Дочка Репина радостно и немного шаловливо прищурила глазки. Она, по всей видимости, слегка пьяна. Алкоголь, дым папирос, пьяный трёп мужиков вокруг – всё создает на полотне мажорное настроение, которое непременно ощутит каждый зритель, способный видеть и думать глубже и больше, нежели изображено художником на холсте. Изначально, кстати, Илья Ефимович собирался всё изобразить внутри своего любимого кабака, но потом вдруг отказался от идеи прорисовки массы предметов и деталей, хотя желание дописать, доработать портрет оставалось у него до самой смерти. Интересно построение полотна художника: он использует вид снизу, что придает фигуре объемной монументальности, и в то же время вытесняет пафосность или цинизм образа жизненной убедительностью и идейной квинтэссенцией борьбы старого, ещё не полностью разрушенного феодального строя, с новым, нарождающимся капитализмом. В этом портрете нет торжественности, присущей остальным – здесь раскрывается психологическое состояние героини, а через образ матери художник говорит зрителю слова прощения и любви, выражая при этом чувства благодарности и своему соседу, хромому еврею Абраму, и пожилому отцу-импотенту Фиме. Само понятие «портрет» для «Стрекозы» уже не актуально, тут прослеживается индивидуальная душевная конкретика, опосредованная мыслями, думами и чаяниями художника, жившего в гнилом климате и в съёмной квартире с шумными соседями… Именно поэтому можно было бы на всё даже забить болт, но художник взял, да и написал портрет, запечатлев игру страстей, чувств и эмоций, причем состоянии девочки можно расценивать как «здесь и сейчас».
Если рассмотреть одежду Верочки, то она отражает кокетство истинной стрекозы. Складочки серо-зеленого платья миди-длины словно отсылают к винтажным соблазнительницам. Подтверждение того, что на картине изображен все-таки ребенок, вы увидите в спустившихся светлых чулочках и черных зашнурованных башмаках, в отсутствии большой жопы и груди, характерной для женщин, познавших радость от близости с мужиками, пусть даже и по принуждению или за деньги. Нет, это – не бомжиха или какая-нибудь шмара, это – девочка с чертами бабушки, мамаши художника, светлый образ которой Илья Репин попытался отобразить на полотне.
Отдельно стоит сказать о шляпке девочки – она подобрана в тон одежде и завязана ленточкой у подбородка. В те времена выбор был не богатый, да и большая часть шмотья девочке доставалась от владельца кабака, собутыльника художника и страстного педофила, тайно восхищавшегося красотой девочки. Головной убор невольно заставляет заострить внимание на лице «стрекозы»: ее глаза не по-детски серьезны, но слегка задорный взгляд и блики солнечных зайчиков придают непосредственность образу. Теперь уже очевидно то предположение, высказанное чуть ранее о мотивации и о всей подноготной девочки-подростка и её подвыпившего отца. Кажется, что она еще не вышла из возраста детских игр и мира красочных фантазий из услышанных сказок, но в то же время она готова на все сто к взрослой жизни, к жизни не просто на задворках Российской Империи, а к столичным будням со всеми приблудами и прибамбасами.
Этот портрет настолько не похож на остальные и по стилистике изображения, и по технике письма, и по трактовке детского образа, и по сиюминутности происходящего, что он вполне может считаться импрессионистическим.
