107
будет занимать у меня в России много времени, - говорил Солженицын. - Я буду ездить по стране. Буду выступать перед простыми соотечественниками. Я вижу себя в роли писателя, видение которого объемно, целостно и который не разъединяет, а объединяет свой народ"17. Этого не получилось. Солженицын не стал в 1994-1995 годах духовным вождем общества, он не смог объединить вокруг себя российских граждан, но, напротив, встретил во всех слоях и группах населения страны весьма жесткую критику. И через год, и через два года после своего возвращения в Россию Солженицын оставался в полном одиночестве и как общественный деятель, и как идеолог. Отвергнув все реальные общественные движения в стране, он не сумел создать своего общественного или нравственного течения. Солженицын оказался без своего места в реальном идеологическом пространстве страны. Трудно было даже определить сущность его проповедей. Многие определяли писателя как религиозного моралиста. Но как раз о религии и Боге Солженицын говорил в России меньше всего. Дора Штурман называла Солженицына либералом, Борис Капустин - национал-консерватором, Александр Янов - русским шовинистом. Владимир Воздвиженский определял идеологию Солженицына как ретроутопию, и это определение кажется мне наиболее точным. Отвергая ужасную и чуждую ему действительность, писатель предлагал России не движение вперед, а возвращение назад - к мнимой гармонии России конца XIX - начала XX века или даже еще дальше в прошлое - к середине и к концу XVI века, к временам, когда еще не было в России ни церковного раскола, ни петровских реформ. Именно такие оценки возникали при чтении большой работы Солженицына "Русский вопрос" к концу XX века", которая была написана осенью 1993 - весной 1994 года и опубликована в № 7 журнала "Новый мир" за 1994 год - как раз к появлению автора в столице России. Однако взгляды А. И. Солженицына на историю России и на русских как нацию требуют особого рассмотрения.
Александр Солженицын и новая Россия
Александр Солженицын не стал в новой России властителем дум, и ему не удалось выступить как объединителю народа ни в столицах, ни в провинции. Его роль как духовного лидера страны или как "совести" нации оказалась не столь значитель
108
ной, как этого ожидали многие. Однако было бы ошибочно и принижать эту роль. Несмотря на очевидное одиночество, Солженицын сумел занять уникальное место в жизни страны - и как наиболее известный из всех современных российских писателей, и как одна из самых выдающихся личностей XX столетия. К тому же, несмотря на трудности, связанные с возрастом и здоровьем, Солженицын продолжал работать на всех прежних заявленных им направлениях с исключительной интенсивностью.
После годичного перерыва А. Солженицын вернулся на телевидение, выступив 23 марта 1997 года с большим интервью в программе "Итоги". Писатель повторил свою критику в адрес политики правительства. Он резко осудил продолжение грабительской приватизации и удушение отечественного производства. Государство и народ продолжают подвергаться ограблению, и потому казна России пуста. Россия сможет возродиться только тогда, когда грабители-грязнохваты и коррумпированные чиновники вернут народу отобранное у него достояние. Но Солженицын признал, что он не знает, как это сделать. Он посетовал на невнимание к его деятельности как прессы, так и телевидения. Солженицын воздержался от ответа на вопрос о главной национально-государственной идее для России - эта тема обсуждалась в печати уже два года. Писатель резонно заметил, что новая национальная идея не может родиться в кабинетах или на заседаниях каких-то комиссий, она должна созреть в сотнях и тысячах умов и сердец. В качестве "временной" национальной идеи Солженицын предложил идеи графа Петра Шувалова из его письма к императрице Елизавете - "Проект сбережения народа".
В конце мая 1997 года в Российской Академии наук прошли выборы новых академиков. Всего было избрано 67 новых академиков и членов-корреспондентов РАН, однако российская печать уделила наибольшее внимание избранию в действительные члены РАН А. И. Солженицына - по Отделению языка и литературы. Вопросов к кандидату на общем собрании Академии не было, и сам Солженицын свое избрание в академики никак не комментировал. В сентябре 1997 года Солженицын, уже как академик, принял участие в большом международном "круглом столе" на тему "Наука и общество на рубеже нового тысячелетия". Перед большой аудиторией, в которой было немало и лауреатов Нобелевской премии, Солженицын прочел и свой доклад - о глобальном упадке культуры и обнищании души, поразившему мир. Солженицын связывал все это с информационным пресы
109
шением и тем чрезмерным комфортом, который может дать человеку современный мир. Эти положения не были бесспорны, ибо возможности быстрого и всеобщего распространения информации создают при разумных мерах новые возможности для развития культуры и обогащения души. Богатство и комфорт также могут способствовать развитию культуры. Не были достаточно объективны и оценки Солженицына по поводу состояния российской культуры во времена Горбачева и Ельцина, ибо упадок в одних областях культуры сопровождался в последние 15 лет немалыми успехами в других областях культуры. Слушая Солженицына, который говорил о российской культуре как о "непитательных объедках", можно было подумать, что наш народ получал во времена Брежнева более богатую духовную пишу, чем сегодня.
