– Ладно, – наконец сказал он и натянуто улыбнулся. – Это, наверное, действительно не мое дело. Я вообще хотел попросить тебя об услуге.

– Какой?

– Ты не одолжишь мне три тысячи?

Я промедлила с ответом всего лишь секунду, и это явно было ошибкой, потому что Оливье буквально впился в меня взглядом, а на его бледном лице мелькнула тень злорадства.

– Извини, но ничем не могу тебе помочь. У меня нет денег, – ответила я.

– Жаль, – вздохнул он и развел руками, улыбнувшись, как Иуда.

Домой я почти бежала, поминутно оглядываясь, и наверняка выглядела как полоумная. Во всяком случае, пара прохожих обернулись и посмотрели вслед девице в распахнутом пальто, несущейся по тротуару в компании ротвейлера. Баксу развлечение понравилось. В дом я влетела, едва не снеся ворота. Оставив пса сторожить хозяйство, я села в машину и поехала к Збышеку.

Мне казалось, что Оливье будет за мной следить. Его тон не оставлял сомнений. Та ничтожная сумма, которую он жаждал получить, была лишь приманкой. Если бы я отказала сразу, возможно, он отреагировал бы по-другому, но мое замешательство не осталось незамеченным. В его глазах вспыхнул нездоровый интерес. Не знаю, что еще рассказала ему Людочка, но этого явно хватило. Насколько этот тандем осведомлен в моих проблемах, осталось неизвестным. Оставаться дома нельзя.

До берлоги Збышека я добиралась окольными путями, петляла по улочкам, проехала через Латинский квартал, где частенько покупала обувь и одежду на летних распродажах, прокатилась по набережной Сены и, увидев, что время вышло, направилась за документами.

Только въехав на Рю Шануанс, я сообразила, как глупо поступила. Следовало забить машину вещами, взять пса и, получив паспорта, не возвращаться домой. Домовладельцу можно было позвонить откуда угодно, попросив собрать остальное и поместить на склад, деньги перевести через систему быстрых платежей… А можно было вообще не ставить в известность, бросить лишнее барахло и раствориться. Кристофу и Анне я могла бы позвонить позже или прислать сообщение.

Да, пожалуй, так и следовало поступить.

Разозлившись на себя, я влетела в узкий, как нора, дворик, приткнула машину у раскидистого каштана и вышла, сжимая в руках сумочку, набитую деньгами. Двор, обшарпанный, на удивление грязный, выглядел настоящей клоакой. Неподалеку, из черного «Мерседеса», били в стены тяжелые басы рэпа, а немелодичный мужской голос кричал из динамиков что-то о свободе. В машине сидели негры в черных кожаных куртках, бритые наголо, они что-то орали друг другу. Я боязливо покосилась на них и поторопилась шмыгнуть в дом. Поднявшись на один пролет, выглянула в окно. Из «Мерседеса» вразвалочку вышел пузатый негр и небрежно подошел к моей машине. Я чертыхнулась и снова пожалела, что не взяла с собой пса. Хотя, если эта компания вооружена, собака не спасет.

За те два года, что я прожила во Франции, я так и не смогла привыкнуть ни к арабам, ни к неграм, лилово-черным, наглым, совершенно бесцеремонным, и старательно обходила их стороной. Нежелание отвечать на их сальные шуточки было вызвано не только боязнью быть ограбленной, убитой или изнасилованной, но и банальной предосторожностью. Окажись рядом бдительный полицейский, желающий пробить мои документы на подлинность, моя легенда полетела бы к чертям. В такие минуты, отмалчиваясь на улицах после свистков и улюлюканий в свой адрес, я думала: вот оно, нашествие терминаторов. Компьютеры стали моими врагами. Арабы же, а особенно арабские женщины, облаченные в свои черные одежды, с платками на головах, вызывали у народа инстинктивное опасение и неприязнь. Каюсь, я не стала исключением, особенно когда, чудом опоздав на самолет в Рим, узнала о попытке его захвата.

Негр быстро огляделся по сторонам и, вынув из внутреннего кармана длинную узкую спицу, без особого труда открыл дверь моей машины и сунул туда верхнюю часть туловища. Я стиснула зубы от злости, а потом подумала: ну и что? Машину все равно придется бросить, почему бы не тут? В ней нет ничего ценного. Документы и деньги я взяла с собой, а ценность старой магнитолы весьма условна. Пусть подавятся. Больше в этой ситуации меня беспокоило, как выйти обратно, не нарвавшись на неприятности. Одна я с четырьмя здоровяками не справлюсь, тут и думать нечего.

