– Тебе бы в яслях работать, а не с Марком возиться. Там хреново, но хотя бы платят. – Женя зарылась рукой в волосах и кивнула, соглашаясь то ли с Лучом, то ли с собой. Саша только пожал плечами и пошел обуваться.

– Марк хотя бы под себя не ходит, – Луч заржал, снова откинувшись и едва не зацепив головой металлические прутья в изголовье. Кровати и правда как из яслей.

– Это ненадолго.

Просыпаться Марк отказывался принципиально. Но спустя восемь часов Луч спрашивать его перестал. Женя и Саша обрывали телефон, сначала криками, затем угрожали начать пить без них, потом уйти в другой бар, так и не показав им первый «самый лучший», а потом они напились. Луч завидовал, а Марк спал. Уговоры не помогали, крики Жени по телефону – тоже. Луч и сам не понял, откуда у него столько силы, но кровать, на которой спал Марк, перевернул без особого труда, подцепив с одной стороны и просто поставив ее набок.

– Ты совсем, сука, головой поехал? – Марк подскочил, ударившись головой о пол, прогнувшись в спине от так и не снятого рюкзака, и сел, осоловело уставившись на Лучевого. – У тебя хотя бы остатки мозгов в колокольне есть, придурок?

– Вставай, собирайся. Ты выспался. – Луч спокойно сел на свою кровать, натягивая кеды. Марк закрыл лицо руками, мысленно считая до десяти. Так Лера учила разговаривать с Лучом: послушал его – посчитал до десяти, возможно, пятнадцати, – ответил.

– Я не хочу никуда идти. – Он выдохнул, еле поднимаясь с пола: все тело затекло.

– А я хочу пить. В Питере. Улавливаешь?

Этот спор Марк проиграл.

Бар на Фонтанке посреди «Лофта» людьми был забит под завязку, но столики при этом пустовали. Только те, что стояли ближе к бару, служили подставками для липких пустых шотов. Музыка долбила по мозгам вместе с топающей толпой, прыгающей будто не по полу, а по голове Марка.

Вставать после семи вечера тяжело – в голову будто залили свинца, а в глаза – молоко; все вокруг тяжело, мутно и больно.

– Что ты здесь собрался пить? – Марк сел на подоконник у открытого окна, не опираясь об откосы, – за спиной высота второго этажа, и люди как спасательный батут: начнешь падать – подхватят. На него то и дело наваливались какие-то неясные подмутневшие девчонки, высматривая кого-то в гурьбе, извинялись, толкая сиськами в плечо. Лера не извинялась.

– Для начала нам надо Женю с Сашей поймать, а потом уже пить. – Луч от телефона не отрывался, говорил себе под нос – Марк его не понимал и нервничал.

Маленькая девочка на большой платформе подсела к Марку с двумя стопками в руках, расплескав пятнадцать из сорока по рукам, и протянула один шот ему, чокаясь и залпом выпивая яркую липкую муть.

– Говно день.

И ушла.

Луч ржал. Как конь в стойле, заливался, заикался, поглядывая в телефон, похлопал по плечу.

– Пей первую бесплатную. Настолько чмошник, что уже девчонки угощают.

– Я бы сказала – настолько неотразим. – Женя подскочила, объявившись, и села на место девушки. – Выспался?

Марк отвечать не стал – глотнул оставшиеся двадцать пять от безысходности. Пить в Питере было гадко и неправильно.

– Где Сашка? – Луч улыбнулся, опершись плечом на Марка.

– Пошел за настойками. Сказал, что возьмет на всех.

Телефон Луча зазвенел – не слышно из-за шума, – замигал, он ответил и ломанулся сквозь людей в сторону бара. Возвращался он с двумя дощечками в руках, на каждой по семь стопочек разного цвета, лавировал за ним Сашка, стараясь не расплескать настойки на своих дощечках. Женя подвинулась, освобождая место между ней и Марком для настоек.

Они втроем радостно загалдели, заставили выпить вчетвером по одной за приезд. По второй за Питер. По третьей за «пить» и по четвертой за «запить».

Марк пить не хотел, когда напился. Есть хотелось сильнее, Луч лишь пожимал плечами и заливал еще одну. «Есть надо было, когда спал».

