Она сморкалась в платок, а когда заметила меня, вытерла глаза.

– Ах, это ты. Здравствуй, дорогая. Не обращай внимания, я просто решила всплакнуть.

– Это твой муж? – спросила я с любопытством.

– Да, куколка. Как раз перед… перед тем, как мы поженились. – Она встала и заботливо убрала фотографию на место, в ящик тумбочки в коридоре.

Я пошла за ней.

– Тебе грустно?

– Да, когда я думаю о нем. Он был хороший человек.

Я не знала ее девичьей фамилии: мама окрестила ее миссис Полл много лет назад, когда они первый раз встретились. Мама много раз рассказывала мне о той встрече; в детстве это была моя любимая история. За несколько недель до этого подтвердили, что мой отец погиб. Мама все еще ждала, что Музей естественной истории даст ей хоть какую-то информацию – что произошло, почему они не привезли тело домой? Из-за всего этого она не могла понять, что ей делать дальше – у нее не было денег, и в тот день она еще ничего не ела. Ее родители присылали чеки, но неохотно; а чтобы звонить им, ей приходилось просить их оплачивать звонок. Джек и Бетти Гриффис, казалось, почти с радостью восприняли новости о ее беде, поскольку это доказывало, что они были правы в отношении ее многообещающего будущего с этим «охотником на бабочек», как его называл мамин отец. Пособие по уходу за ребенком она не получила из-за каких-то трудностей в том, чтобы доказать, что она, американка, была замужем за британцем. Стоял очередной ужасно холодный апрель – весна отказывалась наступать, морозило каждое утро – и сырость в нашей квартире расползалась, завоевывая территорию. Несколько друзей, которые у нее были, давно испарились, и она была совершенно одна. Это было, как она говорила мне, когда я просила рассказать о миссис Полл, самое дно.

Мы шли по коридору, я и мама, по пути на прогулку, я ревела в слинге из подручных средств, который моя предприимчивая мама смастерила из порванной простыни (тогда нам еще не подарили колыбельку), закутанная в пеленки, которые маме выслала ее подружка из Штатов, в которые она засовывала меня почти всегда – особенно когда я спала, потому что там было тепло, а мы всегда мерзли. Мама шла с одуревшими от недосыпа глазами и в ужасном настроении. Когда она попыталась меня успокоить, она увидела женщину, спускающуюся по лестнице, и поняла, что это, должно быть, новая соседка с верхнего этажа, которая поспешно и незаметно въехала днем раньше. «Очень элегантная леди, – сказал маме мистер Лоусон с намеком в то утро. – Нам очень она нравится».

И вот мама прижалась к стенке в коридоре, надеясь не столкнуться: она говорила, что не могла тогда видеть людей, и часто мистер Лоусон и капитан Веллум, до того как оглох, жаловались на то, что я плакала. Меня невозможно было успокоить, я плакала и плакала.

– Здравствуйте, – послышался голос, и миссис Полл сошла на последнюю ступеньку и улыбнулась маме. – Какая чудесная малышка.

Это был первый добрый голос, который мама слышала за те дни, и она посмотрела на миссис Полл, как утопающая женщина смотрит на спасательный жилет. Миссис Полл была в мягком пальто с узкими рукавами, отделанными шерстью и бархатом, ее блестящие черные волосы были побиты сединой и аккуратно заколоты шпильками, ее искрящиеся глаза улыбались. На руке у нее была перекинута корзинка, и от руки написанный список торчал между пальцами в перчатке.

– Эйприл Полян… Поли… Ох! – сказала она, протягивая маме руку. – Полянская. Извините, я немного устала, и мое имя так сразу и не выговоришь. Мой муж был… русским.

Маме показалось, что она немного нервничала.

– Давайте назовем вас миссис Полл, – сказала она ей.

– Ах, да, давайте. – Эта странная добрая женщина согласилась и улыбнулась мне. – Что ж, кажется, мы соседи. А кто это у нас тут?

Мама сказал ей:

– Это Нина. У нее режется зуб, и она очень сердится, и ее мама тоже немножко устала.

Миссис Полл просто взяла меня, повернув к себе лицом, и я уставилась на нее, красная от злости, с сопливым носом, с выпученными от гнева глазами. Она нежно подула на мое лицо и потом тихонько поцеловала.

