– Грязная сучка!..

– Потише, потише, Годфри. Что скажут прихожане, если услышат такие слова?

Ей следовало бояться, но овладевшее ею чувство не походило на страх. Скорее, оно напоминало злость.

Ей следовало убежать, пока Годфри не мог пошевелиться. Он крупнее ее – не намного выше ростом, но гораздо тяжелее и сильнее как мужчина.

Теперь Годфри находился между ней и тропинкой. Если даже ей удастся ускользнуть от него, до деревни еще далеко. Не так уж и далеко на самом деле, но достаточно, чтобы он мог настигнуть ее по дороге.

Пен нужно разделаться с ним прямо сейчас, лицом к лицу, а не превращаться в загнанного зверя, которого он неминуемо схватит.

Она постаралась отдышаться, успокоиться. Ей ведь предстоит жить в Литтл-Падлдоне и ходить по воскресеньям в церковь, где служит Годфри. Может, лучше завести с ним разумный разговор, чем орать на него, отнестись к происшедшему как к простому недоразумению и быть благодарной за то, что он дал ей шанс увидеть его истинное лицо до того, как она вышла за него. Гарриет права. Преподобный Райт – чудовище.

– Ты заплатишь за это, гадина! – прошипел он сквозь зубы.

Гадина?! В душе Пен будто прорвало плотину: все, что копилось в течение долгих лет гнева, страха и беспомощности, вырвалось наружу.

К черту спокойствие и здравый смысл!

Она подняла с земли большую крепкую палку.

– Не я, заплатите вы.

Викарий расхохотался. Этот звук был похож на хохот, но в нем совсем не было веселья. В нем звучали злоба и отвращение. Пен понимала: он смотрит на нее, как на кусок дерьма, приставшего к сапогу.

«А ведь действительно его похожий на птичий клюв нос морщится именно так, как говорила Гарриет».

– Я принимал тебя за почтенную вдову. Видит бог, ты одурачила меня. – Он сделал шаг в ее сторону.

Ей было приятно видеть, как Годфри морщится от боли при каждом движении.

– Не приближайтесь. – Пен замахнулась на него палкой. – Я не побоюсь пустить ее в ход. – Она опустила глаза. – И ударю туда, где больнее всего.

Пен показалось или на самом деле Годфри побледнел? Во всяком случае, он остановился.

– Ты всего лишь женщина. – Его губы презрительно кривились. – И я очень легко с тобой справлюсь.

Она еще крепче сжала палку.

– Я женщина, но очень сильная. – Пен погрозила викарию палкой. – И у меня есть очень конкретная цель.

Конечно, она блефовала. Да, она сильная. Но только среди женщин. Как же несправедливо было со стороны природы сделать женщин настолько слабее мужчин! Но у нее не было другого выхода, как только попытаться возместить недостаток физической силы силой здравого рассуждения и… умением точно прицелиться.

К счастью, Годфри решил не рисковать.

– Я же был почти готов раскрыть перед тобой двери своего дома, – сказал он, застегивая жилет и с нарочитой беззаботностью сложив руки перед собой так, чтобы как-то защитить свое мужское достоинство. – Перед тобой… – Его нос снова сморщился. – И твоим ублюдком.

Пен с такой силой сжала палку, что у нее побелели костяшки пальцев. Может, благодаря гневу у нее хватит силы сбить надменное выражение с этой гнусной физиономии.

– Не смейте называть так Гарриет!

– Почему же не сметь? А кто же она, если не ублюдок?

– Неправда.

– Ты, наверное, хочешь, чтобы ее называли «побочный ребенок» или «дитя любви»?

«Гарриет – мое любимое дитя».

Пен вдруг вспомнила, какой сильной чувствовала себя в присутствии Гарри. Любовь пылала в ее сердце так, что никто и ничто – ни ее отец, ни репутация, ни правила поведения, которые ей прививали с ранних лет, – не имело никакого значения. Все это меркло, становилось ненужным и незаметным, словно свеча при полуденном солнце.

Она была тогда юной и наивной, но очень смелой.

Такими смелыми бывают только очень юные, но оставшись одна с ребенком на руках, Пен поняла, что юные часто бывают и очень глупыми.

Годфри покачал головой:

– Слава богу, я вовремя узнал правду.

Она замахнулась палкой, почти утратив всякую осторожность от ярости.

