла ответа нет. Ешь. — Сумасшедшая вложила мне в руку кусок сухаря.

—Не хочу.

—Надо. Мы умираем, мы живём. Когда живём, то едим. Когда умираем, то кормим червей и растений. Так?

—Не знаю.

—Не хочу! Не знаю! А что ты знаешь? Что ты хочешь? Для чего ты здесь?

—Меня здесь не должно было быть. Чужое место только занимаю, — пробормотал я.

—А это не тебе решать, чьё место ты занял! Если ты здесь, то это для чего-то нужно. Мы сами порой не знаем для чего живём и почему смотрим, как уходят близкие. Думаешь ты один потерял родных? Здесь у всех своё горе.

—Вот и не мешай мне жить в своём горе, — пробормотал я, закрывая глаза, чтоб провалиться в слабость и забыться в своем горе. Сильные руки схватили меня за волосы. — Ты…

—Посмотри от чего ты отказываешься? Посмотри от чего прячешься! — крикнула она почти в ухо.

Солнце слепило глаза. Я всё это время лежал в тени среди бочек, почти спрятавшись под тюками. Я прятался от мира, прятался, изображая из себя крысу. Теперь же солнце обжигало лицо, которое забыло что такое солнечный свет. Кожа натянулась. Я чувствовал, как начала циркулировать кровь. Тело наполнялось энергией. Яркое небо, облака, морской воздух и жара, которая разрывала лёгкие, что уже забыли как дышать. Похоже я и не заметил как впал с горя в анабиоз. От горя остановил все функции организма, потому что потерял смысл существование. Иссушенное тело с радостью начало впитывать солнечные лучи, заставляя вновь почувствовать как это жить. Даже если и не было желания, но гормоны уже разносили весть о пробуждении тела.

Сумасшедшая отпустила меня. Зажала сухарь в моей ладони.

—Дыши, ешь, пей и живи, — прошептала она, оставляя меня одного. Я же глупо сидел и смотрел на солнце и небо, не обращая внимание на слезящиеся глаза.

Корабль несло по волнам. Я чувствовал качку палубы. Мирное покачивание напомнило бессонную ночь около кроватки Цветика, когда она никак не могла уснуть. Это воспоминание резануло по душе, как нож. Боль. Она никогда не уйдёт. Никуда и никогда. Вечно останется со мной. Что бы я не делал и чего бы ни думал. Их больше нет. Дочь и жена остались лишь в воспоминаниях. Они были поглощены морем. Холодным, тяжёлым и обжигающим морем. Я ничего не смог сделать, чтоб их спасти. Но я жил. Пусть и противно было от этой мысли. Я остался в живых. А сейчас смотрел на улыбающееся солнце, чувствовал, как кровь разгоняется по телу и чувствовал вину, за то что рядом со мной нет Цветика. Она же ещё толком не жила! А может всё и к лучшему? Она не узнаёт всех мучений и горя этого мира? Кто я, чтоб судить кому жить, а кому умереть? Может сейчас ушли те, кто не смог бы противостоять тому, что ждёт нас за горизонтом? А что нас там? Одна неизвестность.

Возвращаться к жизни было сложно. Я был беспомощным. Тело не слушалось. С трудом удалось отползти от своей ниши, в которой я прятался от мира всё это время, чтоб уйти из тени, под лучи солнца. Морфы сидели на палубе вдоль бортов. Моряки лазили по мачтам, не боясь при этом свалиться в воду. Отчаянные. Смелые. И только благодаря им мы все ещё живы. В середине палубы играли дети, которые словно не чувствовали горечи. Они продолжали оставаться детьми, у которых были свои проблемы и переживания. Только присмотревшись, я заметил, что ошибся. Они переживали. Лианы волос были поникшие, но дети упрямо подставляли лицо солнцу и продолжали жить. Пытались вспомнить позабытые игры, чтоб в них спрятаться от действительности. По сути, они создали в голове другой мир, где не было всего этого зла или отгородились от него, не подпуская негативные эмоции. Сработал защитный механизм? Или дети всё воспринимают иначе и легче? В глазах боль. Значит они чувствуют похожее, что и мы, но отказываются пускать горечь в жизнь.

Горечь потери. Она оседала на языке. Нёбе. От неё хотелось плеваться. Вместо этого я стал жевать сухарь. Еда была без вкуса, но это была еда. Через какое-то время стали раздавать воду. Я взял кружку. Тёплая. Горьковатая, с привкусом железа и зелёного цвета от водорослей, которые не давали ей затухнуть. Говорят полезная. Только от неё тошнило, но я заставил выпить себя всю кружку воды. Это было нужно. Еда, вода, дыхание — жизнь. Для чего? Не понятно. Но это жизнь.

—Горе делает нас слабее. Заставляет нас вспоминать, что мы беззащитны. Каким бы ты сильным ни был, но всегда найдётся что-то сильнее тебя, с чем не получится справиться. Остаётся лишь принять.

—Принять несправедливость и посчитать, что всё нормально? — Я посмотрел на сумасшедшую, которая села рядом со мной. Даже не заметил, как она подошла.

—Боль — это две стороны монеты. Она как делает нас как слабее, так и закаляет. Но какой стороной упадёт монета — решаем только мы, — ответила сумасшедшая.