Однако до вчерашнего утра Пен держалась изо всех сил, пока не услышала, как Джулиет Уокер, лучшая и единственная подруга дочери, сказала Гарриет, что Верити запретила с ней играть.

От этого воспоминания у Пен до сих пор вскипает кровь, даже в церкви.

И она могла поклясться, что сегодня утром еще что-то произошло. Гарриет была сильно расстроена, когда выходила из приюта, чтобы идти на службу.

Голубые, тот-в-точь как у нее, глаза Гарриет горели.

– Мама, Верити дергала меня за волосы, – гневно прошептала она.

Пен не удержалась и оглянулась на Верити.

Верити самодовольно усмехалась.

«Противная маленькая чертовка! Я тебе…»

Нет.

Пен заставила себя глубоко вдохнуть. Как бы ей ни хотелось надрать Верити уши, Верити лишь девочка – гадкая, коварная, но девочка.

– Может, она не специально? – спросила Пен.

Да. Но ни она, ни Гарриет в это не верили.

Гарриет помрачнела.

– Нет, специально. Она…

Пен дернула Гарриет за руку, поймав осуждающий взгляд Годфри. Всякий раз, когда преподобный сердился – слишком часто, к сожалению, – он раздувал ноздри и морщил нос, словно вдохнул смрад свиней фермера Смита.

– Потом поговорим. А сейчас внимательно слушай мистера Райта.

Гарриет нахмурилась, недовольно вытянув нижнюю губу, но язычок, слава богу, прикусила.

Пен немного расслабилась и снова обратилась к Годфри. Он посопел и загнусавил проповедь.

Нет, говорил он проникновенно, интересно, серьезно…

О, зачем притворяться? Проповеди Годфри позволяли отвлечься и унестись мыслями куда угодно.

Пен сделала серьезное лицо. В двадцать семь лет она прекрасно научилась прятать скуку под нужной маской – и думать о своем. Даже заставь она Годфри сделать ей предложение сегодня, три недели им придется ждать оглашения возражений. Гарриет не может страдать так долго. С Верити необходимо что-то делать.

Пен после случая с Джулиет Уокер пожаловалась Джо. Приют – детище Джо, и она его полная хозяйка. Однако Джо – чертова святая – посоветовала проявить терпение и понимание, подставить вторую щеку.

Ну уж нет! Речь идет о Гарриет. У Джо детей нет, и ей не понять яростное желание Пен защитить Гарриет. Ради дочери она бросится на самого принца-регента.

«Если потребуется, я даже пригрожу уйти с работы».

Пен напряглась. Раньше эта мысль не приходила ей в голову.

«Я и правда смогу уйти?»

Под ложечкой засосало. Приют стал соломинкой, за которую Пен ухватилась, когда река жизнь грозила унести ее и Гарриет в открытое море. Не расскажи ей о приюте на следующий день после смерти тети Маргарет подруга тетушки миссис Симпсон, Пен с восьмимесячной дочуркой спала бы под забором.

Но и для приюта ее появление оказалось благом. Она понимала в сельском хозяйстве – отец пил, и на плечах Пен лежали заботы о ферме. Она управлялась с садом и полем, возрождала заброшенный хмельник. Пен вместе с товаркой по приюту Каролиной Андерсон решила заняться пивоварением, поддерживая Джо, постоянно нуждавшуюся в деньгах на приют, и результат превзошел самые смелые ожидания.

Нет, трудности еще далеко не позади. Два последних лета погода стояла ужасная и урожай был ничтожный, но они выдержали, и в этом году все выглядело намного, намного лучше. Соплодия хмеля висели почти готовые к уборке.

Она и правда все это бросит?

Да. Бросит. Счастье Гарриет важнее всего. И уйдет Пен не для того, чтобы целыми днями сидеть без дела. У нее будут новые обязанности – жены викария. Пен будет заботиться о Годфри и нуждах его прихожан.

У нее свело живот. Чем меньше она будет думать о нуждах Годфри, тем лучше.

– Ох!

Это опять Верити.

Девочки завладели вниманием Пен. Верити закрыла голову руками, шляпка ее съехала набок.

Гарриет же вознесла над головой псалтырь.

– Только тронь меня еще раз – ударю посильнее! – прозвенел во внезапно наступившей тишине голос Гарриет.

Все прихожане замерли в ожидании грандиозного скандала. Годфри откашлялся.