Еще в 1995 году Солженицын взял в свои руки издание в России своих сочинений. Издательство военной литературы издало уже в 1994-1995 гг. восемь томов эпопеи "Красное колесо" тиражом в 30 тысяч экземпляров. Однако тома этой эпопей раскупались плохо и проводить допечатку тиража издательство не стало. Многие из писателей и литературных критиков были, кажется, даже рады литературной неудаче Солженицына и торопились высказаться на этот счет. Вот лишь некоторые первые отклики российских писателей и критиков о "Красном колесе":
Б. Сарнов: "Оскудение художественного дара. Уныло, убого, скучно. Искусственные персонажи".
Л. Аннинский: "Колесо" увязло в глине исторического материала".
В. Кадрин: "Идеологическая пристрастность взяла верх над художником".
В. Максимов: "Сокрушительная неудача. Вместо живых характеров - ходячие концепции".
Ю. Нагибин: "Затемнение громадного ума. Крушение великого писателя"18.
Многие из подобного рода отзывов были явно тенденциозны и поспешны, хотя неудача эпопеи среди российских читателей была очевидна. Сам Солженицын говорил в интервью, что его "Красное колесо" еще найдет, если не сейчас, то в будущем своих читателей, что нынешняя российская публика слишком нетерпелива, она хочет, чтобы книги были покороче и только о современной жизни. Но это суждение было несправедливо. Можно иронизировать над популярностью весьма толстых исто
110
рических романов и книг Валентина Пикуля и Эдварда Радзинского, но нельзя было отрицать той простой истины, что художественное произведение должно обладать хотя бы минимумом занимательности и интриги, которых в "Красном колесе" не было. Что можно было почерпнуть читая на 200 страницах "Августа Четырнадцатого" мельчайшие подробности о передвижениях войск в Восточной Пруссии, или читая на десятках страниц "Октября Шестнадцатого" изложение дебатов в Российской Государственной Думе, переписанные прямо из стенограммы?
В 1995-1997 гг. ярославское издательство "Верхняя Волга" издало полное собрание публицистики А. И. Солженицына. В это трехтомное собрание вошли все статьи, речи, письма, интервью, предисловия писателя с 1965 по 1994 годы. Многие из публицистических произведений Солженицына мы смогли прочесть в России впервые. Пятитысячный тираж этого издания продавался также плохо, и отклики критики были по большей части негативны. "Публицистика Солженицына, - писал, например, Михаил Новиков, - подается так безапелляционно и агрессивно, она снабжена такой разветвленной системой опровержений всех мыслимых возражений, что и спорить не хочется. Диалог невозможен. К тому же Солженицын обижает людей с легкостью, на которую не отваживались ни Достоевский, ни Толстой, которых не назовешь добродушными авторами. Это распространяется как на отдельных людей, так и на целые сословия - можно вспомнить знаменитую "образованшину". Русская интеллигенция и без того была склонна к самоуничижению, а уж после того, как ее никчемность подтвердил писатель и мыслитель нобелевского ранга - комплекс вины у нее достиг размеров необычайных. Этот пламенный, романтический, ницшеанский эгоцентризм Солженицына производит странное впечатление. Но едва ли кто-то обладающий хоть немного более мягким характером, хоть немного большей уступчивостью и чуть менее ортодоксальными взглядами, сумел бы с такой точностью и законченностью выстроить свою жизнь. Сейчас всякое соприкосновение с "новым" возвратившимся Солженицыным, мудрецом и патриархом, вызывает внутреннее метание. Бросает от "ох, как правильно ведь он все говорит" к сложной эмоции, которую передал Достоевский в своем отзыве о Льве Толстом следующими словами: "До чего возобожал себя человек". Солженицын создал себя как сложное культурное явление. Не замечать его нельзя - это стыдно. Описывать невозможно - он сам все о себе написал.