– О, ты чудо, – сказала она. – Но какая ты сердитая малышка! – Она посмотрела на маму, и мама говорила, что в этот момент она каким-то образом поняла, что эта женщина хороший человек. – Почему бы мне не взять тебя на маленькую прогулку, а твоя мама выпьет чашечку чая и пять минут отдохнет. Звучит неплохо, да?

– О, спасибо, но… – Мама начала перечислять причины, из-за которых не следовало этого делать. – …Не беспокойтесь. Не надо.

И миссис Полл ответила:

– Я была няней и привыкла к детям. Я ужасно по ним скучаю, на самом деле. Пожалуйста, дорогая, идите вниз и отдохните. С ней все будет в порядке.

Вы можете сказать, что моя мама сумасшедшая, если согласилась на это, но если бы вы встретились с миссис Полл, вы бы не посчитали ее поступок странным.

Она была замечательная по-своему, и это поражает меня и сейчас: она любила вещи сами по себе, была щепетильна насчет манер и времени, хотя никогда не выходила на первый план. Она всегда говорила, что все дело в ее восточнолондонском воспитании. Ее научили уважать других, приносить пользу. Она была из другого поколения, конечно, и иногда они с мамой спорили, когда она пыталась, как мне кажется, утихомирить маму. Но они с мамой любили друг друга. Мама называла ее «боевая подруга» – тот, кого здорово иметь под боком, когда наступали тяжелые времена. И она была там так нужна.

Однажды днем за чаем мама спросила ее, почему она это сделала, почему помогла нам, взяла нас под опеку. Миссис Полл пригладила юбку и молчала дольше, чем мы с мамой ожидали.

– Я сидела тут день за днем, ждала на остановке маленький автобус, который приедет и заберет меня в Бромли, – ответила она наконец. – Я ходила по магазинам, ходила в библиотеку. Иногда гуляла в парке с сэндвичем, сидела на скамейке, смотрела на жизни других, но внутри себя я кричала, хотела потрепать волосы маленькой девочки, или поговорить с папашей, или помочь мамочке с коляской. А я не могла. Мужчина, который жил через три квартиры от меня, умер, и за месяц никто так об этом и не узнал. И тогда я поняла, знаете, что я совсем одна, там, где прожила почти тридцать лет. Вы не знаете, как это.

– Догадываюсь, – сказала мама.

– Конечно. Ну, я поняла, что свихнусь, если ничего не придумаю. Мой муж умер, моя сестра умерла, мои племянницы в Канаде. Мне нужно видеть что-то новое, ходить в новые места, быть полезной. Так что даже не благодарите меня. Это я должна вас благодарить. Мне очень повезло, что… Что я вас нашла.

На мой девятый день рождения мама подарила мне открытку и подарок и наскоро организовала поход в «Макдоналдс» с четырьмя скучными друзьями. Когда мы с ней шли домой, держась за руки, она сказала: «Слава богу, все кончилось, какое облегчение!», и мы пошли наверх, потому что миссис Полл позвала нас на чай.

Миссис Полл всегда вырезала рецепты из «Вуманз Оун» и «Гуд Хаускипинг»[1]. Она ждала нас, и когда мы поднялись на второй этаж, она закричала: «С днем рождения!» Она испекла мне торт в форме замка, украшенный зубцами, со спусковой решеткой и настоящим рвом, и на Чейпел-маркет она нашла огромную свечу, в которую был вделан казу, исполняющий «С днем рождения тебя». И еще она вручила мне диск Дискмана, который я много лет хотела, но даже не смела на него надеяться. И еще проигрыватель «Тейк Зет Сиди». Я годами слушала тот диск, пока оболочка не треснула и он не развалился на части.

Хотя дело было не в проигрывателе. Дело было в тосте с корицей, в походах в библиотеку, в трех китайских собачках на камине, которым мне разрешили придумать имена, во взбивании яиц во время купания и в пене для ванн, которую она использовала, чтобы делать самую густую пену, совсем как на торте в виде замка, потому что все это давало мне понять, что кто-то обо мне заботится, кто-то присматривает за мной, кто-то любит меня. Это все нужно детям, правда. Это очень просто.