Среди портретов кисти Репина, портрет композитора Мусоргского занимает особое место. К сожалению до наших дней дошло не всё творение мастера, а лишь только средняя и верхняя части картины. Низ, как утверждал в своих рассказах прислуге дворник Николаша, был обрезан и использован в качестве обёрточной бумаги, куда Илья Ефимович однажды завернул свежих карпов, которые ему принес сосед по подъезду, с которым он частенько бухал. Изначально композитор был изображён с обнажёнными ногами, выступавшими из-под пол халата. Ноги на картине были выведены слишком реалистично, отчего всё внимание с лица переключалось на низ картины, бросалось исключительно на босые ноги Модеста Петровича. Как известно, мастер писал этот портрет за несколько дней до смерти великого композитора, что придает работе особую драматичность и глубину. Перед нами очевидно серьезно больной человек: нездоровая краснота лица, блестящие глаза. Семь дней, неделю мужчина непрерывно пил. Сильнейший запой, обусловленный шальным музыкальным заказом. Целых триста рублей композитор получил за небольшую музыкальную композицию, заказанную для французского императорского двора… Автор полотна концентрирует внимание зрителя именно на лице композитора, словно пытаясь передать секрет гения Мусоргского, который только-только начал выходить из запоя. Взъерошенные волосы, запущенная борода с усами, не отвлекают нас от главного, от шизоидного взгляда алкоголика-композитора. В его глазах читается печаль, тоска. Следы белой горячки тоже отчётливо видны на фоне простой больничной одежды. Одновременно с этим зритель видит глаза энергичного и сильного человека, надломленного пьянством и другими нехорошими излишествами. Больничный халат, вышитая рубашка – украинская вышиванка, написаны художником схематично, они не подчеркивают болезненность, или, к примеру, национальную принадлежность или сексуальную ориентацию, а лишь призваны служить обрамлением главного – лица, головы, вызывающий поворот которой позволяет думать, что до последнего мгновения жизни этот человек боролся со своим недугом и житейскими мужицкими слабостями. Известно, что при написании портрета Илья Репин и Модест Мусоргский неплохо покутили. А почему нет? Деньги были, закуска была… Как говорится, всё было, и слава Богу!
Фон на портрете «пустой», свободный от всяких деталей. Пьяный Репин не мог физически в паузах и промежутках между беспробудным пьянством нарисовать детали. И это понятно. Можно подумать, что Мусоргский изображен на фоне облаков. Ведь оба тогда сильно курили. Обдолбанные, пропитые, обожравшиеся мясом и рыбой во время весеннего поста друзья занимаются ещё и обсуждением политики. Создается ощущение грандиозности и величия изображаемого, поскольку нет ни следов бардака, трапезы и пьянства, ни гор грязного белья, одежды и всего того, что бывает вокруг друзей, бухающих уже на протяжении нескольких недель… Он сам как его музыка: особенная, неукротимая, мощная, неповторимая. Эта музыка звучит в его глазах. Там же и незаконченные произведения, невоплощенные идеи, музыка, которую он уже никогда не сочинит…
К сожалению в наши дни имеется и другая трактовка образов, созданных гениальным портретистом Репиным. Но какой смысл даже пересказывать ту галиматью, которую критики-искусствоведы несут без учёта и понимания связи между полотнами и временем, реальными людьми, событиями вокруг автора бесценных творений.
Мне очень и очень нравится, например, современная трактовка образа Дмитрия Ивановича Менделеева, изображенного на портрете Репина 1885 года «Портрет Д.И. Менделеева в мантии профессора Эдинбургского университета», где увязываются исторические параллели с реалиями тогдашнего времени, с думами и чаяниями не только самого художника, но и различных слоёв российского общества.
Репин был знаком с Д.И. Менделеевым еще во времена своего обучения в Академии. На протяжении нескольких лет они не виделись, но ученый внимательно следил за новыми работами Ильи Репина. Позже в Петербурге Репин был постоянным гостем Менделеева – по средам в доме ученого собиралось общество из его друзей. Когда Эдинбургский университет присвоил Менделееву звание доктора, Репин начинает работу над его портретом. Мантия, толстые фолианты на столике, своеобразный головной убор и книга в руках – сразу дают понять зрителю, что на картине ученый. Главная черта портретов Репина, – попытка изобразить внутреннюю работу мысли, а не только внешность человека, как нельзя лучше нашла применение на этой картине: гениальность Менделеева-ученого изображена на полотне. Кстати, низ картины также был художником подрезан. А то место, где рядом стояли закуска с бутылкой хорошего вина в конечном варианте мастер просто загрунтовал и сделал тёмным фоном, символизирующим застой и косность в науке, тлетворное влияние церкви на развитие научно-технического прогресса, демократии и свобод в обществе.