Оставалось только бежать. Пен схватила Гарриет за руку и, сорвав со скамьи, по проходу потащила за собой.

– Извините меня. Простите. Гарриет нужно на воздух.

– Мама, – сказала Гарриет, когда у них за спиной захлопнулась тяжелая деревянная дверь церкви.

– Не сейчас.

Кто-то из паствы Годфри вполне мог при внезапном приступе любопытства последовать за ними.

Пен стащила Гарриет по ступеням церкви, проволокла по зеленой деревенской улице, через мост… Только на холме, на полпути к усадьбе, девочка вырвала руку и остановилась.

Пен посмотрела в лицо дочери и почувствовала, как сжалось сердце. Непреклонным взглядом, упрямством и горячностью Гарриет напомнила ей Гарри. Пен испытала прилив гордости, любви и тревоги. Подобная уверенность в себе и независимость восхищают в мужчине, особенно в мужчине, получившем графский титул. А деревенской девочке без отца они могут навредить.

– Мама, я не раскаиваюсь, что ударила Верити. Она подлая!

– Гарриет… – Как бы Пен ни была согласна с дочерью, насилие поощрять нельзя. – Верити в приюте новенькая. Ты знаешь, как трудно бывает новеньким.

Глаза Гарриет сузились, а челюсть превратилась в гранит.

– Знаю. Я пыталась с ней поладить, но она все время меня задирает.

В груди Пен снова вспыхнул гнев. Она изо всех сил старалась говорить ровно.

– Я поговорю с миссис Джо…

– Мама, Верити назвала меня ублюдком!

Пен замерла, открыв рот. Затем сердце забилось так сильно, что она испугалась, что оно выскочит из груди.

«Успокойся. Верити не может знать. Литтл-Падлдон – глухая деревенька в Кенте. Никто из нее не ездит в Лондон и не приезжает из Лондона или Дэрроу. Мы в безопасности».

Но Верити с матерью приехали из Лондона. Ее сердце забилось сильнее. Она не могла вздохнуть.

– Мама, я сказала ей, что ты вдова. Что папа погиб, сражаясь с Наполеоном. – Гарриет всхлипнула. – Она надо мной посмеялась. А потом показала на мои волосы и заявила, что это доказывает, что я ублюдок.

«О боже! О боже… Дыши глубже. Ты еще можешь все исправить».

– Если ты о пряди, я говорила тебе, что она появилась после той твоей лихорадки.

Десять лет назад, когда Пен поняла, что в положении, она решила уехать из Дэрроу и никогда туда не возвращаться. Даже согласись выйти за мужчину, выбранного для нее отцом и графом, когда у малютки появится эта седая прядь, станет ясно, кто настоящий отец ребенка.

Или того хуже: все решат, что она спала с Уолтером, а Гарриет сочтут его отродьем, коих в округе и без того хоть пруд пруди.

Однако прядь все не появлялась. Год за годом волосы Гарриет оставались темными. Пен даже начала надеяться, что так будет всегда.

Она почувствовала облегчение и одновременно, как ни странно, легкую грусть. Если быть честной, в глубине души ей хотелось этого зримого напоминания о Гарри.

«Я дразнила его: мол, у него в волосах запутался лунный свет».

А Гарри возмущался и протестовал.

В этом году, вскоре после приезда в Литтл-Падлдон викария Годфри Райта, Гарриет заболела. Когда дочь выздоровела, у нее над виском протянулась тонкая седая прядь. Не очень заметная. Когда она в шляпке или аккуратно расчешет волосы, прядка совершенно не видна. До сегодняшнего дня и сама девочка, и все вокруг верили в придумку Пен о лихорадке.

– Верити говорит по-другому. Она вместе с мамой называет это прядью Грэмов и семейной отметиной графов Дэрроу.

У Пен упало сердце. Конечно, можно сказать, что отец Гарриет из материнской линии семьи. Но этим она только добавит новую ложь к той, что уже наплела. Лучше держаться первоначальной версии.

Ее молчание слишком затянулось. От отца Гарриет унаследовала острый ум и отвагу.

– Это правда?

– Ах! – Пен вдруг почувствовала, что не может больше врать. Наконец миг, о котором она мечтала долгие годы, настал. – Э… – Было очень трудно подобрать слова.

Лицо Гарриет сморщилось, но она взяла себя в руки. Выпрямилась, словно от удара по спине кочергой.