Лифт не работал, я поднялась еще на один пролет и снова выглянула в окно. Негр уже вылез из машины и помахал приятелям выдранной магнитолой. Положив магнитолу на крышу «Рено», он не торопясь справил малую нужду прямо в салон. До меня донесся одобрительный гогот. Была бы у меня граната, как пить дать, швырнула бы ее вниз. Негр поднял голову, увидел меня и издевательски помахал рукой. Я отвернулась и посоветовала себе успокоиться.

Збышек, похоже, стоял прямо за дверями, потому что открыл еще до того, как я подняла руку, чтобы постучать. Он втащил меня внутрь и, быстро выглянув наружу, захлопнул дверь, заперев ее на два замка.

– Принесла? – спросил он.

Я вырвала плечо, за которое он держал меня, и хмуро потребовала:

– Паспорта.

Он поманил меня пальцем. Я вошла в уже знакомую комнату, где на столе, заставленном банками из-под пива, пакетами чипсов и коробками из китайских харчевен, тощей стопочкой лежали три паспорта. Я схватила их и быстро перелистала.

Да, это я. Три документа, три разных имени, визы, отпечатки пальцев… Совпадает только фото.

– Деньги, – напомнил Збышек, стоявший, как палач над жертвой. Я открыла сумочку и вынула пакет с деньгами.

– Пересчитаешь?

– Непременно.

– Столбиком? – ядовито поинтересовалась я. Нервное напряжение не отпускало.

Збышек усмехнулся.

– Вроде того. Машинки у меня нет, так что придется вручную. Можешь пока выпить пива.

– Спасибо, не хочу.

– Напрасно. Бельгийское, очень даже хорошее… Ну, как знаешь. Сядь куда-нибудь, не отсвечивай.

Я отошла к окну, раскрытому настежь. Сверху расстилался отличный вид на парижские крыши, мокрые от моросящего дождя. Я пожалела, что не могу увидеть Сену, для этого пришлось бы пробиться взглядом через несколько рядов высотных зданий, стоящих на набережной Окс Флер и улице Урсен. Хотя сегодня Сена не доставила бы мне удовольствия, она наверняка была мрачной, как промозглое серое небо, пронзенное насквозь шпилем Эйфелевой башни.

– Все в порядке, – сказал Збышек. Я обернулась. Он укладывал деньги ровной стопочкой, перетягивая ее резинкой. – С тобой приятно иметь дело.

– Взаимно, – улыбнулась я. – А теперь, если не возражаешь, я, пожалуй…

Я сделала шаг к двери с намерением попрощаться, но последнее слово застряло у меня в глотке. В дверь постучали, нет, скорее забарабанили, резко, сильно, без малейшей деликатности. Я отпрянула, Збышек подскочил на месте.

– Ты пришла одна? – прошептал он. Я затрясла головой, что означало «да». – Внизу никого не было?

– Были негры, – прошептала я. – Торчали у дома в облезлом «Мерседесе».

Збышек, сжимая купюры в руках, прокрался к двери и заглянул в глазок. За дверью что-то глухо хлопнуло. Послышался треск, короткий сухой звон и влажный удар. Из-под волос на затылке Збышека вырвался фонтанчик красных брызг.

Я закричала. Збышек, взмахнув руками, неловко упал на пол, не издав ни единого звука. Деньги рассыпались по полу разноцветным листопадом. В дверь снова замолотили, а потом, после короткой паузы, стали бить чем-то тяжелым. Петли затрещали. Не сознавая, что делаю, я бросилась к окну, а в голове черной бабочкой бились слова Збышека, ответившего на мой нелепый вопрос.

«…Я прыгну вниз…»

Я перекинула ногу через узкий подоконник и оказалась на узком карнизе. Ветер, сырой и безжалостный, ударил мне в лицо. Я пошатнулась, прижалась к стеклу и только потом взглянула вниз, ожидая увидеть пропасть.

Подо мной, в паре метров, была площадка лестницы, прикрепленной к стене. Железный марш тянулся через всю стену. Не раздумывая, я прыгнула, не дожидаясь, пока неизвестные ворвутся в комнату.