В глазах поплыло давнее, знакомое чувство, даже на губах улыбка появилась, перманентная, рабочая. Рефлекс. И сестра какая-то по-особенному пьяная и смешная: тормозит, теряется и много раз повторяет одно и то же. И всем. Каждому по отдельности. И по два раза. Как обкуренная. Сказать бы об этом Лучу и Сашке, но только Луч в черном списке, пока не расскажет про Лерку. А Саше все равно.

Да и Женьке наверняка скучно в «мужской компании», ей бы сюда Лерку.

– Жень, ты скучаешь? – Марк поставил локоть на колено, подбородок – на ладонь, прилипнув к самой вкусной разлитой гранатовой настойке, и посмотрел прямо на сестру, игнорируя Сашу и Луча по бокам.

– Не-а, не скучаю, Марк. – Женя улыбнулась. Легко откинула волосы со лба и растянула губы еще шире, веселее.

Марк завис. Он уже придумал, как будет плакаться сестре и скучать вместе с ней, но, получается, единственный человек, который мог бы поддержать его тоску, не чувствует того же.

– Пей, Марк, последняя твоя осталась. И пойдем. – Луч хлопнул его по плечу.

Лера ему уже надоела тогда. Они только приехали, встречались едва ли год, но уже поехали отмечать «юбилей». Каждый месяц вместе считался достижением. Они только закончили школу, подали документы в Москву и в Питер и остались там на несколько дней – насколько хватит родительских денег «на дорогу».

Лера очень хотела на какой-то фестиваль под открытым небом. Солнце пекло и жарилось, Лера бегала в туалет, чтобы снять колготки. Потом – лифчик. Только в третий раз она ходила в туалет, чтобы пописать. Марк терпел. Его жарило не только под майкой, но и голые плечи, предплечья. Про русскую баню в штанах и трусах говорить было нечего. Холодный ветер трепал только обожженную кожу на лице; Лера тогда любила всякую неформальную ерунду, гаражные группы, подпольные клубы, которые черт знает как находила. Таскала туда за собой раньше всю компанию, половину класса, а теперь только Марка.

Она рвалась к сцене, пока он лежал на траве и сторожил их вещи. Он достал тетрадь из рюкзака, чтобы потренироваться в упражнениях для вступительных экзаменов.

Почему-то хотелось не решать, а писать. И хотелось только про Леру. Как она его бесит, как надоели ее истерики и постоянные пьянки. Как он любит ее, ее смех и толстые ляжки. Но это не шло, слов не хватало.

Рядом упал прыщавый пацан. Раскидал свои вещи и свалился прямо на них. Писать захотелось сильнее, слов больше не стало.

– Тут же не занято? – он повернулся к Марку, спросил. Кивнул сам себе, протянул руку. – Меня Кирилл зовут.

Марк руку пожал, затормозил, назвался.

– А ты че не у сцены тусуешь? Не твоя группа? На кого пришел?

– Девушку привел.

– А она где?

– У сцены тусует.

Кирилл понятливо а-а-акнул. Марк понял, что ни писать, ни решать не получится. Закрыл тетрадь, засунул ручку в кольцо пружины, убрал в рюкзак Лерки. Заметил презервативы, улыбнулся.

– А ты че не с ней?

– Не моя группа.

– А когда твоя?

Марк пожал плечами. Спросил:

– А твоя когда?

– Не знаю, я сюда случайно попал. Мимо проходил, увидел ограды, шум поймал, захотел посмотреть. Смотрю. Ты чет пишешь?

– Нет.

Разговор не клеился. Кирилл не переживал, Марку было наплевать. Прибежала Лера.

– Зай, нас позвали на вписку сегодня, там типа квартирник местный, гитара, алкашка. Пойдем?

– Кто? – Марк раздраженно завозился.

– Да ребята, я с ними у сцены познакомилась. Пойдем?

– Пойдем, – Кирилл встрял, разулыбавшись Лере. – Я Кирилл, развлекаю Марка, пока он тут.

– Привет, Кирилл. – Лера хлопнула его по «пятерке». – Ты с ними?

– Не знаю, но да, – Кирилл заржал, заикаясь. – Пойдем, покажи, с кем я. – Повернулся к Марку, бросил: – Посторожи.

Они ушли, оставив на Марка еще один рюкзак. Вернулись с толпой, когда солнце уже садилось и прожарка стала «су-вид». Собрались быстро и пошли на квартирник. Полночи пили, под утро домой пошли пешком, дождавшись, когда мосты сведут.

– Вы, короче, в Москву поступаете? – Луч остановился у подъезда хостела, закурил.