– Нет, это я, слава богу, вовремя узнала правду. Вы ведь – просто гроб повапленный!

Годфри дернулся, но быстро овладел собой.

– На себя лучше посмотри, шлюха. – Он сделал шаг вперед.

– Я ведь не священник. Мое дело хмель, а не святость. – Пен резко выставила палку по направлению к его паху, а сама на шаг отступила.

Она не собиралась объясняться ни перед ним, ни перед кем бы то ни было и уж тем более просить прощения. Она не совершила ничего такого, что в глубине души могла бы назвать грехом.

Хотя, конечно, все окружающие сочли бы это грехом. И смотрели бы на нее так, как смотрит сейчас Годфри. Они видели бы в ней женщину, лишившуюся своей женской чести.

Шлюху.

И что самое страшное, они считали бы Гарриет ребенком, которому лучше бы было не рождаться на свет. Именно поэтому Пен пришлось все эти годы притворяться вдовой.

– Значит, ты хочешь поговорить о сельском хозяйстве? О вспашке и посеве?

Глаза Пен сузились. Она заметила, что Годфри приближается. Замахнулась на него – он остановился.

Но, к сожалению, не замолчал:

– Ты, верно, позволяла всем мужчинам из здешней деревни вспахивать свое поле?

– Что вы имеете в виду? – Пен задала этот вопрос помимо своей воли. Она прекрасно знала, что он имеет в виду.

– Ну, давай, давай! Будет справедливо, если ты отдашь мне то, что давала другим. – Его губы скривились в уродливой ухмылке. – Рассматривай это как десятину.

О боже! Как она могла допустить мысль о браке с таким низким богохульником и негодяем?!

– Вы мне омерзительны.

– Обещаю, тебе понравится. – Годфри указал на свой гульфик. – От моего дружка здесь дамы просто без ума.

К горлу Пен подкатила тошнота, но она справилась.

– Ну, если ваш дружок умоляет вас о помощи, то помогите ему сами.

«О господи, мне не стоило этого говорить».

Его лицо потемнело, как грозовая туча. В одно мгновение Годфри оказался рядом с ней, вырвал палку из рук и прижал к своей груди, обхватил руками, словно железным обручем.

Пен попыталась снова ударить викария коленом, но он держал ее так, что она не могла пошевелиться, прижался губами к ее губам, пытаясь просунуть язык ей в рот. Пен крепко сжала челюсти.

«Не позволяй себе расслабляться. Борись. Не дай ему совершить то, что он задумал».

Годфри Райт отвел голову назад и злобно глянул ей в глаза.

– Перестань сопротивляться.

– И позволить вам изнасиловать меня?

– Это не изнасилование. Ты же сама этого хочешь.

Пен с силой толкнула его в грудь, но не смогла отстраниться ни на дюйм.

– Спросите своего исстрадавшегося дружка, хочу ли я этого.

«Может, мне удастся придушить подонка его же собственным галстуком?»

Пен потянулась к его галстуку, но Годфри успел схватить ее за руку. Второй рукой он сжал Пен еще сильнее.

О боже! Пен оказалась в еще худшем положении. Викарий прижался к ней всем своим грузным телом. Пен почувствовала его напрягшийся член.

– Ты же ведь шлюха, а разве шлюху насилуют?

– Я – не шлюха!

«Я должна оставаться спокойной и найти возможность освободиться. Я не могу позволить преподобному мерзавцу совершить это. А что, если я от него забеременею? Я же…»

– Но даже если бы я ею и была, мое тело принадлежит только мне. Никто, кроме меня, не имеет права решать, кому к нему прикасаться.

Викарий тяжело и учащенно дышал. Он подтащил ее к иве и прижал к стволу. Пен почувствовала, как он теребит свой гульфик.

– Обойдемся без твоего девичьего притворства. Мы ведь с тобой прекрасно знаем, что это всего лишь игра.

– Неправда!

Показалось ей или в самом деле она услышала хруст ломающихся веток и звук шагов на узкой тропинке?

Может, это звук ее бешено бьющегося сердца?

– А ты хочешь, чтобы тебе заплатили? Я заплачу. – Годфри ухмыльнулся. Это была самая страшная гримаса из всех, которые она когда-либо видела. – И заплачу много, если мне понравится. Постарайся удовлетворить меня, Пенелопа.